Сэм начинает размахивать кулаками, ни в кого толком не целясь, но это ему и не нужно, ведь нас окружили так, что невозможно сделать шаг, ни на кого не наткнувшись. Я собираюсь с силами и начинаю отшвыривать тех, кто кидается ко мне, но они слишком близко и волна просто не успевает набрать силу. Мы ничего не можем поделать, когда они окружают нас, при этом отделив друг от друга.
Краем глаза я замечаю дверь, за которой, наверное, и держат пленников, но понимаю, что нам туда не добраться, а повернувшись, вижу, как один мужчина замахивается на Шэрон и, кто-то обхватывает меня сзади, обездвижив руки, воспользовавшись тем, что я отвлеклась. Ругнувшись, я безрезультатно пытаюсь сбросить его с себя, но он слишком тяжелый. Лягаясь, стараюсь наступить ему на ноги, но он сам меня отпускает, и я, по инерции продолжая двигаться, кое-как остаюсь на ногах.
Оглядываюсь и вижу, как Сэм бьет другого солдата по голове, а они отступают, словно признавая поражение, и, хотя это кажется мне странным, времени на раздумья нет. Я бросаюсь к Шэрон, которая шипит от боли, и замечаю у нее в руке нож, всаженный чуть выше локтя. Подняв на меня глаза, она стонет:
– Обернись.
Я вспоминаю про копье, но знаю, что не успею его выхватить и бью кого-то с разворота локтем в нос. Нам нужно выбираться отсюда, и Шэрон – наш единственный шанс. Выхватив копье, я описываю им круг в воздухе вокруг нас, стараясь держать вэрумов на расстоянии, но они даже не приближаются, а Сэм проходит через них к нам, и несмотря на все попытки, они не могут к нему прикоснуться. Мишель! Он восстановил барьер.
Концентрация адреналина в крови уменьшается, мое тело решило, что все кончено, а оно редко ошибается, и я беру Шэрон за раненую руку, едва касаясь ее ладони, стараясь не сделать ей больнее, а она протягивает вторую Сэму и, превозмогая боль, сжимает мою руку крепче. Дыхание Шэрон становиться ровнее, а у меня перед глазами вспыхивает лицо Силен. Мы не смогли вытащить их.
Внезапно чья-то рука грубо хватает меня за локоть и дергает, глаза Шэрон распахиваются, но сил в раненой руке недостаточно, чтобы удержать меня. Страх провоцирует новый выброс адреналина, когда я вижу, как они растворяются в воздухе и, не сдерживаясь, выбрасываю круговую волну, расшвыривая всех вокруг: людей и мебель отбрасывает к стенам, а с потолка сыпется штукатурка.
– Ну, давайте! – кричу я.
В дверном проеме появляется мужчина лет тридцати, оглядывает меня и повалившихся друг на друга солдат, затем снова переводит на меня взгляд и чем пристальнее он на меня смотрит, тем медленнее текут мысли, а всего через несколько мгновений перед глазами темнеет, и я даже не понимаю, почему вдруг оказываюсь на полу.
Глава 4
Они закрыли меня в маленькой комнате с диваном, журнальным столиком и круглыми часами на стене. Не знаю, как долго была без сознания, но, судя по слабости и практически полному отсутствию энергии волн, недолго.
К тому моменту, как открывается дверь и в комнату заходит огромный чернокожий мужчина и очень худая блондинка, проходит уже почти час. Девушка не красива, но что-то в ней цепляет, скорее всего, ее внешностный оксюморон: светлые, почти белые волосы и черные глаза. Вдобавок, она выглядит так, словно ей наплевать абсолютно на все происходящее. Может, она на наркотиках? Как вариант.
Мужчина же явно проводит за штангой гораздо больше времени, чем нужно. Он лысый, а кожа настолько темная, что отливает синевой и, в отличие от спутницы, его, кажется, можно взбесить уже тем, что дышишь. Он делает широкий шаг мне навстречу, а я еле сдерживаюсь, чтобы не отступить.
– Итак, – начинает он, и я понимаю, что он решил, будто я напугана. Наивный. – чем займемся, дорогуша? Может, поиграем?
Вне зависимости от того, какую игру он предложит, мне она не понравится, и я не отвечаю, потому что знаю: стоит мне открыть рот и поток ругательств мне будет уже не остановить, а он это вряд ли оценит.
– Молчишь? Неужели думаешь, что тебе это поможет? Или начиталась старых романов: «Вы имеете право хранить молчание, каждое ваше слово может быть использовано против вас?» – издевательски ухмыляется он.
– К сведению, в романах об этом пишут редко, это больше относится к законодательству времен демократии и существования правительства.
Только договорив, я уже понимаю, что за это придется ответить. Хотя, я в любом случае вряд ли уберусь отсюда живой, так что терять нечего. «По крайней мере, – проноситься в голове, – Джон в безопасности, Сэм не допустит, чтобы с ним что-либо случилось, в этом сомневаться не приходится».
