Овечкис. К сожалению, мы в Москве не были знакомы... Действительно нелепость: приехать из Москвы в Бердичев, чтоб познакомиться...
Злота. Вам про него Быля рассказывала?
Овечкис. Почему Быля? Я в Москве о нем много слышал.
Рахиль. А что случилось?
Овечкис. Случилось? Именно случилось... Может быть, именно случилось... Поэтому мне и хочется познакомиться с этим человеком.
Рахиль. Что-то я вас не понимаю! Он работает, у него хорошая зарплата? Мы ничего не знаем, он нам ничего не рассказывает.
Овечкис. Вилли Гербертович пользуется авторитетом в нашем кругу...
Рахиль (смотрит, выпучив глаза, подперев щеку ладонью, пожимает плечами). Ну пусть все будет хорошо.
Злота. Дай вам Бог здоровья за такие хорошие слова. Я всегда говорила, что люди лопнут от зависти, глядя на него (плачет)".
***
Вторая половина 60-х годов - начало творческого взлета Фридриха Горенштейна. В 1965 он окончил повесть "Зима 53-го года". В 1967 году написан его первый роман "Искупление". В конце шестидесятых создано множество рассказов и сценариев.
Между тем, московской прописки у него все еще не было и своего жилья, соответственно, тоже. Ему удалось прописаться под Москвой. В предисловии к моей книге о М. Цветаевой "Брак мой тайный..." Горенштейн указывает свою загородную прописку: "С дочерью Марины Цветаевой Ариадной Эфрон я был одно время прописан в домовой книге на Тарусской даче по причине общего бесправия быть прописанным в Москве и общей бездомности"*. В Москве он снимал маленькую комнату (например, в пору написания "Зимы 53-го года" на Суворовском бульваре в коммунальной квартире) в которой стоял шкаф, рваный диван и стул - и это в те годы, когда времена "оттепели" еще не закончились, и Россия переходного периода, когда власть, "завершая какой-либо цикл, перестает казнить без разбора и в массовом порядке", еще не возражала против общественного мнения "вокруг частных столов, уставленных закусками". Впрочем, в самых изысканных компаниях столичного общества, где собиралась "интеллигенция протеста, оспаривающая у правительства право на то, чтобы властвовать в общественном мнении государства"**, бедность, в отличие от провинциальных общественных собраний, даже демонстративно поощрялась. Тем, правда, кому выпало на долю голодать не согласно моде, а всерьез, от модной нищеты застолий без посуды, с кабачковой икрой, которую прямо из банок набирали ложками и залежалой колбасой на бумажках, становилось тоскливо. В романе "Место" описывается большая комната, в которую вошел "будущий правитель" России Гоша Цвибышев: в ней почти не было мебели, однако же висел "символический уже портрет Хэмингуэя и икона Христа, новшество для меня (Гоши - М. П.), ибо увлечение религией, как противоборство официальности, прошлому и сталинизму еще только зарождалось в среде протеста". Добавлю еще, что в помещении, где собралось общество оппозиции, царила атмосфера неуважения власти и авторитетов.
______________
* Фридрих Горенштейн, "Читая книгу Мины Полянской "Брак мой тайный..."" в книге: Мина Полянская. Брак мой тайный... Марина Цветаева в Берлине, Москва 2001.
** Ф. Горенштейн. Место.
Я ввожу эти горенштейновские зарисовки с тем, чтобы, по возможности, вместе с читателем уловить атмосферу, в которой расцветал талант писателя-одиночки, не примкнувшего ни к кругам "интеллигенции протеста", ни каким-либо протестующим обществам, возникшим в шестидесятые годы, как оказалось, в больших количествах, ни к легендарным писателям-шестидесятникам. Говорю "как оказалось", поскольку существование множества кружков и даже подпольных организаций антисоветской направленности в годы "оттепели" мало отражено в художественной и исторической литературе.
Однако вернемся к учебе Горенштейна на Высших сценарных курсах. Сценарист Юрий Клепиков, автор сценариев к фильмам "Ася Клячкина", "Мама вышла замуж" и других, к которому Горенштейн относился с большой теплотой, вспоминает:
" По прошествии первых недель определились лидеры, авторитеты, любимцы. Вот два молчуна - Иван Драч и Алесь Адамович, уже известные писатели. Красавец и остроумец Толя Найман. Гений обаяния Максуд Ибрагимбеков. Безупречный Илья Авербах. Эрлом Ахвледиани и Амиран Чичинадзе - организаторы быстрых застолий, сценаристы будущих великих фильмов. Со всеми хотелось сыграть в карты, поболтать, выпить, пуститься в какие-нибудь прегрешения.
