что это для цифрового канала, его всё равно смотрит полтора инвалида, никто не заметит… что если сейчас не закончим, то он не сможет «закрыть наряд» или что-то такое же нудное… что через полчаса придут новости… ну ведь почти закончили уже…
А у меня даже нет сил как следует разозлиться. Я весь выжатый, я не ел целый день. Думаю: пропади оно пропадом. Что я теряю? Ну ошибусь. Ну скажу какую-нибудь ерунду. Ну и что?
Это тоже актёрское. Кто не играл на сцене, тем не понять. Когда ты перед залом, никто тебе не поможет. Всё держится на тебе. Провалишь роль – провалится весь спектакль. И в то же время полная невесомость. Как будто ныряешь в волну – и несёт. Если не новичок, а настоящий актёр – на сцене ты максимально расслаблен. Будто бы сквозь тебя идёт какой-то поток… может быть, поток времени, течение времени… не знаю, как объяснить.
Когда ты в таком состоянии невесомости, тебя сбить очень трудно. Даже если партнёр забыл текст, если, не знаю, стул под тобой подломился – ты в роли, в потоке. Ты просто живёшь в предложенных обстоятельствах. Слова сами приходят, не знаю откуда…
Я говорю:
– Слушай, как тебя?.. Вадик. Если я ошибусь, или тебе покажется, что я ошибся, запнулся, долго молчу – не останавливай. Если что-то не так, я вчитаю потом. А сейчас мы проходим всё до конца – одним дублем. Понял?
– Понял.
– Попить больше нет у тебя?
– Сходить?
– Нет, не надо. Дай послушать последние тридцать секунд…
Французские эти рулады, а сверху – мой голос: «Птенцу медоуказчика три дня от роду, и мы уже видим первые признаки оперения…» Мне нравится, как я звучу.
Загорается красная лампочка! Запись. Я начинаю импровизировать:
– Посмотрите, какой мощный клюв…
Как они это называли?.. «Мембранный», «мембранный»!
– Обратите внимание на мембранный крючок. Этот загнутый хищный клюв похож на меч гладиатора…
Почему я так сказал? Наверно, вспомнил фильм «Гладиатор», в юности он произвёл сильное впечатление на мою неокрепшую психику…
– А вот два яйца, которые ещё целы. Но однажды по яйцу ползёт трещина, и на свет… точнее, наоборот, в подземные сумерки… в густых сумерках появляется…
Тьфу, затык! Опять забыл, как называется эта вторая птица!..
– …появляется новое существо. Этот птенец гораздо меньше, почти вдвое меньше медоуказчика, который уже отъелся, набрался сил. Видите, какой мятый пух, беззащитная голая шейка… На клюве нет никакого крючка. Это птенец…
Чёрт, чёрт, как же его… что-то с мёдом… медосбора? медоеда?..
– …пчелоеда! Птенец пчелоеда, законный наследник, ему по праву принадлежит родовое поместье… Именно поэтому он – в смертельной опасности. Его враг, птенец медоуказчика, хочет, чтобы эта нора принадлежала ему одному. Чтобы ему доставалось всё родительское внимание, вся еда, все ресурсы. Птенец медоуказчика гораздо больше, гораздо мощнее. Как грозно он надувается, поднимает лопатки, как бы разводит крылья… будущие, ещё не существующие… растопыривает… Угрожающе смотрит на новорожденного пчелоеда, точно гипнотизирует… Исподлобья… Выжидает, чтобы тот сделал движение… Театральная пауза… Где же родители пчелоеда? Увы, их нет рядом, некому защитить… И вот! Новорождённый птенец ковыляет навстречу старшему брату. Он инстинктивно ищет защиту у более крупного… Роковая ошибка! Медоуказчик бросается на…
Как это называется: кровного? нет… молочного? названого?…
– …на сводного брата! Как будто нажали на кнопку, включилась программа и заработал сценарий убийства, записанный в генах медоуказчика. Он подскакивает и яростно атакует, пуская в дело свой крючкообразный мембранный клюв, свой гладиаторский меч… Ох, какая ужасная сцена…
А сцена и впрямь ужасная. Отвратительное чудовище, трясясь от ярости, с размаху долбит по темечку новорожденного ребёнка. И ещё, и ещё! Боже мой… Ничего себе кино про природу… Это детям показывают? У них есть возрастные ограничения? Я бы поставил двадцать один плюс. В кадре зверски убивают младенца, нормально? И как это комментировать?
– Палящее африканское солнце не достигает… не проникает в мрачные подземные недра, где разворачивается эта драма… Даже не драма, трагедия самая настоящая… душераздирающая… Шекспир… Птенец пчелоеда пытается спастись бегством… Но в узкой подземной…
Норе? Коридоре? Кишке?
– …траншее – у него нет манёвра, ему некуда деться. Он лишь облегчает убийце задачу. Медоуказчик легко настигает его и сзади…
Самое жалкое и ужасное – этот маленький не сопротивляется, а, наоборот, будто сам помогает мучителю: наклоняется, опускает голову, чтобы тому было ещё удобнее…
В нашей актёрской профессии есть такое понятие, как «пристройка». Если я заявляю себя первым номером – я лидер, у меня власть, – мой партнёр меня поддерживает «пристройкой снизу»: что называется, «свита, играющая короля».
А если я второй номер, если я маленький, слабый, – обратный случай: партнёр делает «пристройку сверху», как бы раздувается, чтобы зрителю сразу было понятно, кто из нас кто, в каких мы с ним отношениях. Тогда возникает динамика. Ведь чтобы музыка появилась, ноты не могут звучать на одной высоте? Одна нота выше, другая ниже.
И здесь то же самое, в дикой природе, – только один из исполнителей платит за эту музыку жизнью.
…О господи, ещё хуже: теперь он не только клюёт, он кусает этого маленького своим крючком, тормошит, тащит, дёргает, рвёт… Кошмар!
– Наконец-то! В норе появляются взрослые пчелоеды… Сейчас они положат конец этой бойне… Нет?! Как же так? Поразительно, но в их присутствии избиение продолжается. Они теряют своего…
Сына? Дочь?
– …своего малыша. Но, кажется, это их ни в малейшей степени не тревожит… Маленький пчелоед беззащитен, вот-вот погибнет в неравной борьбе, а родители кажутся полностью безучастными к…
– Достаточно, – раздалось вдруг в наушнике, и картинка на мониторе застыла. Я как будто с разбегу втемяшился в стену.
– …твою мать, Вадик! Я сказал не останавливать! Русским же языком! Какого…
– Алексей Юрьевич.
Нет: это не Вадик в наушнике, голос совсем другой. Я же актёр в третьем поколении. И дедушка был прекрасный чтец и актёр, и папа актёр и чтец, и меня самого, видите, застали на озвучании: уж что-что, а человеческий голос я сразу слышу во всех деталях, каждый мельчайший звук.
Бывают голоса плотные – бывают рыхлые; бывают тёмные – светлые; бывают юркие, вёрткие – и ленивые, мешковатые; бывают извилистые – а бывают прямые как палка; гладкие – и шершавые; маленькие – и боль-шие…
У звукооператора Вадика голос был вялый, волглый. А этот новый – наоборот, специально засушенный, сморщенный. Вкрадчивый, осторожный, как будто чуть-чуть показался кончик – вынюхивает с опаской, готовый в любую секунду юркнуть обратно.
Наверное, у меня африканские ночные съёмки ещё стояли перед глазами: я сразу представил ту землеройку, которая
