– Всё, до встречи. Увидимся на поверхности, – бросила я, взмахнув рукой. – Завтра. В крайнем случае, послезавтра.
И, не оборачиваясь, как можно быстрее зашагала по песку прочь. К дорожке на пирс, к чайным домикам и ещё дальше. Сверхглубокая скважина ни за что не станет моей тюрьмой.
В кофейне неподалёку от окраины города – она единственная работала круглосуточно – я умяла сливочное пирожное, запила его кофе со сливками, подсластить, что называется, горькую пилюлю, подкрепиться на дорожку. И только потом возобновила путь.
Нас не просветили, понадобится ли нам на дне скважины питаться, спать, делать физические упражнения для поддержания формы. Останемся ли мы материальными или, лишившись телесности, сходу обратимся в призраков. Само собой, ресторанов неподалёку от Врат не будет и гостиниц, надо полагать, тоже. И ночь там вряд ли хоть когда-нибудь наступит, равно как и день.
Каламараки вяленые, во что я только ввязалась!
Раскрыв свои белые крылья, я перепорхнула через колючую изгородь и приземлилась на краю Цитадели Мучений. Глина, камни, песок. И чёрная бездна. Кинь туда серк-ри со включённым фонариком – будет вечность падать, никак не меньше.
Кагата – растрёпанная, помятая после сна и какая-то совсем не радостная – уже сидела там, на глине и песке, скрестив ноги в позе для медитаций и отчаянно зевая.
– Слушай, – сказала она. – Что-то мне не по себе. Да, конечно, когда-то мы были привратниками. Охранять Врата наше призвание, и, по идее, нас к нему, к призванию этому, должно тянуть, как магнитом. Зов природы, истинное предназначение и всё такое… Ну знаешь. Но мне как-то совсем не хочется в эту дыру лезть. Вот правда.
Я смолчала, чтобы нечаянно не выдать своих намерений, и лишь похлопала подругу по плечу.
Явился Сио Лантий – белокрылый, стройный, прекрасный. Само совершенство, я бы сказала. Если бы моё сердце изначально принадлежало ему, а не Мережу и не дракону, не было бы у меня сейчас никаких проблем. В бездну – так в бездну, с превеликим удовольствием.
Я роняла неслышные вздохи и размышляла о том, что любовь – главный двигатель прогресса, за который следовало бы держаться. Она тот самый фактор, который часто побуждает нас плыть против течения и бороться с обстоятельствами. Хватит ли мне силы, чтобы побороть нынешние обстоятельства? Неведомо.
Прибыл Деус Ним – серьёзный, сумрачный, весь в чёрном. Только от белизны крыльев болят глаза. Банку с паучками достал, оглядел нас троих цепким, внимательным взглядом. И с изумлением обнаружил, что мы не пышем энтузиазмом.
– Отставить хандрить! – рявкнул он. – Спускаемся!
Любят они, диктаторы эти, в приказном тоне распорядиться не раскисать, выходить из депрессий и не страдать ерундой. Абсолютно бессмысленные, невыполнимые приказы.
Профессор Деус Ним – сущий диктатор.
Он распахнул свои невыносимо яркие крылья, пролетел над скважиной и остановился в воздухе ровно по центру. Сперва надо проследить чтобы в Цитадель Мучений спустились мы, все такие сонные и безынициативные. Проконтролировать. А профессор, как самый старший и ответственный, замкнёт строй.
Он словно опасался, что кто-то из нас передумает, захочет в отщепенцы податься. Но лично я твёрдо собиралась довести дело до логического конца, даже если в итоге мне придётся плыть против очень мощного течения.
По мере погружения в скважину тьма вокруг нас разрасталась и густела. И скоро свет исходил лишь от наших крыльев да от банки с паучками. Я теряла ощущение времени. Здесь не чувствовалось гравитации, отсутствовали какие бы то ни было запахи. А вскоре я поняла, что и слова произнести не могу.
Мы настороженно переглядывались с Кагатой, и та, испуганная, забывшая, как надо дышать, с каждой секундой бледнела, уходя в прозрачность. Я взглянула на свои руки и охнула: сквозь них превосходно проглядывались очертания летящего передо мной Сио Лантия – такого же призрачного, как и Кагата. Как и профессор. Как я.
