Ничего не помогало. Импульс, который должен формироваться на выходе данной схемы и запускать передатчик не вырабатывался, ни в одном положении испытываемого блока, кроме того самого. То был парадокс, нонсенс… К четырем часам утра упал головой на стол окончательно обессилев старший группы, дремала в промежутках между пайками и монтажница… около пяти часов все это сонное царство разбудила громкая русская матерная брань. Мужчины недоуменно крутили головами, женщины изумленно таращили глаза, впервые слыша такое из уст обычно вежливого и интеллигентного завлаба. Самым цензурным словом в его тираде было слово «суки»:
– … суки… сколько раз я им говорил, с такой элементной базой далеко не уедешь! Разве можно создавать современную боевую технику, по-прежнему используя лампы? Это же пещерный век радиотехники, а у нас до сих пор не удосужились разработать полупроводниковые аналоги всех видов ламп! Убожество… стыдоба на весь мир, на современной ракете… лампы!..
Все слушали эмоциональную ругань шефа, постепенно осознавая, что причина неисправности, наконец-то определена.
– Лев Михайлович… нашли… скажите, что, дифцепь? – с надеждой спрашивал старший группы, все время успокаивавший себя тем, что мыслил в правильном направлении.
– Да, какая там дифцепь, вы же ее трижды перепаивали и все без толку, – отмахнулся завлаб как от назойливой мухи.
– Неужто лампа? – сделал вывод из услышанных в промежутках между матерных проклятий в адрес именно лампы один из разработчиков. – Но мы же ее раз пять меняли.
– В том-то и дело, что не сама лампа, а ламповая панель. Весь секрет в том, что одна из ножек лампы буквально доли миллиметра не доходила до панельного контакта. Получался невидимый глазом зазор. А что это означает?… Вот именно, в цепи как бы присутствует лишнее сопротивление и импульс гасится на этом невидимом резисторе. Вот и все – схема не работает, – подвел итог завлаб.
– Но как же она тогда работала под этим чертовым углом на выносном столике? – задал вполне резонный вопрос старший группы, да и остальные разработчики тоже не могли этого уяснить.
– Все просто. Именно в этом положении этот микронный зазор исчезает под действием наклона всего блока. Вот я сейчас подогнул ножки лампы пинцетом и всё, сейчас работает постоянно, под любым углом, хоть вверх ногами его переверните… Уф, запарился я что-то. Ладно, сейчас срочно перепаивайте ламповую панель, прогоните быстро регламент и по домам, до обеда всем спать. А после опять прогон…
Вся группа с ужасом представила, чтобы стало, если бы им на помощь не пришел Глузман, как это случалось в большинстве прочих лабораторий, где завлабы не «снисходили» до поиска каких-то там неисправностей, чем должны были заниматься рядовые разработчики. Ведь даже если бы они стали менять подряд все элементы схемы подряд: резисторы, конденсаторы, индуктивности, трансформаторы, реле, диоды… поменять ламповую панель все равно вряд ли догадались бы, ведь ее даже как радиоэлемент не воспринимали, так держатель лампы, гнездо. Даже если бы догадались и заменили, то случилось бы это скорее всего в самую последнюю очередь, через два-три дня и столько же бессонных ночей, не раньше. А тут их шеф за несколько часов сделал то, что оказалось не под силу почти десятку человек, среди которых имелись люди со степенями…
Сам же Лев Михайлович домой вообще не пошел, лишь сделал предупредительный звонок жене. Уже приближалось начало нового рабочего дня, и он должен был координировать работу двух прочих групп разработчиков входивших в его лабораторию. Потому он лишь пошел к себе в кабинет и прикорнул на кушетке, такое иногда случалось в его научной практике и официально именовалось: выполнять свой служебный долг не считаясь с личным временем. В советских оборонных НИИ очень многие научные работники применяли этот «метод работы». Большинство, конечно, делало это вынужденно, но Лев Михайлович к данному большинству не относился – он это делал в охотку, ведь он занимался своим любимым делом, которому он, казалось, готов был посвящать все двадцать четыре часа в сутки. Вот и сейчас лежа на кушетке в своем кабинете, он не горевал о том, что не смог по человечески поспать, более того о том, что остался без ужина и скорее всего и без завтрака, он тоже не думал. Его обуревали сугубо рабочие мысли: «…нет с лампой в электронной начинке радиовзрыватель не будет работать со стопроцентной стабильностью. Вон, даже от одной некачественной ламповой панели как все зависит, вернее от одного из ее восьми контактов. Нет с лампой нельзя пускать его в производство, даже если испытания пройдут успешно. Мало ли что может случиться с ракетой в полете, и как там на высоте поведут себя эти контакты. Нет, он за свою работу отвечает и потому добьется стопроцентной гарантии…».
