друг друга поближе. Иначе сейчас бы у нас не было такого прекрасного сыночка и дочери, — взъерошив и так непослушные волосы Яна, Ярослава широко улыбнулась. — Для меня нет большего счастья, чем видеть, как они взрослеют и становятся прекрасными людьми.
Подтянув к себе Яна, Ярослава стиснула их обоих в крепких объятьях, пытаясь передать хоть малую толику переполняющих её чувств — счастья, признательности, любви, гордости и преданности.
— Так что только попробуйте мне вновь заикнуться про долг и компенсацию моральных убытков. Сразу же отправитесь в огород полоть грядки, — шлёпнув обоих пониже поясницы, миссис Башазаг встала в победную стойку. — А сейчас, дорогуши, дайте дорогу действительно важной особе. Кто из вас может похвастаться способностью с лёгкостью и изяществом продавать продукты ручного труда, м?
— Женщина, а кто, собственно, делает эти продукты ручного труда? — встав в не менее демонстративную позу, парировал муж, ведомый тем же азартом.
— Мужчина, а кто этими самыми продуктами добывает нам средства на кров и пропитание?
Такого рода шуточные споры часто происходили в этом оживлённом доме, не давая членам семьи заскучать. Спокойствие и послушание никогда не были сильными сторонами семейства Башазаг, уступая место детскому озорству и спонтанным решениям.
— Признаю поражение. Используй меня с умом и заработай побольше денег в копилку семьи, — чмокнув супругу в широкий лоб, Назар поторопился зайти в дом. На пороге он остановился и обернулся в сторону сына. — А ты чего ждёшь, особого приглашения? Дама сказала, что сделает за нас грязную работу, идём!
— Какая ещё грязная работа? Это работа, требующая сложных мыслительных процессов и немалого опыта! — кидая в мужчин мысленный шар негодования и наигранной обиды, женщина сердито топнула ножкой. — Мы ещё посмотрим, что вы будете есть на ужин, дорогие. Вполне возможно, сегодня мне поможет признанный кулинар, перед способностями которого никто не устоит!
— Постарайся, мы верим в тебя!
— Ох уж эти мужчины, — в тайне посылая им бесконечные поцелуи, Ярослава задержала взгляд на удаляющихся русых затылках ещё секунду, прежде чем развернуться навстречу крепким тёплым объятиям.
— Лесьяр, сколько лет, сколько зим. Голубчик, проходи, не стесняйся.
Высокий мужчина с идеально выбритым лицом остановился перед дверью, поклонился и вошёл в дом. Цилиндр, у основания тульи перевязанный восточным шёлком, гладкий чёрный кафтан с брошью в виде ветвистого дерева и трость с загнутой рукоятью создавали образ человека с достатком. Восьмигранная печатка со стирающимися письменами по краям и сапфиром в центре довершала образ, указывая на принадлежность мужчины к древнему роду, который веками укреплял своё положение на западном континенте.
Встретившись со своим учителем, Лесьяр в воцарившейся неловкой тишине переводил взгляд с одного предмета на другой. Эта встреча была для обоих не только неожиданной, но и вызванной чрезвычайными обстоятельствами. Чтобы выразить благодарность за месяцы строгого обучения, уже взрослый ученик по первому же зову явился к своему учителю, зная, что она бы не потревожила его без чрезвычайной на то необходимости. Но не в этом заключалась основная причина.
Лесьяр хотел отплатить за проявленные к нему доброту и строгость. Он уважал её от чистого сердца за превосходное знание предметов и умение доходчиво объяснять непутёвому ученику знания, добытые тяжёлым трудом, а не просто благодаря везению или природному таланту. Но не только это выделяло её среди других. Она славилась своими моральными наставлениями, которые раскрыли во многих самородках их таланты.
Ярослава разглядела в нём скрытый потенциал и основательно взялась за наследника семейства Рут, пообещав сделать из него не только преуспевающего студента, но и как минимум вменяемого, а в лучшем случае добропорядочного человека, который не станет отпускать едкие высказывания в адрес незнакомых людей и бросать в их сторону грозные взгляды.
И сейчас, спустя много лет, им больше не нужно обсуждать несданные предметы, университетские будни или страх перед грядущей жизнью. Быть непринятыми или неуслышанными теперь уже не казалось таким страшным или невыносимым. Пугало другое. Неспособность помочь собственному ребёнку. Ярослава и Лесьяр уже давно находились на том этапе своей жизни, когда приходилось волноваться не за себя, а за судьбу близкого человека, что хранит родные черты лица.
Как когда-то отец Лесьяра тревожился о сыне, так и Ярослава теперь хваталась за любую возможность получить хотя бы крупицы информации о странном недуге Яна, который с каждым днём проявлялся всё чаще. Хоть сын старательно скрывал любые намёки на свое усугубляющееся состояние, его неожиданные выпадения из реальности уже начали замечать и соседи.
Ян всё чаще уходил в себя, невидящим взглядом подолгу всматриваясь в очертания людей за окном. Науки больше не приносили того удовольствия, с которым раньше он зачитывался до поздней ночи. Самочувствие ухудшалось, часами мучая его во сне и не давая ослабленному телу восстановиться. Ярослава терялась в догадках, и ей ничего не оставалось, кроме как довериться старому знакомому, обладающему большими связями.
А время, подобно быстрым потокам водопада, ускользало из иссохших пальцев. Но если начать готовиться заранее, его ещё можно было спасти.
* * *
Солнце плавно уходило за горизонт, извещая горожан о завершении очередного дня. На прощание Лесьяр низко поклонился и протянул молочного цвета визитку с красиво выведенными буквами. Взяв в дрожащие ладошки мужскую руку, Ярослава прикусила внутреннюю часть щеки и со слезами в уголках глаз цеплялась за теплое рукопожатие. Нехотя оторвавшись друг от друга, они медленно вышли на вечернее крылечко, и Лесьяр позвал кучера, который тут же появился. В последний раз с признательностью посмотрев на бывшего ученика, Ярослава проводила его до готовой отправиться в путь кареты. Как только господин Рут скрылся внутри, экипаж тихо тронулся, растворяясь в вечерних сумерках вместе с последними лучами закатного солнца.
— Надеюсь, ты не забудешь дряхлую старушку, что в дни своей далекой юности сидела прекрасными теплыми вечерами над уроками с зазнавшимся школьником, критиковавшим репетиторов из-за их социального статуса, — помахав на прощание рукой, со вздохом сказала женщина в клетчатом пледе, стряхивая с себя меланхоличное настроение.
Тёмно-синий дормез, расписанный серебряными витиеватыми узорами, смотрелся совсем неуместно на узких улочках этого скромного и тихого района Нарима. Маленькая повозка, которая следовала за ним, сверху была затянута плотной тканью, скрывавшей под собой диван и парочку банок маринованных помидоров, и выглядела ещё более нелепо.
Миссис Башазаг стояла до тех пор,
