комнате, а когда он начал приставать к маме, я должна была держать рот на замке.
Бок горит при каждом шаге, и я дышу сквозь боль. По крайней мере, с каждым днем становится чуть легче. И в ближайшее время полностью заживет.
Но больше я такой ошибки не повторю. В следующий раз буду держать голову опущенной. Леви ошибается. Терри меня не убьет. Он больше даже не прикоснется ко мне.
Я сдерживаю желание блевануть.
Еще всего лишь несколько лет.
На улице нет чужих машин, поэтому я крадусь к углу своего дома. Задержав дыхание, несколько секунд прислушиваюсь. И когда ничего не слышу, иду по потрескавшемуся тротуару, хватаюсь за ржавую ручку и вхожу в темный, грязный дом.
Я уже прошла половину пути по короткому коридору, когда дверь маминой комнаты распахивается, и выходит Терри, заставляя меня замереть на месте. На нем только трусы-боксеры, в руке банка пива, а изо рта свисает зажженная сигарета. Каждый мускул в моем теле напрягается, и боль в боку усиливается.
Надо было подождать чуть дольше, прежде чем входить. Надо было пролезть через окно. Надо было сначала прокрасться вдоль стены дома к окну маминой спальни и подслушать.
— Ты опоздала, — усмехается Терри, в его дыхании чувствуется запах алкоголя. — Тебя ждет работа по дому.
— Оставь ее в покое, — кричит мама откуда-то из спальни.
В сторону мамы я не смотрю. Я не спускаю глаз с Терри. Нельзя ослаблять бдительность рядом со свернувшейся кольцом гадюкой. Если я притворюсь испуганной, он ударит. Если поведу себя дерзко, он ударит. Я пытаюсь определить его настроение по жестам, но он просто кажется сердитым.
— Я не поехала на автобусе, — четко произношу я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Сейчас я все сделаю.
Он делает ко мне шаг, и я стискиваю зубы, но не вздрагиваю и сразу могу сказать, что поступила неправильно. Отсутствие у меня реакции взбесило его.
Я должна была вздрогнуть. Должна была сжаться.
Прежде чем успеваю исправить свою ошибку и притвориться испуганной, чтобы удовлетворить его эго, Терри замахивается и ударяет меня по щеке тыльной стороной ладони. Это чертовски больно, но это ничто по сравнению с тем, на что, как я знаю, он способен, поэтому я подыгрываю. Схватившись за щеку, всхлипываю и отступаю на шаг назад, и из спальни снова доносится мамин крик.
— Не набрасывайся на нее снова, — бормочет мама. — Вернись в постель, милый.
Когда я смотрю в ее сторону, в темноте комнаты замечаю рядом с ней еще чье-то тело, и мой страх усиливается. Никаких чужих машин я не видела. Я что-то упустила? Была слишком рассеяна, чтобы заметить? Я стараюсь любой ценой избегать дома, когда Терри приводит сюда своих дружков.
То, что он позволяет им делать с моей мамой… То, что он заставляет делать мою маму…
Меня от этого тошнит, и всегда существует ужасающая реальность того, что следующей могу быть я. Позволит ли она продать меня друзьям Терри? Терри это сделает. Без сомнения. Но позволит ли это мама?
Я всегда встаю между ней и Терри, когда он ее бьет, но за меня она никогда не заступается. Обычно она уже в отключке, либо занята другими делами. Раньше она никогда не вмешивалась, чтобы попытаться защитить меня. Так зачем ей начинать сейчас?
Я ненавижу ее. Ненавижу даже больше, чем Терри. Все мои силы уходят на то, чтобы не бросить в ее сторону хмурый взгляд. Она такая дерьмовая мать. Это все ее вина.
Надеюсь, они оба сдохнут.
— У тебя очень хорошенькая дочь, Шэрон, — говорит мужчина, который лежит в спальне с моей матерью. Голос мне не знаком, но его трудно расслышать, когда сердце стучит в ушах.
— Сейчас я займусь домашними делами, — быстро повторяю я.
Я так занята своими паническими мыслями и не спускаю глаз со спальни, что не замечаю, как Терри делает ко мне еще один шаг и хватает за волосы у самых корней, впечатывая в стену.
— Не дерзи мне, неблагодарное дерьмо.
Он снова дергает меня за волосы, и я резко втягиваю воздух. Я знаю, он хочет, чтобы я закричала, но теперь я отказываюсь это делать. От его пощечины я отшатнулась. Всхлипнула от боли. Это не имело никакого значения. Он хочет моих слез? Но он их не получит.
Вместо этого я стискиваю зубы и смотрю прямо в налитые кровью мертвые глаза. Молочно-голубые с болезненно-желтым оттенком вокруг радужки. Как-то раз я посмотрела, что это означает. Желтый оттенок говорил, что у него что-то не в порядке с печенью. Раньше я надеялась, что это его убьет, но теперь, мне кажется, он никогда не умрет.
Мои ноздри раздуваются от этой мысли, а его брови хмурятся от моего неповиновения.
Леви думает, я хочу умереть. Возможно, так и есть. Или, возможно, я просто отказываюсь склониться перед дьяволом.
— Тебе есть что сказать, девчонка?
То, как его дыхание овевает мою кожу, вызывает у меня рвоту. Место, где он стискивает мои волосы, горит, как от тысячи муравьиных укусов. Мой желудок скручивает от абсолютной ненависти, которую я испытываю к этому человеку. К моей матери. К этому дому.
Я должна убить его во сне. Подождать, пока он не вырубится с иглой в вене, а затем поджечь этот гребаный дом. Я только сделала бы миру одолжение.
Мне столько хочется высказать ему, но вместо этого я с силой ударяю коленом ему по яйцам. Он кряхтит и сгибается пополам, но волосы мои не отпускает и дергает их достаточно сильно, чтобы вырвать несколько прядей.
Откуда-то из-за сгорбившегося, рычащего Терри доносится визг моей матери, когда я ударяю локтем ему в лицо. Это чертовски больно, электрический разряд пронзает от локтя до плеча, но мне удается хорошенько ему врезать. Он кричит «бл*ть» и отпускает мои волосы, отступая на шаг, прежде чем броситься на меня.
— Е*аная пи*да! — орет он, и я отползаю назад. — Я убью тебя, мелкая сучка! Маленькая е*аная пи*да!
Я врезаюсь бедром в столик рядом с диваном. Стаканы и бутылки звякают друг о друга, некоторые падают на пол, я слепо тянусь за спину и, как раз в тот момент, когда Терри сокращает расстояние между нами, обхватываю толстое горлышко бутылки из-под какого-то алкоголя.
Я не думаю. Просто бью.
Мамин крик смешивается со странным звуком от врезавшейся в голову Терри бутылки. И я знаю, что никогда не забуду, как удар рикошетом отдался от бутылки вверх по моей руке и вниз по ногам. Но ощущение его крови,
