— Сеньор Вега был дома, когда ты звонила насчет Марио вчера вечером?
— Я говорила с Лусией. Мне показалось, он дома, но точно я не знаю.
— Куда они собирались поехать? — спросил Фалькон.
— Обычно они ездили в Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, но в этот раз решили, что Марио достаточно большой, сняли дом в Ла-Холле возле Сан-Диего. Собирались сводить его в аквапарк и в Диснейленд.
— Во Флориду ехать было бы ближе.
— Для Лусии там слишком сыро, — пояснила она, наконец-то прикурила и покачала головой, глядя в потолок. — Кто может представить, что творится в головах других людей?
— Его адвокат ничего не говорил об этой поездке.
— Адвокат мог не знать. Рафаэль был из тех, кто четко разграничивает сферы своей жизни. Адвокату положено знать все о проблемах бизнеса, он не должен интересоваться семейными делами. Про отдых я узнала от Лусии.
— Значит, он любил держать все под контролем?
— Как большинство успешных бизнесменов.
— Вы познакомились через Рауля?
— Рафаэль очень поддержал меня, когда Рауля убили.
— Он разрешал Марио оставаться у тебя на ночь.
— Мои дети ему тоже нравились.
— Марио часто у вас ночевал?
— Не реже раза в неделю. Чаще всего в выходные, когда я посвободней, — ответила она. — Единственное, чего он не позволял Марио, это залезать в бассейн.
— Удивительно, что у сеньора Веги не было бассейна.
— Был, но Рафаэль его засыпал и заложил дерном. Он их не любил.
— Кто-нибудь еще знал, что Марио ночует у тебя?
— Да все соседи — у мальчишек ведь шумные игры, — усмехнулась Консуэло. — По-моему, Хавьер, копаться в таких мелких деталях ужасно утомительно, а?
— Знаешь, именно повседневные мелочи позволяют узнать, как люди жили на самом деле. Из маленьких деталей складывается общая картина, — сказал он. — Раньше мне действительно это казалось скучноватым, но теперь, как ни странно, я нахожу такую работу увлекательной.
— С тех пор как начал жить заново?
— Что, прости?
— О… я не хотела быть бестактной.
— Я и забыл о твоей вечной иронии… это ведь в твоем духе, не так ли, донья Консуэло?
— Без «доньи» можешь обойтись, Хавьер, — сказала она. — Тебе ирония не к лицу. И прости. Это была мысль, которую не следовало озвучивать.
— Чего только не думают про меня люди! Эта история сделала меня притчей во языцех. Повезло еще, что людям хочется задать сразу так много вопросов и они не знают, с чего начать.
— Я всего лишь хотела подчеркнуть, что прекрасно понимаю твое пристальное отношение к деталям. Когда рушится основа жизни, повседневные мелочи и впрямь приобретают особое значение. Они не дают всему рассыпаться, — задумчиво проговорила Консуэло. — Мне самой пришлось многое перестраивать со времени нашей последней встречи.
— Новая жизнь, новый дом… новый любовник? — спросил он.
— Я это заслужила, — ответила она.
— Спрашивать — моя работа.
— Это личный интерес или просто вопрос в ходе следствия?
— Скажем так: и то и другое.
— У меня нет любовника, и… если ты к этому подводил, я не интересовала Рафаэля.
Фалькон прокрутил ее слова в голове и не уловил никакого подтекста.
— Вернемся к мелочам, — сказал он. — В котором часу ты говорила с сеньорой Вегой?
— Около одиннадцати. Сказала, что уложила Марио и он заснул. Обычный разговор двух матерей, вот и все.
— Он длился не дольше обычного?
Глаза Консуэло наполнились слезами, она поморгала. Губы сжали сигарету. Она выдохнула дым и с трудом сглотнула.
— Такой же, как всегда, — сказала она.
— Она не хотела поговорить с мальчиком или…
Консуэло наклонилась вперед, уперлась локтями в колени и всхлипнула. Фалькон поднялся, подошел к ней и протянул платок. Он погладил ее по спине.
— Мне жаль, — сказал он. — Из мелочей составляется общая картина…
Он взял у нее сигарету и загасил в пепельнице. Консуэло успокоилась. Фалькон вернулся в кресло.
— После смерти Рауля я начинаю нервничать каждый раз, как речь заходит о детях.
— Должно быть, твоим детям было тяжело.
— Однако они удивительно быстро пришли в себя. Похоже, я переживаю их потерю острее, чем они сами. Скорбь выбирает странные пути, — сказала она. — Я стала постоянно жертвовать деньги детям, осиротевшим из-за СПИДа в Африке, детям, которых эксплуатируют в Индии и на Дальнем Востоке, бездомным детям в Мехико и Сан-Пауло, на реабилитацию мальчиков-солдат… Не знаю почему, но остановиться не могу.
