— Эй, — тонкие длинные пальцы перехватили «всадницу» и заставили обернуться, дабы столкнуться с пронзительным взглядом — попалась. Чонгук не удержался и скривил губы в ухмылке, но её это ещё больше разозлило. Она ткнула картой ему в лицу и прошипела: — Хорош гадить в моем доме, имей совесть!
— Чего? — удивленно выдохнул Чонгук, теряясь в своих ощущениях.
— Чего слышал, — она недовольно поджала губы и выпрямилась, скрещивая руки под грудью. — Мало того, что влезаешь в чужой дом без спроса, так ещё и мусоришь в нем, — Чонгук дернул головой, смахивая челку с глаз и вместе с ней удивление: о чем эта больная талдычила?! Он толкнул языком щеку изнутри, собираясь уже ответить, но она его снова опередила. — Короче, уйми свою внутреннюю малолетку и прекрати кидать пустые пачки от молока в угол. Я уже задолбалась их с кресла убирать.
— Да с какого, блять, кресла?! — не вытерпев, воскликнул Чонгук и спрыгнул с подоконника. — Ты не обалдела?! Я за тобой неделю гоняюсь, а ты мне тут за банки из-под молока предъявляешь?! Может ты хотя бы..
Он не успевает договорить, как она, цокнув языком, схватила его за плечи и развернула лицом к обшарпанному дому. Чонгук его уже наизусть выучил: возле левого крайнего окна пошла трещина и там сочилась жидкость, справа от двери почти отвалился большой ломоть краски канареечного цвета (возможно тут обошлось не без помощи Чонгука). Но стоило ей лишь взмахнуть рукой перед его лицом, как привычный и родной дом, дышащий на ладан, задребезжал и словно стряхнул с себя многовековую пыль, взору подставляя свое истинное лицо.
Двухэтажная постройка с большими окнами, в которых было — о, боги! — стекло, краска везде лежала ровным слоем, а деревянные балки крепко держали строение. Вглядевшись в раскрытое окно, подоконник которого он пару минут назад протирал своей задницей, Чонгук увидел кресло-качалку и лежащие на нем скомканные упаковки молока. Штук шесть.
— Теперь понятно что за кресло? — укоризненно ткнула она его носом в собственный провал, словно котёнка, но Чонгука так просто не проймешь. Он скривил губы в ухмылке и резко развернулся к ней. Лицо внезапно оказалось слишком близко, он ощутил её горячее дыхание на своей щеке и мазнул носом по чужой скуле.
— Тебе что, девяносто лет — кресло-качалку в доме держать? — все-таки на секунду растерявшийся, Чонгук выпалил совершенно тупую шутку вместо заготовленной остроты.
— А тебе двенадцать, что ты молоко литрами дуешь? — ввернула она ему с нечитаемым выражением на лице, делая шаг назад. — Это тебе не растишка — выше уже не станешь.
— А я и не пытаюсь, у меня с этим проблем нет, — и Чонгук весь вытянулся, демонстрируя доказательство своих слов. — Ты ещё Шугу не видела, вот где растишка не помешала бы. А то полтора метра чистой агрессии. Ты кумихо*?
— Нет, — презрительно сморщив нос ответила девчонка. — Я к вашим отношения не имею.
— В смысле?
— В коромысле, Чонгук. Соображай быстрее.
— Кицунэ**?
— Ногицунэ, если совсем уж точно говорить.
— А разница что ли есть? — фыркнул Чонгук, толкаясь пальцами в карманы джинс. — Одна фигня — лисица.
— Разница большая, ногицунэ не становятся по доброй воле, — тяжело вздохнув и качнувшись на пятках, произнесла девушка, и Чонгуку сразу как-то расхотелось шутить и поддевать её. Она сразу такой маленькой и хрупкой оказалась, что создавалось впечатление, будто её сейчас ветром снесет. — Ладно, пошли в дом. Меня Рен зовут, кстати.
Чай на собственной кухне Рен заваривала уже будучи изрядно уставшей. Все эти игры в кошки-мышки только по началу были забавными и милыми. Надо было отдать Чонгуку должное — морда у него до одури забавная, когда он сердился: крылья носа раздуты, нижняя губы выпечена вперёд, два передних зуба выглядывают и глаза на выкате, бегают в разные стороны — вылитый кролик.
