Сантилли слушал сбивчивую речь друга, и разрозненные кусочки мозаики медленно сползались, складываясь в пока еще рваную картинку. А если Клер имел в виду отца Мишеля? Тот же был магом-чернокнижником, а сын пошел по стопам отца. Тогда получается, что черный мессия — это наш оборотень. Вот дьявол!
— Что за проклятие? — спросил ашурт, начиная чувствовать, как в груди расползается холод.
Мишель тяжело вздохнул:
— Я хотел, чтобы его никто никогда не любил, чтобы у него никогда не было любви в жизни. Чтобы его никто никогда не простил, даже если он раскается и будет ползать у них в ногах.
Неожиданно маркиз замолчал и замер, постепенно бледнея.
— Я тварь, — простонал он, закрыл лицо руками и начал раскачиваться, — Я последняя тварь. Что я наделал? Это из-за меня погибла Бетти.
— Прекрати, — ашурт встряхнул Мишеля, — Это Розианна, — и перевел разговор на другое. — Ты думаешь, что ты должен убить Таамира, а я тебе помочь? Но почему его?
— Конечно, — юноша оторвал руки от лица. — Конечно! Это же так просто! Без него здесь все развалится, все рухнет! Приходи и бери нас тепленькими.
— Не кричи, — Сантилли притянул его к себе, — не кричи, ребятам помешаешь.
Но недовольный Сах уже шел к ним, а Ласайента завершала упражнение. Да, им надо все рассказать. Слова Мишеля невероятно похожи на правду, и многое встало на свои места, но лучше бы он ошибался.
Они все вместе вертели догадки маркиза и так и эдак, но каждый раз приходили в одному и тому же — охранять надо не их, а Таамира, без которого Жемчужный мир со временем скатится обратно к междоусобной войне и не сможет дать отпора новому завоевателю.
— Не совсем понятен один момент, — медленно проговорил Сантилли, — сюда не вписывается то космическое нашествие.
— Тот мог не знать про него, — пожал плечами Сах, — это раз, и второе — у нас было пророчество и уйма времени, чтобы подготовиться.
Ласайента потерла бровь со шрамом и хмыкнула:
— Интересно, тогда пророчество было, а сейчас — нет. Почему?
— Было пророчество, — покачал головой маг, — мутное и старое, но я его помню немного. Там как раз и говорится про круг порока. И когда он замкнется, на нас обрушатся полчища тьмы, и мы будем ползать в грязи, если черный король не разрубит концы, которые он связал. Что-то вроде этого. Полная бессмыслица, если не знать, о чем речь.
Сантилли подышал на похолодевшие пальцы, согревая их. Вот же дьявол, как все просто. И все правильно: нет любви и нет прощения. Да как же нет? А Бетти, которая последует за ним даже в ад. А друзья, которых у дракона раньше не было? И отец, у которого по вине Таамира погибла жена? Понять, принять и простить. Как просто и как сложно.
— Получается, он должен вас убить? — нахмурилась Ласайента. — Бред какой-то. Почему именно он? Потому что он истинный дракон? Это любой может сделать.
— Нет, — возразил Сах Ир, — скорее всего вы сцепитесь, и он должен победить.
— Дурдом какой-то, — подвел итог ашурт, — битва титанов.
— Предлагаю план действий, — ийет по очереди оглядел всех. — Первое, Таамиру пока ничего не говорить, ни слова о пророчестве. Второе, заняться собой любимыми, чтобы избавится от влияния того козла, это самое трудное. Третье, готовиться к новой войне.
Ласайента пожала плечами:
— Это самое легкое.
— Неа, — неожиданно легкомысленно ответил Сантилли, взъерошил волосы и блаженно потянулся, — это самое сложное. Вот это будет война! Такого врага у нас еще не было: он же может перетягивать на свою сторону.
— То есть, искушать, — Сах покусал губу и весело посмотрел на демонессу. — А у нас целых два искусителя. Причем, разноплановых.
— Откуда два? — удивилась та.
— Ласти, открой глаза, — муж помахал у нее перед лицом растопыренной пятерней, — Эрри тебе не уступает по силе. А вот ему надо сказать, чтобы был готов, — он прищелкнул пальцами и неожиданно закончил. — Я есть хочу — убил бы кого-нибудь.
Мишель невольно улыбнулся его словам, а на душе стало немного светлее и дышалось легче, словно с плеч свалилась груда камней.
Сах шел к дому и думал о том, что демоны все-таки ненормальные — радоваться войне. Нет, точно, с головой у них явно не все в порядке — как сразу ожили!
2 глава. Жизнь бьет ключом
Элерин ждала их в дальнем конце террасы, с ногами забравшись в мягкое кресло и по самую шею закутавшись в клетчатый теплый плед поверх шали. Их дом — это дом кресел и диванчиков, уютных уголков, в одном из которых они сегодня получили знатный разнос. Целое царство уютных уголков и уголочков, в которых можно спрятаться с книгой и потеряться надолго, если не навсегда. Уютный дом, крепость, как говорит Маярт — бастион, вдруг в одночасье ставший ненадежным и утратившим свою неприступность.
И они сами в этом виноваты, потому что позволили войти сюда чему-то грязному и мерзкому, запачкавшему и опоганившему их маленький островок счастья. Привели, настойчиво зазывая в гости. А гость, не церемонясь, ввалился завоевателем и по-хозяйски развалился на их любимых креслах, закинув ноги в грязных сапогах на обеденный стол. Скоро начнет покрикивать, командуя ими, как прислугой.
Сантилли зло тряхнул головой — не получится, мы еще живые, мы повоюем. И случайно перехватил взгляд Ласайенты, устремлённый на Элерин: внимательный, любящий и тревожный одновременно. А ведь йёвалли по-настоящему привязан к ней: заботится, бережет, переживает в отличие от некоторых эгоистичных ашуртов. И что с того, что не он ее выбрал, а она — его? От перестановки слагаемых сумма не меняется. Простой математический закон в действии. Мог ведь и отказаться, но раз согласился, то будь любезен.
— Скучаешь? — муж кивнул на Элерин, придержав Ласайенту за руку.
Она спрятала глаза и нехотя призналась:
— А ты как думаешь? Я же все время был в мужской ипостаси.
Сах с Мишелем уже поднялись по ступеням, можно и пошептаться тет-а-тет на теплом песочке.
— И что изменилось? — удивился Сантилли. — Сама говорила, что нет разницы — это всегда ты. С моей точки зрения….
Но жена выдернула руку и сердито буркнула:
— А относишься ко мне иначе. Как к девчонке.
Да, это мы любим — бурчать и ворчать, вот так глядя при этом исподлобья и хмуря высокие брови, от чего губы смешно надуваются, и тогда нестерпимо хочется их целовать и целовать. Но ведь не поймет и еще больше обидится, счастье мое.
— Ласти, а как я должен относиться, — Санти недоуменно пожал плечами, — если ты — девчонка и всегда ею был? Была, — быстро поправился он и шкодно улыбнулся.
