Паренек привык сталкиваться в своей учебной практике со всем, что только возможно, если, конечно, не учитывать настоящих взрослых истинных, всячески умеющих уклоняться от его негласного наблюдения, но сейчас он оказался совершенно не подготовленным к сложившейся ситуации.
Его, как и обычно, конечно же заполняли чужие чувства и переживания, но были они несколько более сильными и яркими. От этого юному эмпату казалось, что вот-вот его голова треснет, разойдясь по некогда обозначенным швам, а хаотический кошмар с гулом затопит его личную вселенную, навсегда воцарившись внутри. И всё, чем он был ранее, расколется на мелкие кусочки и исчезнет в потоке чужих ощущений.
Однако паренек все же держался и даже умудрился представить, что бы было, если на его месте оказался его дядя. Тот был телепатом, а заодно и его наставником, но работа у него была и того похуже, чем когда-либо представлялась Ною. Жить со снующими чужими мыслями в сознании – не самая лучшая затея, перед ними и эмоциональный фон не так ужасно выглядел.
Хотя порой ему казалось, что все как раз наоборот. Сейчас он испытывал чужую боль, ужас и отчаяние. Он стремился подавить эти ощущения и попытаться навязать свои. Как-то внутренне успокоиться, ощутить мнимую безмятежность, а вместе с ней и покой. Вот только Нианону никак это, толком, не удавалось. Что-то мешало ему в продвижении его привычной практики. Стопорило его, чуть ли не с самого начала. Заставляло вновь и вновь испытывать чужие горечи и страдания. Оттого сам Ной чувствовал себя просто отвратительно.
Чудо то, что лежащая на операционном столе алеги была до сих пор жива. После того что с ней случилось, такая тяга к жизни казалась чем-то из ряда вон выходящим. Многие, не менее выносливые, чем она, на ее месте уже давно бы распрощалась с этим миром, обретя вечный покой.
Когда он появился в медицинском крыле, ее только привезли. После тех непродолжительных толчков, которые произошли в Гильдии Ветра, алеги оказалась самым тяжелым пострадавшим. Сейчас же ей пытались оказать посильную помощь и заставить отступить нависающую над ней смерть.
Чужие судьбы никогда не оставляли путников равнодушными.
Над телом мрачной тенью склонился Сигурд. Он пытался остановить внутреннее кровотечение. Его умелые руки быстро латали то, во что превратилась алеги. Рядом с северянином находился его наставник. Он что-то шептал, устало прикрывая глаза одной рукой, а другой делая непонятные резкие жесты. Недалеко от него, с закрытыми глазами, на полу сидела Минада. Ее зеленые крашеные волосы развевались на невидимом ветру. Чуть поодаль, у стен, толпились четверо помощников, чьи имена Нианон так сразу не мог вспомнить.
Жутковатое зрелище. Только его друга Винсента для полной компании недостает.
Его дядя Альберт, немного отстранившись, уже обеими руками выводил вокруг тела невидимые полукружья, точно вызывая что-то, спрятанное внутри него. Выглядело это неприятным. Казалось, его наставник через силу старается не сорваться и не упасть навзничь на больного, так бледен он был.
За наблюдением развернувшегося на его глазах действа Ной даже не заметил, как к нему подсел огромный чернокожий гигант. Только лишь когда его большая рука легла на плечо паренька, тот в свою очередь от неожиданности встрепенулся и едва не подскочил. Не то чтобы он не чувствовал присутствие Большого Тома в помещении, но порой из-за таких вот ответственных моментов, когда он так усиленно борется, Нианон порой забывал о существовании чего-либо, кроме своего занятия. Видел бы это его дядя Альберт, юному эмпату было бы очень, очень плохо. Ведь тот как-никак был его наставником в области психокинетики.
– Как ты, малец? – тихо шепнул ему чернокожий гигант.
– Э-э, думаю, я в порядке, Большой Том, – так же еле слышно произнес паренек.
Нервно сглотнул. Он многое отдал бы, чтобы просто исчезнуть. Ной никогда не любил медицинское крыло. Хорошо, что Большой Том, если надо, умел разряжать обстановку и делал это мастерски изящно и непревзойденно.
К своему стыду, Нианон не помнил настоящей фамилии этого человека. Впрочем, как и многие другие путники. В Гильдии Ветра многие имена и фамилии порой исчезали. Стирались и откидывались за ненужностью, не оставляя после себя ни единого следа, точно никогда и не принадлежали этим жителям Пути.
Очень часто юный эмпат понимал, что прозвища, данные его товарищам, лучше подходят им. Раскрывают всю суть, облегают ее, точно вторая одежда. Потому для Ноя этот огромный чернокожий истинный путник всегда был Большим Томом. Таким невероятным и всепонимающим человеком, о котором и дурного слова сказать нельзя. Впервые сталкиваясь с этим лекарем, невозможно назвать его никак иначе, кроме – Большой Том. Он действительно заслужил это прозвище.
