– Пусть те, кто выступает за смертную казнь, поднимут руки, – сказал Годолия.
Несколько рук сразу же взметнулись над головами. Другие поднялись через несколько мгновений и не так уверенно. Шестьдесят четыре.
– Суд постановляет, что обвиняемый Иисус Галилеянин, сын священника Иосифа, плотника по социальному положению, сорока одного года от роду, в этот день, 12 нисана 3795 года от сотворения мира, приговорен к смерти за богохульство Великим Синедрионом Иерусалима, большинством в шестьдесят четыре голоса, – прочитал секретарь.
Каиафа спустился с помоста, намереваясь подписать приговор. Левит бросился к первосвященнику, чтобы надеть на него накидку Затем свои подписи поставили Годолия, старший из докторов, Вифира, старший из старейшин, Левий бен Финехая.
– Проведите осужденного к Пилату, – приказал Каиафа.
Двери открылись. Четверо охранников окружили Иисуса. Члены Синедриона вышли через правую дверь, а охранники и осужденный – через левую. Иисус дрожал. Ему было холодно.
Порой одни люди распоряжаются жизнью других людей. Причем так поступали не только живые, ко и мертвые, их предки. Привидения были самыми кровожадными прокурорами, самыми безжалостными стражниками, самыми суровыми тюремщиками.
Около дверей, выходящих во внутренний дворик, служители расставляли несколько жаровен, чтобы охранники, которые стояли у входа в Синедрион, могли погреться. Несколько прохожих, в том числе угрюмый горбатый старик, остановились возле жаровен.
– Скажи, – обратился к нему один из служителей, – ты случайно не сторонник того, кого там сейчас судили?
– Я не знаком ни с одним из тех, кого они судят, – прошепелявил старик.
– Ну нет! – продолжал настаивать служитель, пристально разглядывая старика. – Я не раз видел тебя вместе с ним на улице. Ты прекрасно знаешь этого Иисуса!
– А, его! – откликнулся старик. – Я разок-другой слушал его речи.
Служитель саркастически улыбнулся.
– Они выходят. Значит, заседание закончилось.
Годолия пересек двор, направляясь к резиденции Пилата. За ним шли Иисус и охранники. Возможно, Иисус заметил старика, поскольку на мгновение замедлил шаг, обернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Старик заплакал.
– Я вспомнил, как тебя зовут, – сказал служитель. – Ты Симон-Петр!
Около старика появился молодой человек, походивший на лунатика. Он проводил взглядом Иисуса, скрывшегося под сводом дворца Асмонеев, затем повернулся и куда-то направился, шатаясь из стороны в сторону.
– И тебя я знаю, – сказал вслед ему служитель. – Иоанн, так тебя зовут. Перестань плакать, – обратился он к старику, – иначе они тебя арестуют. Твой Мессия кончился. Спекся. Будь осторожней! Теперь они примутся за его сторонников.
Симон-Петр вздрогнул и тоже ушел.
Пилат не мог сдержать зевка даже в присутствии секретаря. Он плохо спал в эту ночь.
– Ваше превосходительство, Синедрион сообщает через одного из своих членов, Годолию бен Иазара, о вынесении смертного приговора Иисусу. Арестованный был осужден за богохульство. Синедрион передает дело римским властям на рассмотрение, настойчиво рекомендуется немедленно привести приговор в исполнение.
– Богохульство, – повторил Пилат.
– Этот человек утверждает, что он сын иудейского Бога и его посланник на земле, – объяснил секретарь.
– Знаю, знаю, – сказал Пилат.
– Арестованный ждет внизу в сопровождении четырех иудейских охранников.
– Отошли охранников и позови сюда Иисуса, – приказал Пилат.
Секретарь спустился, чтобы передать распоряжение прокуратора. Охранники обменялись взглядами, явно не собираясь уходить. Они ждали, что им скажет Годолия.
– Вы слышали приказ прокуратора, – сказал секретарь. – Убирайтесь!
Немного поколебавшись, Годолия все же выразил несогласие:
– Этот человек – пленник Синедриона. Мы хотели бы сами охранять его.
Секретарь смерил Годолию высокомерным взглядом.
– Мы находимся в римской императорской провинции. Арестованный переходит под юрисдикцию прокуратора Иудеи. Вы не имеете права сажать его в тюрьму, – спокойно сказал он. – Вам здесь нечего делать.
Годолия обдумал слова секретаря. Блеф не удался. Пятеро мужчин удалились под ироничным взглядом римлянина. Иисуса отвели наверх, к Пилату.
Прокуратор сидел. Иисус остановился напротив него.
– Ты говоришь по-латыни? – спросил Пилат.
– Немного.
– Есть ли причина, по которой ты мог бы стать царем Иудеи?
– Я не требую царства.
Через окна, расположенные на противоположной стене, в комнату долетал шум с террасы, отделявшей дворец от крепости.
