мог голосовать «за»?
– Именно потому он и называет тебя Справедливым?
– Наверное, и за это тоже. И если уж называет, значит, и сам понимает, что я прав. А если
честно, то я теперь и сам толком не знаю – правильно ли поступил? С одной стороны, как друга его
надо было поддержать, но, с другой стороны, и против себя я пойти не мог. Знаешь, в Витьке для
этого не хватает полной чистоты, в нём есть вроде как небольшой дымный фильтр.
– Понятно, – почти с обидой говорит Люба, – он что же, по-твоему, карьерист?
– Да что ты! – спохватывается Роман. – Не думай так о нём! Он замечательный парень. Просто
не всё ещё обдумал достаточно хорошо. Ну, не накопил он пока ещё в себе серьёзности для
больших дел. А ведь нам без них нельзя. Вот, например, ты никогда не задумывалась о том, как
здорово повезло нам, что мы родились именно в Советском Союзе?
– Да-да, конечно! – подхватывает Люба. – Как-то представила, что я родилась где-нибудь в
Америке, так мне аж дурно стало! Я подумала: ну за что же так посчастливилось мне? Я вообще
очень жизнь люблю. Работу свою люблю. Едешь вот так в поезде по стране, и она такая большая,
такая красивая!
– Ну, так вот, если уж нам так повезло, значит, нам надо как-то соответствовать всему. Если
подумать, так ведь другим-то людям, которые родились в той же Америке, повезло куда меньше.
Разве можно быть там такими же счастливыми, как у нас? Ну вот чем им там гордиться?
– Не знаю, может быть, они гордятся чем-нибудь своим? Ну а что ещё им остаётся, чтобы не
чувствовать себя совсем несчастными?
– Так вот я и говорю, что если мы в такой стране родились, так, значит, с нас и спрос боольший.
– А зачем тебе нужен этот вес, который придаёт партийность?
Объяснить это оказывается непросто. Конечно же, вес нужен для того, чтобы сделать потом что-
нибудь путное. Вот тут-то Серёга лучше бы объяснил. На заставе было и такое мнение, что служба
– это, в общем-то, потерянное время. Роман, чётко осознавая свои внутренние перемены, с этим
не соглашался, но если свои перемены сравнить с переменами Серёгиной жизни, то тот ушагал
куда дальше. Серёга уже накануне того, чтобы стать нужным специалистом, уж не говоря о том,
что успел даже жениться, то есть, куда основательней укорениться в жизни. Правда, у Серёги
другая беда – у него спиваются родители. Может быть, потому-то в последние полгода его интерес
к делам в родной Пылёвке уже не тот. И всё равно его жизненная позиция куда прочнее. А тут что?
«Кто я? – спрашивает себя Роман, – Да никто. Просто дембель, да и всё. А ведь надо же как-то
действовать, как-то реализовывать себя. Знать бы только как». Стремление есть, но какое-то
«тупое», не отточенное. Ну да ничего – вернётся, осмотрится, а там видно будет, с какого конца
подступиться к своим планам.
– А знаешь, – подумав, говорит Роман, – всё-таки мне лучше, чем другим. Я знаю своё дело. А
другие ведь даже не задумываются об этом. Правда, им моя цель кажется глупой – жить в
деревне, что-то там делать, что-то улучшать. Но ведь всё это так здорово! А ты знаешь главное
дело своей жизни?
– К сожалению, нет, – вздохнув, отвечает Люба. – Ты прав – основной массе людей не до этого.
Я жутко завидую таким, как ты. Хотела бы я знать своё дело, да не знаю.
11
– Но ведь это же принципиальная разница! – с волнением говорит Роман, видя вдруг в ней ещё
и единомышленницу, – главное, что это желание есть. А если оно есть, то решение найдётся.
– Как сказать… Многие люди мучаются этим всю жизнь, да так и не определяются. Знаешь, о
чём я подумала? Вот смотришь старые фильмы, особенно про революцию, про стройки
социализма и видишь: тогда все знали, что делать. Я недавно перечитала «Тихий Дон» Шолохова,
так там и красные знают, что делать, и белые тоже. Правда, главный герой мечется из стороны в
сторону, но ведь его метания тоже вроде как определены – он ищет истину. Нам ещё учительница в
школе сказала, что вся мощь этого романа в том и состоит, что там с разных сторон схлёстываются
такие невероятные силы, что искры летят и кровь рекой. Да нам-то ещё ничего. У нас и стройки
разные есть: БАМ и та же целина. А как, например, в Америке? Там же вообще сон и полный
разброд.
Роман смотрит на неё даже чуть озадаченно. Как она рассуждает! А ведь с Витькой-то она так
не поговорит. Тот совсем другой. Удивительно, что Люба даёт хорошую пищу для размышлений. С
ней можно говорить и говорить. Как точно она заметила, что раньше люди знали свой путь, потому
что находились в едином порыве. А в этом порыве, наверное дышалось, как на свободном ветру –
глубоко и спокойно. Хорошо, наверное, жить в таком времени. Жалко, что он-то «Тихий Дон»
пробежал наскоро и мимолетом, между катанием на лыжах с горы и работой во дворе у коров. Но
теперь его стоит перечитать. А если бы во время этого перечтения Люба была рядом, чтобы можно
было обсуждать …
– А вот скажи, – спрашивает она между тем, – ты в армии о чём мечтал больше всего?
– Честно?
– Ну конечно.
– Я мечтал о том, чтобы после службы не быть одному. Ну, не о родителях я, конечно, говорю…
Вот приходишь домой после работы, а тебя там кто-то ждёт, встречает. Всё равно как вторая твоя
половина. Про половинки – это очень правильно сказано. И этот человек живёт примерно так же,
как ты, и интересы у него такие же. А ночью, например, тебе не спится, так пошёл на кухню чай
пить, и она тоже выходит, садится рядом, и мы о чём-нибудь с ней говорим. Я очень настроен на
такую жизнь. Но ведь всё зависит не только от меня. Ведь со всякой-то девушкой такая жизнь не
получится.
– Конечно, нет, – улыбаясь, соглашается она, и Роману понятна её улыбка – Люба думает
теперь, конечно же, о Витьке, по сути-то совсем не зная его.
Из уюта купе не хочется уходить. Вагон, мягко покачиваясь, несётся куда-то и, как чудится, не по
железу, а плавно и нескоро парит по воздуху. Эх, жизнь… Да чего же с ней воевать-то, с такой
жизнью? Нет, что-то не то предсказывал прапорщик Махонин. В неё надо влиться всеми фибрами