– Ты будешь играть, потому что так хочу я. И играть мы будем по моим правилам. – медленно приближаясь и скаля зубы, говорит мужчина.
– Иди к черту. – с отвращением отвечаю я, а мужчина открывает было рот, но девушка, поморщившись, останавливает его плавным жестом и говорит:
– Уильям, прекрати. Просто узнай, что нам нужно и все.
Я вскидываю подборок и смотрю на нее сверху вниз, а сердце отбивает бешеный ритм. Вот оно. Я знаю, что им нужно, но они этого не получат.
– Ладно, ладно. – насуплено отвечает ей Уильям. – Хотя так будет гораздо меньше веселья.
– Меня не волнует веселье. – по сути, по ее лицу сложно догадаться, что она вообще знает, какого это – волноваться. Или веселиться.
– Сказал же, ладно! – раздраженно отвечает он. – Итак, дорогуша, как ты видишь, Моника не хочет играть. Тебе же хуже. Поэтому, давай ты просто ответишь: где он?
– Кто? – передразнивая его, я поднимаю брови и спрашиваю тем же тоном. Просто потому, что не могу удержаться.
– Не пытайся разозлить меня, дорогуша, ты не хочешь этого увидеть. – угрожающе сообщает он. – Где остров?
– Почему бы тебе не посмотреть на карте?
– Карте? – ошалело спрашивает он, забыв, что нужно сохранять «пугающее» выражение.
– Ну да, знаешь, бумага, на которой нарисован план местности, называется картой. – пожав плечами, объясняю я.
Моника смотрит на меня, а не сквозь, и, хотя я понятия не имею, о чем она думает, лучше бы и дальше продолжала разглядывать интерьер.
– Не шути со мной, дорогуша, острова Элис нет на картах.
– Ах, ты об этом острове. – протягиваю я. – Прости, но в этом случае я тоже не имею ни малейшего понятия.
Сказав это, я даже не соврала – Элис должна была уже переместиться, а куда, я не знала.
– Что?! – рявкает он.
– И что это означает? – снова с отсутствующим видом спрашивает Моника.
– То, что я сказала. Я не знаю, где он.
– Но ты там живешь, – рассудительно продолжает она.
– Вас, должно быть, дезинформаровали. Я там оказалась не по собственной воле, да и не особенно этому радовалась, а когда попыталась сбежать, поняла, что я на острове и разнесла единственный дом, после чего мне позволили уйти, но с завязанными глазами. Так что, я сомневаюсь, что это называется жить на острове.
– Допустим. Но как ты туда попала?
– Повторюсь, – закатив глаза, говорю я. – я была без сознания. А когда сумела оттуда выбраться, мне завязали глаза.
– Как предусмотрительно. – щуриться она, а я пожимаю плечами. – А почему ты сразу не ушла, а полезла сюда?
– У вас моя подруга. Я не могу ее бросить. – сквозь зубы говорю я.
Моника почти мне поверила, но Уильям оказался умнее.
– Слишком все складно, она врет. Ты знаешь, что делать.
Когда до меня доходит, что именно он сказал, уже слишком поздно: девушка пожимает плечами и поднимает руку ладонью вверх, и в ту же секунду меня накрывает боль.
Я хватаюсь за голову и падаю на колени, но не произвожу ни звука, проходит, скорее всего, минута, но мне она кажется вечностью, и так же внезапно, как началась, боль исчезает, и я со свистом выпускаю воздух из легких.
Все еще сжимая голову, пытаюсь отдышаться и дотянуться до энергии внутри, но нахожу только пустоту.
– Крепкий орешек. – присвистывает Уильям. – Даже не закричала.
– Пока. – слышу я в ответ.
На этот раз пытка короче, и я только шиплю, а когда Моника меня отпускает, пытаюсь отнять руки от головы, но не могу. Делаю глубокий вдох, приказывая мышцам расслабиться, и это срабатывает. Когда я снова на ногах, Уильям задает мне тот же вопрос, и я посылаю его к черту. Пытка повторяется, но на этот раз она дольше, и я тихо, сквозь зубы, ругаюсь.
Боль раздирает мою голову раз за разом и, через несколько таких серий, я ломаюсь, не в состоянии сдерживать крик, и кричу так сильно, что болит горло. Моника поднимает руку все выше и выше, пытки длятся все дольше, но ответа она не получает.
Между криками я осыпаю их обоих проклятьями, а вскоре и вовсе перестаю подниматься, просто не вижу смысла и, бросив взгляд на часы, вижу, что прошло полтора часа. Я и правда крепкий орешек.
Через некоторое время из носа течет кровь, и я сплевываю ее Монике на ботинки, но она никак не реагирует. Мне самой противно от того, что я корчусь на полу у ее ног, но я выдохлась. В другое время я размазала бы ее по стенке, но сейчас это явно выше моих сил, а помощи ждать неоткуда. Вскоре до меня доходит, что она специально увеличивает интервалы между пытками: чтобы я не умерла и не потеряла сознание. Кому захочется играть с мертвой игрушкой?