— Разве Рауль не оставил какие-то деньги фонду помощи бездомным детям?
— Думаю, он не только деньги оставил. Там было что-то посерьезней.
— Деньгами заглаживал вину… за Артуро? Его сына, которого украли и не нашли…
— Не начинай снова, — попросила она. — Я и так забыть об этом не могу.
— Ладно. Тогда продолжим. У Лусии ведь в Мадриде сестра? Она сможет присмотреть за Марио?
— Да, у нее двое детей, один — ровесник Марио. Я буду по нему скучать, — пожаловалась она. — Это ужасно — потерять отца, но потерять еще и мать — невыносимо, особенно в таком возрасте.
— Ты приспосабливаешься, — сказал Фалькон, чувствуя боль собственных переживаний. — Принимаешь любовь, от кого бы она ни исходила. Инстинкт выживания недооценивают.
Они смотрели друг на друга, каждый думал: каково это — жить без родителей? Затем Консуэло вышла в ванную. Раздался шум воды. Фалькон, чувствуя себя опустошенным, откинулся на спинку кресла. Он должен был найти силы, чтобы работать дальше. Как отыскать способ держаться на расстоянии от переживаний и чувств людей, в жизнь которых он вторгался?
— Так что, по-твоему, произошло ночью в доме Вега? — спросила Консуэло. Она вернулась в комнату, приведя лицо в порядок.
— Похоже, сеньор Вега задушил жену, а после покончил с собой, выпив бутылку жидкости для прочистки труб, — сказал Фалькон. — Позже будет установлена официальная причина смерти. Если все произошло именно так, мы должны найти частицы подушки под ногтями сеньора Веги… те детали, которые всегда дают нам…
— А если не найдете?
— Тогда придется копнуть глубже, — вздохнул Фалькон. — Мы и так… озадачены.
— А новая машина? А то, что он собирался ехать отдыхать?
— Самоубийцы редко афишируют свои намерения. Ведут себя как обычно. Подумай, сколько раз ты слышала, как родственники самоубийцы говорят: «Но он казался таким спокойным и нормальным». Это потому, что человек принимает решение и наконец-то обретает покой. Нет, нас озадачил способ и странная записка.
— Он написал предсмертную записку?
— Не совсем. У него в кулаке был клочок бумаги, на котором по-английски написано: «…растворены в воздухе, которым вы дышите с одиннадцатого сентября и до скончания…» Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Слова ничего не объясняют, верно? — произнесла она. — Почему одиннадцатое сентября?
— Один из криминалистов сказал, что Вега, возможно, финансировал Аль-Каиду, — ответил Фалькон. — Шутка, конечно.
— Хороша шутка… Да разве нас сейчас нельзя заставить поверить во что угодно?
— Тебе хоть когда-нибудь казалось, что сеньор Вега не в себе?
— Рафаэль выглядел абсолютно нормальным, — сказала Консуэло. — Это Лусия была не в себе. Вечные депрессии, приступы маниакально-навязчивых состояний. Ты видел ее гардероб?
— Много туфель.
— Многие одного цвета и фасона, как и платья. Когда ей что-то нравилось, она покупала сразу по три штуки. Сидела на лекарствах.
— Значит, в критический момент Вега, судя по твоему описанию его характера, не стал бы обращаться к кому-то вне семьи, а поговорить с женой не было возможности.
— Работа в ресторане научила меня не судить о чужой жизни по внешним проявлениям. В семьях, даже в самых безумных, есть свои способы общения, некоторые малопривлекательны, но действенны.
— А какой была атмосфера в их доме? Ты же бывала у них, что-то замечала?
— Да, но третья сторона всегда меняет отношения. Люди начинают вести себя как подобает.
— Это наблюдение конкретное или обобщенное?
— Я говорю о конкретной ситуации, но и в общем оно тоже годится, — сказала она. — Ты, я вижу, второй раз пытаешься намекнуть, что у меня могла быть связь с сеньором Вегой.
— Разве? — удивился Фалькон. — Нет, это не намек. Но согласись: если атмосфера в семье гнетущая, муж вполне мог завести любовницу. А это могло бы изменить отношения и ситуацию в семье.
— Не для Рафаэля, — сказала она, качая головой. — Он другой.
— А кто «такой»?
Консуэло вытряхнула из пачки еще одну сигарету и прикурила.
— Твой инспектор Рамирес, например, — сказала она. — Кстати, где он?
— Повез дочку на какое-то медицинское обследование.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Они не знают. Но ты права насчет Рамиреса, он всегда был ходоком… укладывал волосы ради судейских секретарш.
— Возможно, работа научила его распознавать женскую уязвимость, — сказала она. — Вот еще одно определение подобного типа мужчин.
