я задавал вопросы?
Он обдумал вопрос доктора. История, которую он собирался рассказать, была готова, но несколько слов, сказанные Чарли, все меняли.
— Быть может, мне будет легче, если вы станете задавать вопросы, — сказал он.
— Очень хорошо. — Доктор Ирвинг взял карандаш и положил перед собой лист бумаги. — Где и когда вы родились?
Он глубоко вздохнул.
— Насколько мне известно, это произошло на Корсике пятнадцатого августа тысяча семьсот шестьдесят девятого года. Конечно, я не помню, как родился. Однако у меня остались достаточно яркие воспоминания о детстве на Корсике. Мы жили там до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет, после чего меня отправили в школу, расположенную в Бриенне.
Вместо того чтобы записывать, доктор барабанил карандашом по столу.
— Какой сейчас месяц и год?
— Август тысяча девятьсот сорок седьмого года. Да, я понимаю, что в таком случае мне должно быть сто семьдесят один год. Вы хотите знать, как я объясняю этот факт? Никак. Как и то, что Наполеон Бонапарт умер в тысяча восемьсот двадцать первом году.
Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, глядя в потолок.
— Я не пытаюсь найти объяснение парадоксам и несоответствиям. Однако прекрасно понимаю, что они имеются. Но если верить моей памяти, отказавшись от логики и всех «за» и «против», я был Наполеоном в течение двадцати семи лет. Я не стану рассказывать о том, что произошло за эти годы: необходимая информация имеется в любом учебнике. Но в тысяча семьсот девяносто шестом году, после сражения у Лоди, будучи командующим итальянской армии, я отправился спать. Насколько мне известно, как любой другой человек. Однако проснулся я — не ощущая, кстати сказать, что мой сон был каким-то необычным, — в больнице. И мне рассказали, что меня зовут Джордж Вайн, что идет тысяча девятьсот сорок четвертый год, а мне двадцать семь лет. Пожалуй, только это и сходилось — возраст. Больше ничего. У меня не осталось ни малейших воспоминаний о прежней жизни Джорджа Вайна до того момента, как я пришел в себя в больнице после автокатастрофы. Теперь я многое знаю о его прежней жизни, но только то, что мне рассказали другие. Я знаю, где и когда он родился, какую посещал школу и когда начал работать в «Блейд». Я знаю, когда он записался в армию и когда демобилизован — в конце тысяча девятьсот сорок третьего года, поскольку у него возникли проблемы с коленом. Кстати, это произошло не во время военных действий, просто несчастный случай.
Доктор перестал постукивать карандашом по столу.
— Вы знали все это в течение трех лет — и никому не рассказывали?
— Да. После катастрофы у меня было время все обдумать, и я решил принять на веру то, что мне сказали относительно моей личности. В противном случае меня бы не выпустили из клиники. Между прочим, я пытался сам найти ответ. Я изучал теорию времени Данна и даже Чарльза Форта![2] — Он неожиданно усмехнулся. — Вы читали о Каспере Хаузере?[3]
Доктор Ирвинг кивнул.
— Возможно, он также не решался рассказать правду. Интересно, сколько еще людей, утверждавших, что они потеряли память, на самом деле говорили неправду, чтобы не признаваться в том, что они помнят вещи совершенно невозможные?
— Ваш кузен, — медленно проговорил доктор Ирвинг, — сказал, что до автокатастрофы вы, как он выразился, были слегка помешаны на жизни Наполеона. Вы что-нибудь об этом помните?
— Я уже говорил вам, что ничего не помню. Но могу подтвердить слова Чарли Дорра. Судя по всему, я, Джордж Вайн, если я когда-нибудь был Джорджем Вайном, действительно интересовался Наполеоном, читал о нем, считал своим героем и довольно много говорил о Наполеоне. Настолько много, что коллеги по редакции дали мне прозвище «Наппи».
— Как я заметил, вы считаете себя и Джорджа Вайна различными личностями. Так являетесь вы Джорджем Вайном или нет?
— Я называюсь им три года. А раньше… я не помню, что был Джорджем Вайном. И не думаю, что являюсь этим человеком. Я полагаю, насколько я вообще могу судить о чем-либо, что три года назад я оказался в теле Джорджа Вайна.
— И что вы делали в течение ста с лишним лет?
— Понятия не имею. Кстати, я не сомневаюсь, что нахожусь в теле Джорджа Вайна. Вместе с ним я унаследовал его умения — за исключением личных воспоминаний. Например, я знаю, как быть репортером, хотя не помню никого из людей, с которыми работал раньше. Я владею английским, а также пишу статьи. Я без проблем обращаюсь с пишущей машинкой. Более того, у меня такой же почерк, как у него.
— Но если вы не считаете себя Джорджем Вайном, как вы объясняете происходящее?
Он наклонился вперед.
— Я считаю, что часть меня — это Джордж Вайн, а часть — нет. Я полагаю, что произошел некий перенос, недоступный сознанию обычных людей. Однако я не думаю, что он обязательно был сверхъестественным или что я безумен. А как думаете вы?
Доктор Ирвинг ничего не ответил и предпочел сменить тему.
— Вы хранили свою тайну в течение трех лет, и я могу вас понять. А теперь вы решили ее раскрыть. По каким причинам? Почему вы изменили свое отношение к происходящему?
Очевидно, этот вопрос тревожил доктора Ирвинга.
— Потому что я не верю в совпадения, — ответил он. — Потому что ситуация изменилась. Потому что я готов рискнуть своей свободой — ведь параноиков запирают в клиниках — ради того, чтобы узнать правду.
— Но что именно изменилось?
— Вчера мой редактор предположил, что я имитирую безумие по вполне практическим причинам. Именно тот вид безумия, о котором идет речь. Конечно, я готов признать такую вероятность. Но жить я могу, только считая себя нормальным. Вы знаете, что вы доктор Уиллард И. Ирвинг; вы в состоянии успешно существовать, только если данное допущение верно, но откуда вы знаете, что это так? Возможно, вы безумны, но уверены, что с вами все в порядке.
— Вы предполагаете, что ваш редактор — участник, э-э, заговора против вас? Вы считаете, что он хочет упрятать вас в клинику?
— Не знаю. Вот что произошло со вчерашнего дня.
Он глубоко вздохнул. И бросился вперед. Он повторил Ирвингу весь свой разговор с Кэндлером, а также слова Кэндлера о докторе Рэндольфе, пересказал свою вчерашнюю беседу с Чарли Дорром и сообщил о недоумевающем Чарли, который поджидал его за дверью.
— Вот и все, — закончил он свой рассказ и с любопытством посмотрел в лицо доктору Ирвингу, пытаясь понять, что тот