– Течет ли в тебе царская кровь?
– Нет, насколько мне известно.
– Я не знаю ваших обычаев, однако мне известно» что, если среди вас появляется Мессия, как ты, – если это на самом деле так, как ты утверждаешь, – он должен занять престол первосвященника, а по традиции, до тех пор пока эта страна не превратилась в римскую провинцию, кидар первосвященника был неотделим от царского венца.
– Ты хорошо осведомлен.
– Итак, ты утверждаешь, что ты Мессия, но требуешь ли ты для себя царский трон?
Шум, доносившийся с улицы, стал громче. Люди повторяли одни и те же слова. Пилат чуть повернул голову в ту сторону.
– Я никогда не называл себя Мессией, – ответил Иисус.
– Тогда кто ты? Почему тебя отдали под суд?
– Мессия скоро придет.
– Что? – удивился Пилат, теребя бороду. – Послушай, я не вижу ни малейших причин угождать твоим судьям и приводить их приговор в исполнение. Я хочу, чтобы ты понял это. Но меня не могут удовлетворить твои невнятные ответы. Говори яснее!
Теперь они оба могли различить, что кричали люди, собравшиеся на улице:
– Смерть богохульнику!
– Полагаю, я правильно догадался, о чем ты думаешь, – сказал Пилат. – Если я, прокуратор Иудеи, освобожу тебя, ты окажешься пешкой в моей игре. Однако сейчас ты должен осознать, что ставка в игре – твоя жизнь.
Пилат встал и направился к двери.
– Прикажите людям, собравшимся внизу, замолчать, или я рассержусь.
– Я им уже приказывал, – ответил стражник. – Но это толпа священников. Может, все-таки следует побить их палками?
Пилат выругался и захлопнул дверь. Он обратился к Иисусу, который не изменил позы и теперь стоял спиной к прокуратору:
– Слушай меня внимательно! На улице вот-вот из-за тебя вспыхнет мятеж. Было бы хорошо, если бы ты поскорее нашел доводы в свою защиту. Мы не можем торчать здесь весь день. Ты потомок Давида? Если да, подтверди, и этого будет более чем достаточно. Но скажи поскорее! Тогда я смогу немедленно освободить тебя, а чуть позже мы установим твою принадлежность.
Пилат зашагал из угла в угол.
– Возможно, Рим не проявит враждебности к законному царю Иудеи.
Иисус посмотрел на Пилата. Хитрый. Честолюбивый. Солги и получи царский венец. Под всевидящим оком Господа?!
В окно влетел камень. Крики стали неистовыми. Одна, а то и две сотни старых бородатых фанатиков требовали крови! И только потому, что их древние обычаи были опорочены!
«Если в Риме кто-нибудь примется утверждать, будто он сын Юпитера…» – подумал Пилат.
Нет, такого человека не встретят с распростертыми объятиями! Цезарь разгневается. У богов есть веские основания оставаться наверху и не плодить ублюдков! Даже Геркулес был бы брошен в тюрьму!
– Проклятие! – прошептал Пилат на арамейском языке.
Прокуратор выучил это слово: Maflouq! На латыни эквивалента не существовало, по крайней мере столь хлесткого. Пилат открыл дверь.
– Охрана!
Пилат позвал так громко, что все подскочили. Командир охранников не заставил себя ждать. Пилат на минуту задумался. Этот таинственный иудей вряд ли скажет что-нибудь определенное, а Пилату совершенно не хотелось доставлять Синедриону удовольствие. Необходимо было взять ситуацию под контроль.
– Командир, выставь двадцать вооруженных людей перед террасой.
Потом прокуратор повернулся к Иисусу и спросил:
– Значит, тебе нечего сказать?
– Я невиновен.
Пилат недоверчиво посмотрел на Иисуса. Невиновен, да, но не в смысле, противоположном смыслу слова «виновен». И этот человек заставил Синедрион дрожать от страха?
– Твоя невиновность никого не волнует! – воскликнул Пилат. – Невиновность никогда не имела значения, когда речь шла об интересах отдельных людей и целых народов!
Дорога была каждая минута, а человек, голова которого была поставлена на кон, не нашел ничего лучшего, чем заявить о своей невиновности!
– В данный момент в твоих руках судьба твоего народа. Хочешь ли ты стать вождем иудейского народа? Интересы иудеев и Рима могут совпасть. Ведь совпадали же они при Ироде Великом. Ты понимаешь меня?
Иисус пребывал в полнейшей растерянности. Неужели для этих людей не было ничего важнее светской власти? Но в то же время ему не давал покоя и другой вопрос: неужели на протяжении всей своей жизни он только и делал, что готовился принести себя в жертву? Но ради чего? Иисуса охватила тревога, и он не нашел слов, чтобы ответить Пилату.
