Не поблагодарив, он как можно медленнее вышел из ее кабинета. Терпеть ее присутствие он больше не мог, а некоторые ответы будут, как он надеялся, завтра к утру.
Обернувшись, он сказал:
– И моему сотруднику принесите кофе. С одним куском сахара. – Она хотела возразить, но он добавил: – Немедленно. А к завтрашнему заседанию будьте добры подготовить список профессорско-преподавательского состава, технических работников и аспирантов с контактной информацией по каждому. Очень полезны будут также фотографии. Да, и расписание занятий.
Мадемуазель Захари хлопнула по столу книгой, отчего молодой полицейский в коридоре ухмыльнулся до ушей.
«Ну и сноб!» – подумала она. Ясно было, что судья видит в ней малообразованную секретаршу, а не человека с дипломом по истории искусств. Вздохнув, она припомнила, что сегодня суббота – еженедельный визит к родителям. Смотреть, как они воркуют над идеальным младенцем старшей сестры Лиз и волнуются, хватает ли Лиз и ее мужу (оба врачи) времени поспать. Про Мишеля, ее молодого человека, они никогда не спрашивают, и хватает ли у нее времени поспать и достаточно ли она ест, тоже их не интересует. Зато сегодня ей будет что им рассказать интересного. Новый зубик у младенца – это начисто проигрывает убийству.
Родители сожалели, что она не стала продолжать обучение, это она знала, но упустить работу с полной занятостью в Эксе – это было бы безрассудством. К тому же ей нужны деньги: Мишель мало зарабатывал официантом, а работа в университете гарантировала нахождение в своей среде. Мишель уж точно не интеллектуал, но они созданы друг для друга. Работа на дуайена имела свои преимущества, и она не хотела, чтобы его сменили, кто бы ни был преемником.
Мадемуазель Захари села, провела руками по стеклянному прессу для бумаг, который ей подарил дуайен на день рождения, и поняла, что ей будет не хватать этого старого дурака.
Верлак вышел в ранний вечер и начинающуюся морось. Пусть мадемуазель Захари и красавица, подумал он, но эта едкая манера разрушает любое обаяние, если таковое у нее окажется. Она нелюбима – или не способна любить? А полицейская на лестнице, похожая на танцовщицу? Любящая.
Верлак вспомнил о сегодняшнем утре в отеле. Его терзало чувство, будто он сделал что-то не так.
Вдали зазвонили колокола Сен-Жан-де-Мальт, и он пошел своей дорогой, плотнее запахнув воротник.
Глава 7. Неловкий момент у Сильви
Этот номер больше всей моей квартиры!
– Вряд ли, – покачала головой Марин.
– Преувеличиваю, конечно, но кровать огромная.
На нас троих вполне места хватит!
Сильви Грасси взбила подушку и легла на нее, заложив руки за голову.
– А я в серединке! – воскликнула ее девятилетняя дочь Шарлотт. – Как мне повезло!
Шарлотт Сильви воспитывала одна, и первые два года жизни девочка спала с мамой на двуспальной кровати. Родители Марин были в ужасе. Когда Марин попыталась им объяснить, чем руководствуется Сильви, то вспоминала, что вопрос о младенцах и сне был в семье запрещен, и ей пришлось смиренно слушать рассуждения обоих родителей об избалованных детях.
Шарлотт обняла мать и крестную, спрыгнула с кровати и побежала рассматривать мраморную ванную, а Сильви продолжила обрабатывать Марин:
– Он абсолютно необязателен. Ты у него всегда на последнем месте. Всегда! И вообще он должен тебя еще раз свозить на уик-энд.
– Сильви, я не примадонна, – ответила Марин, поворачиваясь к подруге и приподнимаясь на локте. – Со мной не надо нянчиться. У него очень ответственная должность – одна из самых важных в округе. И я знаю, что у него все время дел выше головы. У преподавателей тоже так… всегда надо проверять работы, готовиться к занятиям, печатать статьи. Мы сами выбираем себе профессию и должны отдавать ей все силы. – Марин хотела увести разговор от Антуана и потому поделилась новостью: – К тому же сегодня его вызвал комиссар. Ночью в Эксе случилось убийство.
Сильви села и глянула в сторону ванной, где слышно было, как говорит сама с собой ее дочь.
– Убийство? Кого убили? Где? – спросила она.
– Вот это самое главное. В университете.
– Что?
Марин кивнула. К счастью, она не знала подробностей, поскольку любовь подруги к сенсационному всегда ее отталкивала. Она относила это свойство к тому, что Сильви все новости узнавала не из газет, а по телевизору.
– Марин! Подробности!
– Больше ничего не знаю.
– Марин, да брось! Ты же там работаешь. Где это было?