Едва начался рабочий день Лев Михайлович, так и не позавтракав, едва ополоснув лицо пошел к директору, где стал горячо доказывать, что от лампы в радиовзрывателе необходимо отказаться, что вместо нее необходим полупроводниковый аналог, что весь мир уже на полупроводниках, в Америке вон даже микросхемы разработаны, а у нас пещерный век, до сих пор никак без ламп обойтись не могут… Он просил Виктора Павловича выйти на Москву, там наверняка в НИИ где разрабатывают элементную базу для «тактиков» и «стратегов» есть разработки полупроводниковых аналогов электронных ламп и не только триодов, но и пентодов, который и был ему нужен. Ведь не может же современная стратегическая ракета лететь по баллистической траектории с лампами в своих бортовых системах. Нет наверняка у них все лучшее и передовое, так пусть же и с ПВО поделятся… В общем, убедил Лев Михайлович директора и тот сразу же стал созваниваться с соответствующими инстанциями.
Домой Лев Михайлович пришел только вечером на второй день. И только тут, когда «войска» осуществлявшие мозговой штурм взяли, наконец, передышку, проснулись и дремавшие во время оного прочие органы, которые все эти двое суток за счет своих жизненных ресурсов подпитывали ударную работу мозга: сердце заныло, желудок заболел, кишечник начало пучить, легкие вместе с кашлем выделяли нехорошую мокроту… Он никогда не жаловался на здоровье, крайне редко брал больничный, а недомогания переносил в основном на ногах и ко всему этому, как сам привык, так и приучил окружающих, как на работе, так и дома. Потому и в этот раз никто из домочадцев особого внимания не обратил, на то что Лев Михайлович кашляет и отхаркивается, слишком долго сидит в туалете… Никто особого беспокойства не проявил, разве что Фира укоризненно заметила:
– Папа… ты так сильно кашляешь, прими какую-нибудь таблетку.
– А, ерунда, само пройдет, – по обыкновению отмахнулся Лев Михайлович.
Несмотря на неважное самочувствие, настроение у него было приподнятое. Лев Михайлович не сомневался, что уже по всему институту идет слух о его очередной победе, о том, что он «взял» очередную «мертвую» неисправность. Наверняка разработчики всего института переговариваются меж собой:
– Слышали Глузман-то, за ночь нашел неисправность которую до того два дня не могли всей группой определить… Нуу, Михалыч это голова, не то что некоторые, он кого хочешь заменит, на любом месте сработает, хоть старшим группы, хоть рядовым разработчиком, он в любом вопросе дока, не то что наш, сидит весь день в кабинете с гордым видом, никогда не выйдет чтобы помочь, да и толку с него… Все бы руководители такие как Глузман были давно бы Америку по всем статьям обошли и в оборонке и в космосе…
Лев Михайлович был тщеславен, и ему очень нравилось, что он пользуется уважением, что им восхищаются. И вот в этот довольно радостный день, даже несмотря на то, что его измученный организм функционировал не лучшим образом, отчего даже во время ужина он не испытал обычного удовольствия от еды… В этот вечер, когда Лев Михайлович отсидев минут пятнадцать в туалете собирался прилечь на своей любимой тахте, и наконец, хоть немного передохнуть после напряженной «мозговой войны»… К нему подсела Софья Иосифовна, и явно не замечая крайней усталости мужа, вдруг ему объявила:
– Лева, мне необходимо с тобой серьезно поговорить…
7
Лев Михайлович, несмотря на то, что непосредственно участвовал в разработке ракетного оружия, сам он являлся человеком в общем достаточно тихим и мирным. Таким же, как и его предки, что на протяжении нескольких поколений жили в местечке Сурож Брянской области. До революции Глузманы занимались бакалейной торговлей. После… отец Льва Михайловича, которому от предков просто не мог перейти окончательно реквизированный после НЭПа магазин… Так вот, отец Михаил Израилевич вовремя успел окончить пединститут и стал преподавателем математики в школе. В общем, все предки Льва Михайловича были обыкновенные евреи-обыватели, которые никуда не рвались, ни до революции, ни во время, ни после, они сидели дома и терпеливо сносили ворчание вечно недовольных жен. Вот и Лев Михайлович с молоком матери впитал этот своеобразный семейный местечковый кодекс: жена дома имеет моральное право «пилить», а муж обязан слушать, впрочем, не обязательно обращая на то особое внимание. Соблюдение этого правила всегда служило залогом мира и благоденствия в еврейских семьях Сурожа, да и не только его. Вот и сейчас, несмотря на то, что Лев Михайлович нуждался в отдыхе, он готов был выслушать все, что могла ему сообщать жена: о детях, соседях, родственниках, о том, что в ближайшее время ему необходимо купить во внутриинститутском закрытом буфете-распределителе. Вся это, как правило, не задерживалась в его загруженной совсем иной информацией голове, говоря проще, влетало в одно ухо и вылетало через другое. Так всегда поступали умные мужчины в еврейских семьях в местечке Сурож, так всегда поступал и выходец из того местечка Лев Михайлович (Лейба сын Мойши) Глузман. Но увы, то что сейчас говорила Софья Иосифовна выпустить через «второе ухо» не получилось, это хоть и против воли пришлось «записать на корку», проанализировать и срочно делать соответствующие выводы. Так что не суждено было Льву Михайловичу в тот вечер после столь тяжелых дня, ночи и еще одного дня спокойно полежать, отдохнуть.