На самом деле, она бы и дальше продолжала дразнить мага, торопиться им было некуда, но Чимин с его взглядом не то разъяренной, не то побитой собаки разозлил ногицунэ, и она сдалась.
Конечно, мысленно она навесила на себя множество сторонних оправданий: «бесконечно бегать от него все равно не получится», «от судьбы не сбежишь, даже если очень стараться» и так далее. Но корень зла все равно сидел внутри. Имя ему было — Пак Чимин. Желание отомстить предателю смешивалось со страхом того, что он всё растреплет своему другу, и она потом за тысячу лет не отмоется от всей грязи, что он мог наплести Чонгуку.
Рен два года зализывала раны и продолжала жить исключительно на топливе мести. Она чувствовала, что переродиться и вдохнуть свободно полной грудью сможет только лишь когда увидит, как Чимин корчится от боли и молит о прощение, глотая горькие слезы.
Сладкие картинки возмездия заставили девушку улыбнуться, и от внимательно взгляда Чонгука эта метаморфоза не скрылась, и он решил не открывать банку с червями вот так — сходу.
— Так в чем разница между кицунэ и ногицунэ? — вместо этого спросил Чон, отхлебывая травяной чай из огромной кружки, которая больше смахивала на ведро.
— Все ногицунэ изначально рождены, как кицунэ: лисицы, способные создавать иллюзии. Некоторые — особенно сильные — могут искривлять пространство и время, — Рен раскладывала по полочкам чай и познавательную информацию, пока Чонгук завороженно слушал её. — Ногицунэ становятся в двух случаях: лису наказали за что-то или её «хоси но тама**» была насильно украдена и подчинена. Ногицунэ чаще всего озлобленные лисы, способные забираться в человеческий разум с целью завладеть его духовной энергией и напитаться ею. Как правило, они используют свои силу не во благо, а во вред — зло шутя над людьми и их жизнями, но некоторым удается взять под контроль свою темную сущность и жить почти честной жизнью.
— Какой из этих вариантов твой? — уточнил Чонгук, вперившись напряженным взглядом в затылок Лисицы.
— А сам как думаешь? — мгновенно отреагировала Тэндо, уходя от прямого ответа.
Чонгук нахмурил брови и сцепил пальцы в замок, устраивая на них подбородок. Ему отчаянно хотелось завопить простое и человеческое — «ЗА ЧТО?!». За что на его ни в чем неповинную голову свалился такой фамильяр: сначала вынудила бегать за ней, а когда сама же сдалась ему в руки, не собирается подчиняться и отвечать на вопросы прямо, бросая в него загадки и пространные намеки-вопросы. Как будто у него дел других больше не было, кроме как через себя протаскивать и анализировать её игры разума.
— Никак, — фыркнул, наконец, Чонгук. — Я никак не думаю, потому что мне ровным счётом плевать. Твоё прошлое — это твоё прошлое, меня касается только твоё настоящее, потому что ты мой фамильяр, — расставленные акценты, взгляд исподлобья, брови выразительно изогнулись в острые линии. — Мой фамильяр ведет себя достойно.
— Достойно — это как? — с едва различимой насмешкой спросила Рен, лукаво расплываясь в улыбке.
— Предана и послушна своему хозяину, под рукой лишний раз не мешается, на шее не висит, в истерику не впадает и самое главное — полезна, как и положено любому фамильяру, — её лукавость и игривый настрой разбились об его твёрдость в голосе. Налёт превосходства слетел с Рен, когда ей грубо указали на место и положение — она всего лишь вещь: оружие в его руках.
— Хоть сейчас зачисляйся в главы Кланы, — хмыкнула Рен, подобрав свою броню. — Предвыборную речь репетируешь?
— Она мне не понадобится, когда мы убьем Чимина, — расслабившись, Чонгук откинулся на спинку высокого стула.
— Ты сначала дорасти до него, чтобы такими словами бросаться.
— С тобой дело пойдет быстрее, так ведь? — снова выразительно выгнул брови Чонгук, пока в глазах блестели огоньки юношеского азарта.
— Уж поверь.
Голос у ногицунэ звучал твердо, без мягкости и прежней шутливости, в нем так и звенела ледяная ярость, пока сквозь черные-черные лисьи глаза пробивался огонь, словно кипящая магма вулкана. И Чонгуку бы трезвый рассудок в этот самый момент, чтобы уловить первый опасный звоночек, но вместо этого он завороженно глядел на Рен, проникаясь её энергией.