Что ж, худшие из прогнозов начали сбываться. Мы становимся призраками. Нам не понадобится пища, не будет нужды в отдыхе и сне. А любовь – эта чудесная искра – задержится ли она во мне? Я надеялась сберечь её любой ценой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но чем глубже мы продвигались в Цитадель Мучений, тем ровнее и слабее шли в голове мыслительные потоки, критический подход к происходящему стирался, воспоминания угасали, а будущее представлялось размеренной рекой. Нет, скорее, болотом, вязкой трясиной, где ничего не происходит и никогда не произойдёт.
Мой разум пришёл в полную негодность. Нойта Сарс из прошлого – шумная, крикливая малявка – билась во мне, как мотылёк в банке, молотила кулаками по стеклу, призывая меня опомниться. Напрасно, всё напрасно.
Спуск продолжался. И Деус Ним, наш главный контролёр и надзиратель, уже не смог бы передумать и вернуться наверх, даже если бы захотел. Нашу волю сковала воля Цитадели Мучений, воля будущих Врат, основу которых уже наверняка вовсю ткали паучки – профессор выпустил их, когда я перестала бороться с собой.
Солнце Мережа, море, небо, лес – если бы кто-нибудь спросил, нужны ли они мне, я бы ответила, что не понимаю, о чём речь. Драконы? Кто такие? И почему я должна по кому-то скучать?
Произнеси кто-нибудь имя Мастера Хаги Тко, во мне бы ничто не дрогнуло и не шевельнулось. Мне было бы от этого имени ни жарко, ни холодно. Всё равно.
И когда мы спустились на самое дно, где Врата уже были практически полностью готовы, когда мерцающие золотом цепи обвились вокруг моих лодыжек, я не то чтобы не возражала – мне было плевать.
Подвижные призрачные оковы нашли и притянули ко мне безвольную Кагату, которая должна была стать парой для первой хранительницы и составить мне компанию в этой вечности. Сио Лантий с профессором – пленённые теми же путами – очутились по другую сторону Врат. Их взгляды были бессмысленны и не выражали эмоций. Их сердца оказались заморожены, желания – подавлены, тела – изъяты из употребления. Теперь вы призраки, господа хорошие, нравится вам или нет.
Паучки – юркие сияющие козявки – завершили работу по реконструкции, наделали серебристых вензелей, насочиняли узоров – и уползли восвояси. Врата – пограничный пункт между миром живых и обителью мёртвых – были полностью готовы к тому, чтобы через них стартовало переселение душ в Дивный Мир.
И души умерших уже начали стекаться к Вратам. Я видела побитых жизнью полупрозрачных стариков и благообразных старух, которые мирно скончались во сне. Я видела мужчин, искалеченных на войне, и женщин, погибших от рук своих супругов. Я видела младенцев, которые умерли, едва родившись на свет, и маленьких детей, которых погубила неизлечимая болезнь.
Я видела их всех, и даже самая малая часть меня не проникалась к ним состраданием.
«В Дивном Мире не будет боли, – произносили мои губы. – Там не будет страданий. Только блаженство, только покой».
И крылья мои ослепительные озаряли присутствующих светом надежды. Хотя, дайте-ка подумать: надежда? А что это?
Иногда, в моменты затишья, что-то болезненное вспыхивало во мне, поднималось волной, водой, выходящей из берегов. Подкатывало к горлу, не давая вздохнуть. И из моих глаз катились слёзы. Нет, бриллианты. Или всё-таки слёзы?
Но потом я смотрела на безучастную Кагату, на Сио Лантия и Деуса Нима, чьи лица изображали тупую покорность. И дивилась сама себе. Ну вот чего это ты, Нойта, удумала, а? Что тебе неймётся? Всё ведь в порядке, правда?
Я понятия не имела, сколько времени прошло. Да и существовало ли оно, время? Может, кто-то со скуки просто выдумал его, чтобы потом по-деловому утверждать, что у него нет времени, чтобы торопиться, срываться с места, бежать. А я? Мне ведь теперь никуда бежать не надо, верно?
Эпилог
Моё сознание изменилось. Я воспринимала плен как должное. Я была уверена, что тоска – дело проходящее и поправимое. И нет – что вы – какая здесь может быть связь! Нойта тоскует без всякой уважительной причины, а вовсе не потому, что прикована к Вратам.
