Хотел похвастаться, что меня эта неприятность с пылью не касается, да вовремя и одумался. Припомнил переход из Пскова сюда. М-да, тоже тогда довелось вдоволь поглотать этой заразы. Так что ещё как касается!
Тут же всё от направления ветра зависит! Хорошо, когда он в лицо. А когда в спину задувает? То-то и оно. В этом случае всё это сомнительное счастье мне достаётся.
Нет, на корабле всё-таки лучше!
После таких мыслей смотреть на далёкую сушу сплошное удовольствие! Кстати, комарья со слепнями здесь тоже нет!
Как только поднялся на борт, так сразу старшему перегонной команды приказал рядом со мной находиться.
Пока грузились, пока суетились, не до расспросов было. Ну а как порядок навели, да расположились, так и подозвал Григория к себе поближе:
— Как добрались, Григорий? За сколько дошли? Кого на море или на берегу из чужих видели?
— Да никого не видели, боярин. Пусто везде, даже чайки в такую жару не летают. И добрались к назначенному сроку. На вёсла сели, как только рассвело и прерывались лишь водицы испить. Или что не так?
— Да всё так. Ну и как тебе корабль?
— Ничего так, — замялся воин.
— Что? — уловил заминку.
— Не взыщи, боярин, но не моё это, по воде ходить! То ли дело по землице-матушке! Не дело, когда под ногами опоры нету! Это Степану по нраву пришлось на кормиле стоять, сам вызвался даже, а мне здесь тяжко. До сих пор нутро внутри подрагивает.
— Понятно всё с тобой! Ладно, ступай, — отослал его вниз. Не моряк! И толку от разговора почти никакого. Послушаем Степана, может от рулевого толку больше будет?
Ростих с десятниками своё дело знают, людей по кораблю уже распихали, кого надо к делу приставили. За мной контроль их действий и общее руководство по мере надобности. Но пока надобности такой нет, пока ещё на якоре стоим, то можно и отдохнуть немного.
Стою на кормовой площадке, спиной на дубовый планширь навалился и рулевого из перегонной команды о недавнем плавании расспрашиваю. Очень уж меня многочисленные мели и подводные камни тревожат. Ну и попутно интересуюсь, как сумел со штурвалом справиться?
Слушаю внимательно, потому как со Степаном мне повезло, рассказчик из него толковый, попусту языком не треплет, сразу самое главное выкладывает. Уточнять почти не приходится. И вниз ещё поглядываю, на нижнюю палубу, на затихающую там суету.
Вмешиваться в работу младших командиров не нужно, они дело крепко знают, обходятся пока без веского командирского слова. Так что можно спокойно разговаривать. За борт только поплёвывать нельзя, это я ещё оттуда помню, из той жизни. Примета вроде бы есть какая-то. Ну, нельзя и нельзя, не очень-то и хотелось. Это я так, к слову, на самом-то деле подобной ерундой некогда заниматься. Да и не по чину мне за борт плевать!
И насчёт веского слова по мере надобности — наш зимний поход с отрядом охотников приучил к малословию. Лес, он ведь и сам по себе громких людей не любит, а уж когда под каждым кустом неприятель прячется, поневоле рот на замок закроешь. Там мы жестами больше общались, и привычка эта до сей поры сохранилась. Понимаем друг друга с полувзгляда порой никакие слова не нужны.
Дальше не до разговоров стало. Внизу Ростих снова командовать взялся, организовал несколько смен гребцов и первую партию уже на вёсла отправил.
— Боярин, якорь поднимать? Или просто обрубить канат?
Смотрю, а зам мой сильно волнуется. А я сам что, не волнуюсь разве? Ещё как! Только вида стараюсь не показывать. Глянул на близкий берег, зацепился взглядом за торчащие из воды камни. Наклонился над бортом — мелко здесь, очень мелко. Правильно всё Степан говорил, на глубину уходить нужно. Так и сделаю. И одно мы с Ростихом по незнанию упустили, наблюдателей не назначили! Сейчас и исправим:
— Отправь сначала двух человек на нос, пусть за камнями и мелями впереди корабля смотрят! Будут нас загодя о них предупреждать.
— Сделаю!
Подождал, пока тот отдаст необходимые распоряжения, а назначенные им люди переберутся на нос корабля. Вот теперь можно и отправляться!
