Комиссия, рассматривавщая документы будущих кинематографистов, была утверждена в 1960 году в следующем составе: А. Я. Каплер (председатель), И. В. Вайсфельд, И. А. Кокорева, Б. А. Метальников, Е. А. Магат, М. Б. Маклярский, В. И. Соловьев, Т. Г. Сытин, Л. З. Трауберг. Позднее, 10 января 1961 года приказом Оргкомитета СРК в состав Совета были введены: Л. О. Арнштам, Е. И. Габрилович, Л. А. Кулиджанов и руководители творческих мастерских.*
______________
* Директор курсов и Совет Высших сценарных курсов были утверждены 25 сентября 1960 г. Министерством культуры СССР.
Директором курсов был известный сценарист Михаил Борисович Маклярский.* Он пробыл в этой должности вплоть до 1978 года. Маклярский личность в кинематографе примечательная. Бывший подполковник НКВД, в круг специфических "интересов" которого в довоенные годы включены были деятели советской литературы и культуры. Известный цветаевед Ирма Кудрова свидетельствует, что он был причастен и к трагическим довоенным "делам" Марины Цветаевой. Он написал сценарии к знаменитым фильмам "Подвиг разведчика" и "Секретная миссия", за которые получил Государственную премию. Остальные сценарии Михаила Борисовича были такого же "разведывательного" характера. Среди них - "Ночной патруль", "Выстрел в тумане", "Заговор послов", "Стреляй вместо меня", "Инспектор уголовного розыска".
______________
* До 1979 г. Курсы располагались в двух небольших комнатах в помещении Театра киноактера на ул.Воровского. В 1979 году ВКСР получили собственное помещение по Большому Тишинскому переулку 12. Собственное общежитие (16-й этаж здания общежития ВГИКа) у Курсов тоже появилось в 1979 году. Первым директором Курсов был Михаил Борисович Маклярский, с 1972 года директор Ирина Александоровна Кокорева, с 1990 г. по 2001 г. - Людмила Владимировна Голубкина. В июне 2001 г. директором Курсов назначен кинорежиссер Андрей Николаевич Герасимов.
Горенштейн любил вспоминать наивный и романтический фильм режиссера Бориса Барнета "Подвиг разведчика" "с молодым, красивым и "умным" советским шпионом-разведчиком Кадочниковым-Тихоновым-Штирлицем конца 40-х годов: "Как хазведчик хазведчику скажу вам: вы - болван, Штюбинг!" несколько картавя, произносил Кадочников."*
______________
* Ф. Горенштейн. Товарищу Маца.
Горенштейну было известно, что Маклярский в довоенное время числился дегустатором сталинской кухни, а точнее, пробовал на "ядовитость" подаваемые на стол блюда, то есть работал как бы подопытным кроликом, причем, гордился этой чрезвычайно опасной для жизни кухонной котрразведкой. Ему однако не повезло: курировал яд, а попался на соли. "Цоцхали - рыбу в соусе - пересолили, и все чины кухонной прислуги - от младшего сержанта до посудомойки - оказались под арестом".* Таким образом, ни в чем не повинный Маклярский, курирующий, подчеркиваю, не соль, а яд, оказался на скамье подсудимых, обвиненный в диверсионной деятельности. Отсидел свое и после смерти тирана вернулся уважаемым человеком. Опять же, Алексей Каплер. Он тоже отсидел пять лет без права переписки, поскольку "маячил" в непосредственной близости от вождя "в роли жениха единственной дочери"**. Тоже вернулся уважаемым человеком.
______________
* Там же.
** Там же.
Председатель приемной комиссии Алексей Каплер с самого начала был категорически против приема на курсы Горенштейна, а директор Маклярский заявил: "Мы обязаны готовить кадры для национального кино, а в лице Горенштейна нам прислали липового украинца". Горенштейн и в самом деле был не "дубовым" и не "сосновым", а именно "липовым" украинцем, поскольку из украинской столицы, согласно установленным правилам разнарядки, следовало прислать настоящего украинца, а не еврея, да еще с такой неудобной трудновыговариваемой фамилией*, да еще, как выяснилось, оказавшийся ничьим, то есть без покровителей. Справедливости ради, следует сказать, что положение талантливого человека без прав, без угла, без связей в период оттепели все же не было безнадежным. Фридриху удалось поступить на курсы, хотя и без стипендии**. В протоколах заседаний приемной комиссии отмечены несколько писателей, которых решено было зачислить без экзаменов. Среди них - А. Адамович и Ч. Айтматов. Айтматов, назначенный вскоре председателем правления СК Киргизской ССР, от обучения на курсах отказался. Впоследствии Горенштейн вместо "несправившегося" с сценарной задачей Айтматова напишет сценарий к фильму "Первый учитель" (тогда как в титрах будет значиться фамилия "Айтматов").