Чуть ниже Сигурда, но гораздо шире в плечах, он напоминал Ною исполинскую скалу гранита. Плотного, хорошего, твердого камня – темную кость земли, на которую запросто можно опереться. Плотный, но не толстый, с лоснящейся черной кожей и белыми, как самый лучший мрамор, белками глаз. Они глядели на Нианона точно рентгеновские лампы. Вот только зрачки были еще чернее, чем его кожа. Пронзительными, угольно-черными, как две бездонных дыры. Настоящие бездны. Заглядывали вовнутрь, словно темнокожий лекарь был таким же эмпатом, как и Ной. Большой Том дружески улыбнулся, обнажая крупные здоровые и не менее белоснежные зубы. Они прямо светились у него во рту.
Нианон в ответ с трудом растянул на лице ответную улыбку. Ему было не слишком-то уютно. Даже приятельский жест со стороны Большого Тома не возымел должного воздействия. Чужие чувства не давали покоя пареньку, заставляя переживать их сызнова точно так же, как и до того, как рядом с ним сел дружелюбный лекарь.
Беспокойство Ноя усилилось еще и оттого, что за такую его блажь учитель вряд ли выразит что-либо светлое и доброе. Неумение защищаться от внешнего воздействия самому – первый шаг к срыву. Эмоциональному срыву, которому подвержены все психокинетики. А уж за эту болячку его по голове точно не погладят. Как говорил Альберт, нужно не только слушать и слышать, но не слышать слушая. Это самое сложное.
– Бедняга, – обратился к юному эмпату Большой Том. – Не повезло ей. Все произошло так глупо. Жаль ее. Такой хороший специалист. Стольким помогла. Последнее время в моей смене работала, а до этого у Сигурда трудилась.
– А она лекарем была? – уточнил парень.
– Нет. Должна была… А тут такое… Жалко-то как.
Большой Том глубоко вздохнул, на какое-то мгновение задумался, а потом неторопливо продолжил:
– Сули ее звали. Приятная такая алеги. В основном помогала лекарям, а так в лаборатории трудилась. Перевели из Гильдии Огненного Вихря, кажется. Подзащитная. Родом из Третьего мира. Она однажды рассказывала, как в Лабиринт попала, но я так с ходу не припомню всю ее историю. Точно что-то с семьей у нее было связано. То ли с отцом, то ли с дедом. Кто-то из них знал про это место и ей подсказал, а она нашла. Не робкого десятка была… Бедняга.
– Я, кажется, видел эту девушку сегодня утром, – прошептал Нианон.
Эмпат старался хоть как-то отключить свой мозг от волн боли, смешанных с отчаянием. Большой Том понемногу заговаривал его, пытаясь хоть как-то помочь, но, увы – безрезультатно. Волны, испускаемые алеги, были настолько сильными, что у парня разболелась голова, и ему действительно стало не на шутку плохо.
– У вечерней смены что-то вроде позднего ужина было в общей столовой, – произнес Большой Том, по-видимому, ни к кому конкретно не обращаясь. – Сложная ночка сегодня выдалась. Проверяли новую аппаратуру всю ночь. Туда-сюда гоняли. До сих пор в голове шумит.
– Тогда понятно, – поспешно кивнул Ной, глядя на кислую мину на лице Большого Тома. – От нее просто шли вечерние волны. Я еще подумал, что эта алеги работает или гуляет всю ночь напролет. К тому же и компания у нее была сплошь из подобных ей полуночников.
– Хорошо подмечаешь детали, Ной, – гигант даже в такой не подходящий момент все же потрепал паренька по светловолосой макушке. – Твой дядя Альберт не такой плохой учитель, как я думал.
Они замолчали, глядя на извивающееся в конвульсивных судорогах тело. Видимо, душа пыталась покинуть его, но ни наставник Нианона, ни женщина, ни мрачный северянин, ни внезапно возникшие рядом с ним лекари не могли позволить ей подобную роскошь.
Юный эмпат скорчился от ужасной пустоты внутри себя. Он слишком ощутимо слышал в этом зале присутствие смерти. Кого-кого, а ее он мог всегда безошибочно отличить от чего угодно.
– Ого, пацан, да тебе совсем худо. – Большой Том быстренько схватив паренька, выволок его из комнаты, где их товарищи боролись за жизнь несчастной алеги.
Только когда Ноя окатили холодной водой, он наконец смог прийти в себя. Глубоко задышав, юный эмпат больше не ощущал того безумного хаоса чувств, что так живо ударил по его психике.