А что Горенштейн? Да все так же. В сторонке, сбоку, никому не интересный. Но час его близился. Никогда не забуду: на одной из лекций там и тут читают свежий номер "Юности". Наконец он попадает в мои руки. "Дом с башенкой". Проза Горенштейна потрясла. Стало ясно, кто тут самый-самый. Фридрих с достоинством поистине аристократическим принимает свое новое положение, перестает выступать в роли оратора, а если и возникает, к нему напряженно прислушиваются. Но удивительно - остается в изоляции, на этот раз по своей воле. Куда-то исчезает, никто не видит его праздным, выпивающим, ухаживающим за девушкой, спешащим на футбол.
Фридрих был слушателем сценарной мастерской Виктора Сергеевича Розова. Оказался "неудобным" учеником. Все завершилось скандалом. Дипломный сценарий Горенштейна завалила комиссия, состоявшая из ведущих сценаристов того времени. Мастер не защитил подопечного"*.
______________
* Октябрь, 2002, 9.
Текст помфлета Горенштейна "Товарищу Маца - литературоведу и человеку, а также его потомкам", опубликованный в 1997 году, именно сейчас высвечивает, комментирует рассказ Клепикова. Из памфлета узнаем, что студиец Горенштейн, единственный в благополучной гостеприимной компании, любящей застолья, не получал стипендии, которая по тем временам была немалой - 120 рублей. Горенштейн рассказывал, что чувство голода было тогда обычным его состоянием. "В те замечательные для многих годы, о которых ныне мечтают, мне приходилось жить как раз хлебом единым, без холестерина... Я весил 53 килограмма. Вес явно диетический. Замечательный вес, если бы только не землистый цвет лица. Но главное было душу сохранить и скелет... Душа держалась в старом портфеле, потому что стола тогда не было, но потом я стол все-таки приобрел и переложил душу в ящик".* "И это была не просто нищета, вспоминал Марк Розовский, - а какая-то нищета с угрюмством, какая-то достоевщина в быту. Неловко вспоминать, но я ему подсовывал денежку, приносил "продукты" в каморку, которую он снимал в доме рядом с Домом журналистов".**
______________
* Ф. Горенштейн, Товарищу Маца, Зеркало Загадок, 1997, 5.
** М. Розовский, "Ступени", Октябрь №9, 2002.
Нетрудно предположить, ибо кто из нас не был студентом, что "организаторы быстрых застолий" устраивали их в складчину, и Горенштейн оказывался в неловком положении, поскольку стипендии он не получал, и денег у него не было, и тогда он вновь и вновь чувствовал себя тем самым отщепенцем, о котором впоследствии напишет: "Бездомность отщепенца, как и голод его, психологически чрезвычайно отличаются от всеобщей бездомности во время великих испытаний народа..."*
______________
* Ф. Горенштейн, Место.
"Комиссия во главе с А. Каплером также определенным образом оценила "Дом с башенкой", по которому мы вместе с Тарковским, с которым я тогда уже познакомился, хотели писать сценарий. "Непрофессиональная работа, определил Каплер, - так, подражание Пановой".
На основании подобных заключений меня в конце концов с этих курсов и отчислили"*. (Сценарий по "Дому с башенкой" - это и есть дипломный сценарий, о котором пишет Клепиков.)
______________
* Ф. Горенштейн, Товарищу Маца, Зеркало Загадок, 1997, 5.
Спустя тридцать три года Горенштейну зачем-то понадобилась справка, о том что он учился на курсах. И, надо же, ему удалось ее получить:
Высшие курсы сценаристов и режиссеров
Справка №109, 27.05.97
г. Москва
Дана Горенштейну Фридриху Наумовичу в том, что он учился на Высших сценарных курсах в период с 20 декабря 1962 г. (Приказ по курсам от 20.12.62 г.) по 1 апреля 1964г. (Приказ по Оргкомитету СРК СССР от 17.04.64 г. №62).
Справка дана для предоставления по месту требования.
Директор курсов Л.В.
Голубкина.
Горенштейн взял из рук секретарши справку, свидетельствующую о том, что курсы - посещал. И одолеваемый тяжелыми воспоминаниями, пошел, слегка сутулясь. Думаю, что он преодолел тяжесть воспоминаний и, подобно Цвибышеву, посетившему к концу романа общежитие, из которого его когда-то ежедневно изгоняли, "пошел довольный собой и тем, как легко ... перешагнул через свое прошлое".
***
В 1975 году, будучи сотрудником "Госкино" и членом сценарно-редакционной коллегии Центральной сценарной студии, Александр Свободин сделался постоянным читателем кинодраматургии Горенштейна. "Когда я стал читать его сценарии, - вспоминал он, - в том числе и те, где он был соавтором режиссера, меня поражало его монтажное мышление, которое необычайно важно в кино. Драматургия фильма составляется из драматургии эпизодов. Есть некий сюжетный "шампур", но все решает то, как автор строит эпизоды.
