мне будут показывать ад?
Я покачал головой:
– Ада не будет. Извини, но сейчас тебе пора будет спать.
Я по привычке хотел было усыпить его взглядом и только через пару секунд сообразил, что гипноз – весьма специфическое для местных жителей развлечение, которым я мог заниматься лишь в обличье человека. Тогда я достал шприц с составом № 17633 и вколол ему. Затем вернулся в машинный зал, нажал седьмую красную кнопку – на этот раз она и вправду была красной – и вернулся в комнату для образцов.
Проходя с погружённым в сон образцом – или, точнее сказать, неиспользованным носителем – мимо комнаты Пога я с сожалением подумал, что было бы неплохо оставить его там, но придётся нести к себе. Тут мне пришла в голову одна замечательная, как мне показалось в тот момент идея: я быстро сходил за шваброй и подоткнул ею дверь в комнату Пога. Затем, вернувшись к себе, я положил человека в кресло, лёг в ложемент и нашёл глазами кнопку подключения к Главному передатчику.
Михаил: запись № 6
Я понимаю, что любые мои заметки будут уничтожены. Но мне кажется, что они не очень внимательно относятся к аудиозаписям. Может, мне это только кажется, но я постараюсь оставить как можно больше записей на этом диктофоне, с которым с грехом пополам мне удалось разобраться. Ноги болят, но им нет никакого дела. Впрочем, они дают мне еду – какую я попрошу, откуда я делаю вывод, что меня слышат. Как домашнему животному покупают еду – разница в том, что я, в отличие от кролика или цыплёнка, понимаю, что употребляют в пищу хозяева
Женщина с ребёнком – не могу поверить, что и он принадлежит им – засуетилась. Ребёнок кричит, но не так, как должны кричать дети. Он кричит, прислушиваясь. Зная, что его понимают. Это невозможно. Я как раз читал «Омен», и кажется, что всё, произошедшее со мною – следствие моего увлечения определённым жанром. Умом я понимаю, что это не так, но я, двадцатилетний, смотрю на своё пятидесятилетнее тело – и прихожу в ужас. Остался последний шаг.
Женщина говорит с ребёнком. Иногда она говорит по телефону на незнакомом языке, но с ребёнком она говорит по-русски. Создаётся ощущение, что ребёнок тут главный. Что он чем-то недоволен. Его слов я разобрать не могу, но хорошо слышу её: она совершенно не принимает меня в расчёт. Женщина оправдывается перед ребёнком и говорит ему, что это ненадолго, что некто Ленц – я так понимаю, так зовут мою дьявольская сущность – скоро вселится в меня. И я прихожу в ужас. Я понимаю, что моё тело – я не могу сдержать слёз, глядя на небрежно перемотанные обрубки вместо ног – представляет для них ценность, а на меня, на душу, на мою память им просто плевать. Женщина даже не пыталась ни разу со мной заговорить. Сейчас я сделаю ещё одну запись – последнюю – и заберусь на подоконник, и выползу в окно. Женщина говорит с кем-то на своём языке, значит, пять минут у меня есть. Высоты шестого этажа должно хватить.
Сомнения
– Идиот!!! Ты мне по этому поводу звонишь?! – Я был вне себя от возмущения, еле успев отдёрнуть палец от кнопки перехода.
Гур пожал плечами:
– Я же не знаю, может так задумано. Он что-то говорил в телефон, потом забрался на подоконник. Вроде, открывает окно. Сейчас зайду в комнату, гляну. Ну, сейчас выползает. Вот, начинает падение.
– Лови! Я уже привык к нему! У тебя есть полторы секунды, чтобы успеть!
Я увидел, как Гур метнулся по прямой к закрытой створке окна, выпрыгнул в него – во все стороны разлетелись осколки – и придал себе начальную скорость, оттолкнувшись от подоконника. На земле он оказался на треть секунды раньше Михаила и только успел выправить его положение так, чтобы тот не сломал себе позвоночник. Убедившись в этом, я нажал кнопку, уже предвкушая, если можно так сказать, сомнительное удовольствие очнуться в теле, у которого к этому моменту наверняка добавилась пара переломов.
Реальность не заставила себя ждать. Первым дело – отключить все болевые рецепторы. Всё же человеческое обличье мне сейчас шло больше, чем родное, даже если оно и накладывало некоторые ограничения. Будто хороший костюм. Да, ноги нужно будет приделать обязательно, а то с поручениями Люкса времени на уход за собой совсем не остаётся. Гур отнёс меня в квартиру под изумлённые крики прохожих. Какой-то мужчина попытался силой остановить нас, утверждая, что у меня может быть травма позвоночника, но я ответил ему, что чувствую себя прекрасно, а Гур, пребывая в плохом настроении, даже не стал гипнотизировать наглеца, а просто откинул его на пару метров в сторону.
В квартире было прохладно. Я сразу стал звонить в фирмы по установке окон – вторая согласилась прислать мастера уже к вечеру, – а Гур пошёл прослушивать, что Михаил успел наговорить на диктофон. Из комнаты он вернулся ещё мрачнее, чем был:
– Ленц, мне пора уезжать. Послушай, я не стал удалять, там есть кое-что по твоей части. Из психологии аборигенов. Если что, вызывай.
И он вышел.
Я понемногу начал включать рецепторы. Удивительно, но есть не хотелось. Видимо, Гур, хотя и не углядел за поведением моего носителя, кормил его всё же неплохо. И на том спасибо. Тогда я сел за прослушивание записей, о которых говорил Гур. Примерно к пятой я проникся некоторым уважением к носителю: не обладая исходными данными, он сумел сделать более или менее верные выводы. Хотя, конечно, их можно списать на пустые фантазии, мой долг как психолога отнестись к этому существу с должным уважением. Жаль, я не могу, будучи воплощён в носителе, общаться с ним напрямую. Но этот человек, похоже, более разумен и более склонен принимать реальность, какой бы она ни была. Я доковылял до кухни и подошёл к кроватке:
– Пог?
Ребёнок смотрел на меня тёмными глазками серьёзно и внимательно, но это явно был не Пог. Я улыбнулся Автандилу, он ответил мне – и тут мне стало не по себе. За несколько десятков поколений у нас не было опыта работы со столь юного возраста. Может, у Люкса и были какие-то планы по постановке экспериментов, но Пог явно опередил его, и я подумал, что, возможно, Погу предстоит действительно делить это тело с реальным человеком.
Я показал