— Поднять якорь! — и тут же пошутил. — Вам бы всё рубить и рубить! Этак никаких якорей не напасёшься!
Улыбнулся Ростих в ответ, но улыбка всё ещё вымученная. Опасается, похоже, лесовик, большой воды. Неужели такой же сухопутный, как и Григорий? Если не обвыкнется, то кого я на второй корабль командиром поставлю?
Подняли якорь, привязали канат, чтобы свободного хода не было.
— Тронулись! — скомандовал отход. А как иначе? Более никакой подходящей команды не придумал, да и вряд ли поймут меня с другими-то командами.
Тут же моё распоряжение подхватил Ростих, рявкнул гребцам. Смотрю, уже опомнился, неужели толк будет? Ну да некогда тут рефлексировать.
Загрохотали по борту, выдвинулись вёсла из корпуса, зашевелили перьями лопастей, словно птица крыльями замахала. И всё в разнобой. Не крылья, а ножки у сороконожки!
Здесь же, в этом времени, как? Если ты воин, то поневоле научишься не только мечом махать, но и на вёсла сядешь. Жизнь заставит. Так что все мы тут хоть как-то, но с этим делом знакомы!
Так-то оно так, но только не на море!
По рекам на лодках и челнах шнырять, это одно, это мои товарищи отлично могут делать. Или вёслами на лодьях по озёрам махать, тоже наука всем и каждому в этом времени известная.
А вот так, по морским волнам, да на огромном для абсолютного большинства моих людей корабле, дело до сей поры небывалое. Здесь же и волна, и сами вёсла совсем другие, длинные и тяжёлые. Непривычные. Поворочаешь таким под палящим сверху солнцем, и пеший переход по пыльной дороге манной небесной покажется.
Но человек ко всему привыкает очень быстро. Вот и прежняя команда гребцов, что привела этот одномачтовый парусник к разорённой нами крепости, уже считает себя опытными моряками. Отдыхают сейчас, просыхают от солёного пота, да посмеиваются над товарищами, советы шутливые им подкидывают.
Ударили вёсла вразнобой о воду. Волна пусть и мелкая, но она есть, поэтому кто-то раньше водицу зачерпнул, кто-то на миг позже. Ещё и друг по другу ударили с характерным деревянным стуком. Первый блин комом, не приноровились ещё к такой тяжести в руках. Но ничего, справятся.
Упёрлись на скамьях люди, поднатужились — первые гребки самые тяжёлые, такую махину с места сдвинуть надо. Загребли зелёную воду, потревожили её ленивый покой, и забурлила она под лопастями, зашипела гневно, забурлила пеной. И пошла, пошла помалу назад, за корму, закручиваясь бурунами и водоворотиками.
Волна небольшая, даже не волна это, а море будто дышит легонько, оттого и корабль идёт ровно, с борта на борт не валится. Как ход набрал, так и прёт себе вперёд. И то, что гребцы порой вразнобой вёслами машут, ему совсем не мешает. Теперь уже масса рулит!
Прёт, это громко сказано! На глазок прикидываю, что со скоростью бегущего человека его ход никак не сравнить. Скорее, с хорошо идущим можно сопоставить!
Но это если на мой неискушённый в мореходных премудростях взгляд посмотреть. Возможно и ошибаюсь. Но, судя по медленно уплывающей за корму морской пене, не сильно.
Да и преувеличил я немного, когда сказал, что наука вёслами воду морщить всем и каждому известна.Увы, хватает тут тех, кто большую воду только издалека видел. Встречались мне во время зимнего похода настолько ярые лесовики, что из своих дремучих дебрей носа на вольные просторы не казали!
Да и какая разница, с какой скоростью передвигаемся по глади морской? Главное, движемся туда, куда требуется. В нужном направлении. Рулевому Степану сразу курс на острую оконечность мыса далеко впереди указал, пусть на него правит. А уж там посмотрим, куда дальше идти.
Показал и отошёл в сторонку, к переднему ограждению площадки — пусть сам справляется. Но краем глаза держу его на контроле. В основном вперёд смотрю, стараюсь угадать мели и камни. Понимаю, что вперёдсмотрящие подобную опасность вперёд меня углядят, но всё равно смотрю. И очень сожалею, что в капитанской каюте ни трубы подзорной не нашлось, ни карт морских.