______________
* Горенштейн, вспоминая "неудобную" фамилию Мандельштама и его стихи по этому поводу, писал: "Это какая улица? Улица Мандельштама? Что за фамилия чертова! Как ее не вывертывай - Криво звучит, а не прямо". Моя фамилия тоже звучала криво в стране майора Пронина... Произносили то Боринштейн, то Коринштейн. На слух путали, а в письменном изложении косились. Паспорт брали, "как ежа". (Товарищу Маца).
** Всего было зачислено 35 слушателей и 10 вольнослушателей.
Период учебы оказал большое влияние на творчество Горенштейна: он и в самом деле многому научился у мастеров кино. "Как человек чрезвычайно одаренный, - вспоминал Александр Свободин, - Горенштейн быстро ухватил суть сценарного ремесла, сценарной техники". Круг преподавателей, приглашенных на кусы, свидетельствует свидетельствует о высоком престиже учебного заведения. Горенштейн вспоминал:
"В начале шестидесятых на высших курсах я еще успел застать киномамонтов - Михаила Ильича Ромма, Сергея Аполлинарьевича Герасимова, Юлия Райзмана, Григория Козинцева, Бориса Барнета, Евгения Габриловича, Григория Александрова, Ивана Пырьева, Григория Чухрая, Александра Зархи... Мы, "рожденные бурей" (теперь, я думаю, бурей в стакане) хрущевского ренессанса, над ними, старыми мамонтами исподтишка потешались: "приспособленцы", "сталинисты", "консерваторы", а вымерли, так же, как и многие на Западе их товарищи по визуальному созерцательному искусству, такие, как Феллини и другие, - и воцарилась та экранная нищета, в которой я убедился лишний раз, будучи членом жюри на Московском международном кинофестивале в 1995 году"*. Курсы прославились беседами о чешском театре, который переживал тогда пору расцвета, о киноискусстве Франции с ее "новой волной" в кинематографе, а также своими просмотрами луших фильмов мирового кино, за что даже были прозваны "Высшими просмотровыми курсами". Впоследствии Андрей Битов, выпусник сценарных курсов 1966 года, назвал это учебное заведение Лицеем. Среди выпусников фридрихова Лицея оказались И. Авербах, А. Адамович, И. Драч, М. Ибрагимбеков, Ю. Клепиков, А. Найман, М. Розовский. За ними следовало еще одно созвездие: Р. Габриадзе, А, Битов, Р, Ибрагимбеков, В. Маканин.Выпуск 1964 года, то есть выпуск Фридриха Горенштейна, отличился выдающимися режиссерами, такими, как Г. Панфилов, К. Геворкян и А. Аскольдов**.
______________
* Ф. Горенштейн, Товарищу Маца.
** Фильмы "В огне брода нет" Панфилова, "Небо нашего детства" Океева, "Три дня Виктора Чернышева", Осепьяна, "Комиссар" Аскольдова - не что иное, как дипломные работы выпусников легендарного Курса. Впрочем, ( и к сожалению) для Аскольдова дипломный фильм "Комиссар" оказался первой и последней работой, меж тем как впоследствии возможности ему были предоставлены большие - его даже приглашал Голливуд с соответстенно большими финансовыми возможностями.
Будучи "курсантом" советского кинематографа, Горенштейн написал тот самый рассказ, "Дом с башенкой", с которого началось мое повествование, и к которому, я неоднократно еще буду возвращаться. Опубликовать его, однако, долго не удавалось. "Новый мир" отказал в публикации, отнекивался вначале и редакторский коллектив "Юности". Далее события разворачивались вот каким образом. Руководитель сценарной мастерской, слушателем которой был Горенштейн, Виктор Сергеевич Розов отдал рассказ напрямую, минуя редакторский коллектив, главному редактору "Юности" Борису Полевому, и рассказ был опубликован. Горенштейн вспоминал, как проснулся однажды знаменитым: рассказ читался "некоторыми именами", его собирались ставить на сцене, экранизировать и многое, многое другое. Однако все начинания с рассказом разваливались.
В 1964 году Горенштейн написал также пьесу "Волемир", по сути дела первую абсурдистскую пьесу того периода, созданную в те самые времена, когда, по выражению Горенштейна, "у творческих вундеркиндов были в моде "Треугольные груши", Бекет, Ионеско, ирония Хэмингуэя". Действие происходило в реальной коммунальной квартире, где герой оказывался запертым то в ванне, то в туалете, причем персонажи жили как будто бы нормальной жизнью, которая постепенно оборачивалась абсурдом. Опять же, Виктор Сергеевич Розов напрямую, минуя литературного редактора театра "Современник", вынужден был передать пьесу Олегу Ефремову, главному режиссеру, который пришел от нее в восторг и прочитал ее "на труппе". "Современник", рассказывал Свободин, "заболел" этой пьесой, собирался ее поставить, но цензура и Управление театров запретили ее.*
