Она подняла глаза и увидела огромного бабуина, таких больших она еще не встречала, следовавшего за ними на расстоянии примерно пятидесяти футов. Когда их взгляды встретились, он что-то проворчал и отвернулся, но даже не попытался ни подойти ближе, ни ретироваться.
Они продолжали карабкаться, и где бы они ни останавливались передохнуть, в пятидесяти футах от них маячил бабуин.
— Неужели он кажется тебе испуганным? — спросил Бокату. — Если бы эти маленькие хилые создания могли повредить ему, разве он спускался бы за нами в ущелье?
— От храбрости до глупости один шаг, а от уверенности до самоуверенности — и того меньше, — заметила Энкатаи.
— Если он и погибнет здесь, то так же, как все остальные, сказал Бокату, — потеряет равновесие и разобьется.
— Ты не находишь странным, что все они, падая, разбивают голову? — мягко поинтересовалась она.
— У них размозжены все кости. Я не знаю, почему ты твердишь об одной только голове.
— Потому что при разных несчастных случаях не бывает одинаковых ран на голове.
— У тебя чересчур бурное воображение, — он показал вниз на маленькое волосатое создание, которое внимательно их разглядывало. — И вот он, по-твоему, способен убить нашего приятеля?
Бабуин поглядел вниз и сердито заворчал. Бесхвостая обезьянка смотрела на него без тени страха и даже интереса. Наконец, она нырнула в густые заросли.
— Видела? — самодовольно спросил Бокату. — Едва лишь завидела бурую обезьяну и уже пропала из виду.
— Не похоже, что она испугалась, — заметила Энкатаи.
— Еще одна причина, чтобы сомневаться в их разумности.
Еще через несколько минут они добрались до площадки, где раньше сидела бесхвостая обезьяна. Отдохнув, они продолжили спуск на дно ущелья.
— Никого, — объявил Бокату, оглядываясь. — Я думаю, что та обезьянка была их часовым, и сейчас вся компания за мили отсюда.
— Посмотри на нашего спутника.
Бабуин добрался до дна ущелья и напряженно принюхивался к ветру.
— Он еще не перешагнул через эволюционный барьер, — Бокату усмехнулся. — Он вынюхивает хищника. Ты не думаешь, что у него уже есть для этого специальное оборудование?
— Нет, — Энкатаи разглядывала бабуина. — Но, если бы здесь не было опасности, я думаю, он бы расслабился, а он все еще в напряжении.
— Вот, видимо, потому он и прожил достаточно долго, чтобы вырасти таким большим, — Бокату пропустил ее замечание мимо ушей. Он огляделся. — Что же они могут тут есть?
— Я не знаю.
— Наверное, мы должны отловить одну обезьянку и вскрыть ее. Содержимое желудка многое может рассказать.
— Ты же обещал.
— Это было бы так просто, — настаивал он, — всего лишь поставить приманку с фруктами или орехами.
Неожиданно сердито заворчал бабуин, и Бокату с Энкатаи обернулись, чтобы поглядеть, что его так встревожило. Вокруг ничего не было, но бабуин становился все более и более возбужденным. Наконец он помчался вверх по склону ущелья.
— Что все это значит, хотел бы я знать, — пробормотал Бокату.
— Я думаю, мы должны уйти.
— Но у нас еще полдня до прихода корабля.
— Мне здесь неспокойно. Мы спускались точно как в моем сне.
— Ты не привыкла к солнечному свету, — сказал он. — Мы отдохнем в пещере.
Она неохотно разрешила подвести себя к маленькой пещере на склоне ущелья. Внезапно Энкатаи остановилась как вкопанная.
— В чем дело?
— Эта пещера была в моем сне. Не входи туда.
— Ты должна научиться не разрешать снам управлять твоей жизнью, — Бокату принюхался, — что-то странно пахнет.
— Пошли назад. Нам тут нечего делать.
Он заглянул в пещеру:
— Новый мир, новые запахи.
— Пожалуйста, Бокату!
— Я только посмотрю, что так пахнет. — Он направил в пещеру свет фонаря. Перед ним высилась груда тел, полусъеденных, частью уже разложившихся.
— Кто это? — спросил он, подходя поближе.
— Бурые обезьяны, — ответила она не глядя, — у каждой размозжена голова.
— Это тоже часть твоего сна? — с неожиданным беспокойством спросил он.
Она кивнула:
— Мы сейчас же должны уйти!
Бокату подошел ко входу в пещеру:
— Она выглядит безопасной.
— Во сне она никогда не была безопасной, — напряженно проговорила Энкатаи.