Сильви преподавала историю живописи и фотодело в школе изящных искусств, на другом конце города.
– Ну ладно. Антуан сказал, что это не на юридическом факультете, к счастью, а на теологическом, в здании Жюля Дюма.
Сильви спрыгнула с кровати, подбежала к ночному столику и стала рыться в сумочке, ища сигареты, но вспомнила, что они в номере для некурящих и рядом Шарлотт. У Сильви было жесткое правило: при дочери не курить.
– Сильви, что случилось? – спросила Марин. – Ты кого-то знаешь на теологическом факультете?
Сильви замотала головой.
– Нет-нет. Никого, – пробормотала она. – Слушай, а как там твоя мама?
– Нормально. Я ей сразу позвонила, как поговорила с Антуаном. Она знает не больше нашего.
Марин показался странным такой внезапный интерес Сильви к мадам Бонне. Они с Сильви друг друга недолюбливали. Мать Марин считала Сильви развратной и себялюбивой. Сильви полагала, что мадам, или доктор, Бонне – холодная и суровая мать, погруженная в свои дела и потому игнорирующая (как считала Сильви) нерешенные и болезненные проблемы.
– Так что сама видишь, почему Антуан должен был уехать, – закончила Марин. – К тому же он любит свою работу.
– А тебя? Он хоть раз сказал, что любит тебя?
Сильви вертела в руках пачку и думала, не выскочить ли быстренько покурить. Никогда ей не был нужен никотин так, как сейчас…
– Девятнадцать из двадцати! – ликующе завопила Шарлотт, вбегая в комнату и прыгая на кровать. Мать и крестная зашлись в хохоте, увидев, что карманы свитера набиты мини-флакона ми шампуня и лосьона для рук.
Шарлотт обернулась к крестной, обхватила худощавое лицо Марин пухлыми ладошками:
– Марин, как ты думаешь, у них сегодня паста есть в ресторане?
Марин погладила девочку по голове и попыталась улыбнуться, радуясь, что Сильви настояла на своем приезде в Крийон-ле-Брав, как только услышала, что Верлак не вернется. Но у нее в голове еще звучал голос Антуана. Сильви Марин не сказала, что Варлак говорил с ней кратко и быстро, и слышно было, как ему не терпится закончить разговор.
– Наверняка там какая-нибудь паста найдется, – ответила Марин. – А если нет, то ресторан настолько хорош, что шеф тебе сделает такое блюдо, какое ты захочешь.
Шарлотт вздохнула и опустила голову на подушку, глядя в потолок.
Сильви подошла к мини-бару и достала бутылочку белого вина. Вытащив из сумочки миниатюрный штопор (он висел на связке ключей), открыла вино, показав Марин, что ей тоже сейчас нальет.
– Я за него заплачу, ты не волнуйся! – сказала Сильви.
Для Шарлотт она нашла яблочный сок. Девочка уже перебралась на пол и сортировала добытые в ванной флакончики на три группы: «красивые», «симпатичные» и «противные». Сильви сделала большой глоток и посмотрела на себя в зеркало, надеясь, что ни дочь, ни лучшая подруга ее мыслей сейчас не прочтут.
Глава 8. Утешительная еда
В ресторане какой-то ничем не примечательной гостиницы шестидесятых возле центра Перуджи Джузеппе Роккиа, согнувшись над тарелкой пасты с кабанятиной под соусом, насладился ароматом еды и посыпал ее пармезаном. Он приходил сюда ужинать раз или два в неделю – ему был приятен интерьер, отделанный мягким деревом, а еще за рестораном находилась парковка, подходящая для его «Мерседеса». Он больше обычного потратил времени на чтение неожиданно обширного списка вин и наконец выбрал каберне с гор Альто-Адидже. Имя виноторговца звучало скорее как австрийское, а не итальянское. Вино также вполне подходило к изжаренному на углях карпу – Роккиа сказали, что рыбу только что поймали в расположенном поблизости озере Лаго Тасименто, – которого он заказал себе на второе. Будучи человеком нетерпеливым, он решил между пастой и карпом позвонить Бернару Родье. Ему нравилось, когда есть чем заняться во время ужина в одиночку, а поскольку он был занят телефоном, то был уверен, что фанаты и доброжелатели оставят его в покое.
Родье ответил после первого гудка. Его обычно густой актерский голос дрожал от волнения.
– Джузеппе?
– Да, Бернар.
Роккиа раздражало, что Бернар всегда задает этот вопрос, хотя видит его номер.
– Ты слышал? Жоржа убили! Сегодня ночью или под утро.
Джузеппе Роккиа отложил полотняную салфетку и подался вперед.
– Бернар, медленнее и отчетливее. У тебя очень взволнованный голос. Мне показалось, будто ты сказал, что убили Жоржа Мута?
