На следующий день к Рыжему приехал милицейский бобик, телевизор вернули в школу, а моего обидчика отправили в колонию для несовершеннолетних. Кстати, оказалось, что у Рыжего родители погибли в автомобильной катастрофе, и его воспитывал дед, как видим, не очень хорошо. Дед затосковал без внука и вскоре умер. Вот такая была история, с трагическим оттенком.
Были и комические случаи.
Помню, заканчивал девятый класс.
Я ехал в автобусе, кажется, на концерт «Машины времени», и меня придавил к автобусному поручню какой-то толстый восьмиклассник, которому задали выучить наизусть «Песню о Буревестнике». Он мог думать только об этой странной песне. «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный. То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы».
А как дальше, он забывал. В общем, он раз десять прочитал этот кусок – до «крика птицы». Это было мучительно. Изо всех сил я передавал ему свою мысль («В этом крике – жажда бури!») но, к сожалению, передавать свои мысли другим я так и не научился.
В конце концов, я не выдержал и подсказал вслух: «В этом крике – жажда бури!»
Толстяк вздрогнул:
– Извините, я вас сильно прижал к поручню, – и отодвинулся от меня.
Одно время мне нравилось ездить в автобусах в час пик. Зажатый со всех сторон разнополыми и разновозрастными согражданами, я пытался сообразить, кто же это из прижимающихся ко мне мечтает, «чтобы вы все сдохли», а кто хочет, чтобы быстрее построили метро.
Часто пассажиры в автобусе думали о болезнях, надвигающейся старости, об изменах, о смерти – близких и своей собственной, долгах и кинофильмах. Но чаще просто злились на мироустройство. Особенно много злости я зафиксировал в троллейбусах маршрута номер 3 (Сельмаш-Чкаловский) холодным зимними вечерами с 15.30 до 18.00. В 15.30 заканчивалась первая смена на «Ростсельмаше».
Между прочим, про себя люди очень часто матерились. Гораздо чаще, чем вслух. В том числе симпатичные девушки. «Мама, это какой-то…». Так они мысленно разговаривали со своими матерями, жаловались на бой-френдов, работу, подруг, упрекали самих матерей в жадности и невнимании.
Меня это смешило. Мой дар создавал какую-то границу между мною и остальными пассажирами, давал мне чувство безопасности, как я сейчас понимаю, иллюзорное.
Однажды, кажется, это было в 8 классе, я предотвратил кражу наручных часов у какого-то мужика в шляпе – в те годы шляпа была обычным явлением, ее носили в основном представители рабочего класса, например, мой отец.
Я прочитал мысли другого мужика, без шляпы, который случайно наступил мне на ногу: «Сыну подарю или сам буду носить, хорошие часы»
В самый ответственный момент, когда рука вора уже приблизилась к часам, я спросил у мужика в шляпе:
– Мужчина, а вы не подскажете, сколько сейчас времени?
– Подскажу, конечно. Половина пятого.
Мужик без шляпы зло посмотрел на меня и вышел из автобуса, заметив:
– Без пятнадцати шесть уже.
После этого случая я подумал, что чтение мыслей может помочь в борьбе с преступностью. Я даже планировал после школы стать следователем.
Впрочем, от идеи стать следователем я очень быстро отказался. Как раз в это время в наших краях объявился маньяк. У него была особая примета – он всегда ходил в кроссовках «Адидас». Таких людей в СССР было не так уж много, и я решил разыскать маньяка.
Я ходил по городу, находил человека в кроссовках, незаметно обгонял его, потом бежал навстречу, протягивал руку, как правило, мне в ответ тоже автоматически протягивали руку, я жал ее и говорил:
– Ой, обознался, думал, что вы наш учитель истории. Хотел спросить, когда у нас будут экзамены.
Может, я и встречал настоящего маньяка, но я исходил из посыла, что он должен постоянно думать о преступлении. Потом понял, что это не так, в момент нашей встречи он мог думать о чем угодно, например, о том, как же жмут эти проклятые ботинки «Адидас», потому что купил на размер меньше, какие были. Человек, даже убийца, мог внезапно вспомнить своего собственного учителя истории. В конце концов, прохожий мог просто испугаться нашей неожиданной встречи. Таких было пятьдесят процентов.
Однажды, в трамвае меня придавили спиной к какому-то невысокому жилистом типу, похожему на актера Джихарханяна. У него были очень странные мысли: «Помози мне грешному и унылому в настоящем сем житии, умоли Господа Бога даровати ми оставление всех моих грехов, елико согреших от юности моея, во всем житии моем, делом, словом, помышлением и всеми моими чувствы». На «грешном и унылом» я увидел кроссовки «Адидас».
«Джигарханян» вышел на ближайшей остановке, и я тоже. Потом я поздоровался с ним, протянул ему руку, сказал, что обознался и вдруг почувствовал, что он не отпускает меня.
– Надо поговорить, – сказал тип и потащил меня в ближайшую подворотню.
– Дяденька, пустите, больно.
– А ну заткнись, болван. Ты как меня нашел? Кто навел?
– Никто не наводил. Я никого не находил. Я вас не понимаю.
Со стороны могло показаться, что беседуют два хорошо знакомых человека, или, может, учитель и ученик – мы по-прежнему держались за руки. Со стороны же не было видно, как я плачу от страха и боли.
Я узнал, что этот тип – не маньяк и убийца, а рецидивист, еще и в розыске за вооруженный грабеж. Кроме того, гражданина искали по всей стране, так сказать, коллеги по бизнесу, которых он кинул на 3000 рублей. Звали его Алексеем Ивановичем Черемухиным, и в кармане у него был выкидной нож. Рядом с ножом был текст молитвы. Черемухин шел в церковь помолиться Николаю Чудотворцу, покровителю путешествующих, заключённых и сирот. В общем, мне грозила реальная опасность. Чтобы как-то войти в контакт, я назвал его по имени:
– Алексей Иванович, отпустите, пожалуйста.
– Понятно, – тип полез в карман за ножом.
– Если вы меня убьете, Николай Чудотворец вам не поможет, – не знаю зачем, сказал ему я, потому что ничего больше не пришло в голову. – Вы в бога веруете?
Алексей Иванович на мгновение задумался о роли бога в его жизни, ослабил хватку, я вырвался и побежал. Он меня легко догнал – в своих кроссовках. Догнал и обнял. Такая встреча старых друзей. Жали друг другу руки, а теперь обнимаемся. Никак не можем расстаться. Но я знал, что он достает из кармана свой выкидной нож, чтобы воткнуть его мне в спину.
В этот момент в подворотню вошли две мрачных дамы, и я почувствовал, что объятия Алексея Ивановича слабеют.
– Леха, ты что ли? А мы тебя ищем, – очень серьезно сказала одна дама мужским голосом, и я понял, что это не дама, а мужчина в женском парике. – Разговор есть.
Я, воспользовавшись всеобщим замешательством, убежал.
Бежал через дворы, через рынок, через универмаг, потом сел на трамвай, вышел за две остановки до своей. Так я, на всякий случай, пытался избавиться от возможной слежки – ведь со стороны могло показаться, что мы с Алексеем Ивановичем хорошие знакомые, раз так подолгу жмем друг другу руки, да еще и обнимаемся. Может мы партнеры по криминальному бизнесу.
Конец ознакомительного фрагмента.