Отойдя от пещеры примерно ярдов на пятьдесят, они добрались до изгиба на дне ущелья и, миновав его, увидели бесхвостую обезьяну.
— Похоже, одна из них подзадержалась, — сказал Бокату. — Я прогоню ее.
Он поднял камень и запустил им в обезьяну, которая увернулась, но не сдвинулась с места.
Энкатаи резко дернула его за плечо:
— Больше чем одна.
Он посмотрел вверх. Еще две бесхвостые обезьяны сидели на дереве почти прямо над головой. Отступив в сторону, он увидел еще четырех обезьян, с шумом несущихся к нему из зарослей. Другие возникли из пещеры, и еще три спрыгнули с ближайших деревьев.
— Что они держат в лапах? — нервно спросил Бокату.
— Ты бы назвал это бедренной костью травоядных, — сказала Энкатаи, чувствуя неприятную дрожь в коленках, — они бы назвали это оружием.
Обезьяны рассеялись вокруг них полукругом и начали медленно приближаться.
— Но они же такие тщедушные! — воскликнул Бокату. Он отступал назад до тех пор, пока не уперся в склон, дальше идти было некуда.
— Ты дурак! — сказала Энкатаи, и ловушка ее снов захлопнулась, превратившись в реальность. — Эта раса будет господствовать здесь, на планете. Взгляни им в глаза!
И Бокату увидел — нечто ужасное, пугающее, чего он никогда прежде не видел ни у одного существа, ни у одного животного. Ему едва хватило времени приготовиться к короткой молитве, в которой он просил какое-нибудь несчастье пасть на голову этой расы прежде, чем она могла бы достичь звезд, а потом бесхвостая обезьяна швырнула ему в голову гладкий, блестящий треугольный камень. Бокату пошатнулся, и когда он упал на землю, дубинки начали ритмично колотить по нему и Энкатаи.
На вершине ущелья бабуин наблюдал за кровавой бойней до тех пор, пока она не окончилась, а потом помчался по направлению к бескрайней саванне, где, по крайней мере временно, он будет в безопасности от бесхвостых обезьян.
* * *— Оружие, — пробормотал я — Это оружие!
Я был один. Во время Чувствования Близнецы пришли к выводу, что я — одно из тех немногих явлений, к которым они не могут относиться беспристрастно, и возвратились в свою палатку.
Я подождал, пока ко мне не вернется способность контролировать свою физическую структуру, и, когда волнение, вызванное открытием угасло, опять принял ту форму, в которой появлялся перед спутниками и сообщил о моих находках Беллидору.
— Значит, даже тогда они были агрессорами, — сказал он. — Что ж, это неудивительно. Воля к господству на звездах должна была откуда-то проистекать.
— Удивительно, что никаких сведений о том, что Землю в доисторические времена посещали, не сохранилось, — заметил Историк.
— Это была исследовательская группа, и Земля не представляла для них интереса, — ответил я. — Она оказалась просто одной из множества планет. Если где-то и сохранились сведения, то возможно в архивах этой расы, где зафиксировано, что Земля не пригодна для колонизации.
— Но неужели их никогда не интересовало, что произошло с группой? — спросил Беллидор.
— В окрестностях бродило много плотоядных, — объяснил я. — Возможно, они решили, что группа пала их жертвой. Особенно, если они осмотрели местность и ничего не нашли.
— Интересно, — заметил Беллидор, — что господства удалось достичь более слабому из двух видов.
— Я думаю, это очень легко объяснить, — заметил Историк. — Будучи мелким видом, они не обладали ни быстротой своих жертв, ни силой хищников, поэтому создание оружия, возможно, явилось единственным способом избежать исчезновения… или, по крайней мере, более надежным способом.
— И все же за тысячелетия распространения по галактике они продемонстрировали коварство хищников, — сказал Беллидор.
— Никто не перестанет быть агрессивным только потому, что изобретет оружие, — сказал Историк. — Вообще-то, это может лишь добавить агрессивности.
— Над этим стоит подумать, — ответил Беллидор, которого слова Историка, видимо, не убедили.
— Я, может быть, чрезмерно упростил ход мысли ради ясности изложения, — ответил Историк, — но когда я представлю находки в Академии, я приведу более стройные доказательства.
— А что думаешь ты, Тот, Кто Наблюдает? — спросил Беллидор. — Может быть, ты хочешь добавить еще что-нибудь к тому, что ты нам уже рассказал?
— Трудно думать о камне как о предтече акустической винтовки и молекулярной пушки, — задумчиво сказал я, — но я верю, что так оно и есть.
