Не сразу до меня доходит, что я гребу с закрытыми глазами, но, раскрыв их, я понимаю, что ничего не поменялось. В темноте под водой не видно ни зги! Я сильно отталкиваюсь ногой и она натыкается на что-то острое, вероятно на риф. Но я не чувствую ни боли, ни страха. Я потеряла способность мыслить. Хаотично двигаясь в полной темноте, я пытаюсь руками нащупать утонувшее тело. В какой-то момент мне приходит в голову, что Стас уже выплыл и ждет меня на лодке. Я отчаянно гребу наверх, выныриваю, но лодка пуста. Холодное отражение луны одиноко качается на поблескивающих пустынных волнах.
— Ста-а-а-ас!!!
Я продолжаю нырять снова и снова, с каждой попыткой все меньше веря в то, что мне удастся найти тело. В один из разов я достаю руками до дна, царапаю пальцы о жесткие камни, шарю по сторонам, но море выталкивает меня наверх.
Наконец, я сдаюсь. Тяжело дыша, я выныриваю, повисаю на бортике и перевожу дыхание. Мир вокруг сошел с ума, покрылся густым туманом, через который ничего не видно. Хотя нет, это я потеряла под водой контактные линзы, доходит до меня. Вместе со способностью мыслить, ко мне постепенно возвращаются и другие чувства. Я понимаю, что дрожу от холода. Вскоре к дрожи добавляется ощущение боли. Мои ноги и руки сбиты о подводные камни и из них сочится кровь. Я начинаю выть. В голос. Сначала звуки, вырывающиеся из моего горла, похожи на постоянно, на манер молитвы повторяемое имя «Стас», но вскоре они сливаются в один нечленораздельный стон, тоскливо разливающийся над черным морем.
Нащупав бутылку, я стучу зубами по горлышку, высасывая из нее остатки шампанского, но это не приносит мне никакого облегчения. Время, бежавшее до этого вскачь, теперь застывает неподвижно. Я не имею ни малейшего понятия, сколько я сижу вот так, обхватив колени руками и дрожа от шока, немыслимого горя и холода, тупо уставившись в окружающий меня туман. Десять минут? Полчаса? Час?
В конце концов, холод берет свое. Я словно пробуждаюсь ото сна, медленно выхожу из парализовавшего меня ступора и шевелюсь. Небо надо мной густо усыпано звездами. Я нахожу среди них Венеру. Мне кажется, она во всем виновата, это она сбила меня с толка, она как-то связана с французом, а он, в свою очередь, со смертью Стаса. В этом не просматривается никакой логики, но мне она и не нужна, я и так знаю, что не влюбись я в него, Стас был бы сейчас жив. Как я могла быть так слепа? Были же сплошные знаки! Падающая звезда, вчерашняя гибель ящерицы! Я отвлеклась на француза, упустила из внимания Стаса, я предала его, пусть только в мыслях, но кто сказал, что они недостаточно сильны, чтобы убить человека?
Как я добралась до берега, я помню слабо. Меня по-прежнему окружает туман. Он и внутри меня, и снаружи: без контактных линз я ничего не вижу. Я оглядываюсь на лодку, мягко пружинящую резиной о скалы. Больше она мне не понадобится. Никакие силы не заставят меня снова сесть в нее! Господи, почему у меня не хватило ума сказать Стасу, что я не смогла найти насос?! Как я могла позволить ему нырять в темноте?!
Не оборачиваясь и ничуть не заботясь о расцарапанных в кровь конечностях, я карабкаюсь наверх, пока не выбираюсь, наконец, на свою террасу. В доме горит свет. По всей видимости, Жанна уже вернулась.
Усталой тенью себя бывшей, прошлой, той, которая жила до того, как произошло сегодняшнее горе, я захожу в дом, добредаю до кухонных дверей и без сил прислоняюсь к косяку.
— Мать моя! — восклицает Жанна. — Ты похожа на привидение! Где ты была?
Гренки выскакивают из тостера и громко падают на стол. Я вздрагиваю.
— Что ты молчишь? — Жанна подходит ближе и заглядывает мне в лицо. — Что-то случилось?
Я тихонечко сползаю спиной вниз по косяку и оказываюсь сидящей на корточках. Жанна тоже присаживается и убирает с моего лица висящие, словно илистая завеса, спутанные морем волосы.
— Боже, Поль! Ты меня пугаешь. Почему ты вся в крови? И почему ты мокрая, в купальнике, ты плавала в море? Ночью? Одна? Тебя кинуло на камни? Что ты так смотришь? Ты можешь что-то ответить?
Я отрицательно качаю головой и у меня начинает трястись подбородок.
— Ну вот… Слез нам только не хватало! — Жанна берет мою голову в ладони и прижимает к себе.
Я чувствую, как от нее пахнет духами и теплом, и слезы действительно начинают течь по моим щекам.
— Ну вот… Ну поплачь. Сейчас я тебе чаю налью. Успокоишься и все расскажешь, да?
Ее волосы, гладкие, сухие, в тугих шелковистых локонах приятно щекочут мне лицо, и я утыкаюсь ей в шею, обнимаю за плечи и меня сотрясает от беззвучных рыданий.
Какое-то время мы сидим, обе на корточках, обнявшись, потом Жанна отстраняет меня, поднимается и подходит к кухонному столику.
— Я делаю тебе чай, — говорит она, отвернувшись и наливая кипяток в чашку. — Горячий. Давай поднимайся, пойдем в ванную, умоешься, примешь душ, заклеим твои порезы… Что б там у тебя не случилось, до свадьбы заживет. Прикинь, Стас такой раз и сделает тебе предложение, наконец? А ты как рева-корова тут сидишь, царапинам расстраиваешься.
— С… ссс… ссста-а-асс… — пытаюсь сказать я, но звуки булькают в горле и не получаются у меня.
— Что?
Я сглатываю и делаю вторую попытку:
— Ссста-а-а-ассс!
Жанна непонимающе моргает:
— Стас? Что Стас? Не веришь, что женится?
Я отрицательно мотаю головой.
— Ну… — разводит руками Жанна. — И хер с ним, с козлом, если не женится. Ты же не из-за этого плачешь?
Я судорожно киваю.
— Я тебя не понимаю. Ты можешь сказать-то нормально, что у тебя случилось? Что-то со Стасом? Он позвонил? Сказал что-то?
— Не-е-ет…
— А что?
Меня опять сотрясают рыдания, я тычу указательным пальцем в сторону моря и реву:
— Та-а-аммм… В мммо-о-оре… Ста-а-ас… Утон…ну-у-у-ул…
— Что?! Что ты несешь? Где Стас утонул? Какой Стас? Твой?
Я киваю и закрываю глаза. Слезы катятся даже сквозь плотно сжатые ресницы.
Жанна сует мне чай, сигарету, потом засовывает меня в горячий душ, растирает полотенцем, опять дает сигарету, коньяк, еще немного коньяка. Через полчаса я сижу в своей кровати уже более-менее вменяемая, хотя и опухшая от слез и все еще дрожащая. Нахлобучив на себя все имеющиеся в доме одеяла, я все-таки собираюсь с силами и поначалу слегка путано, а потом все яснее и яснее, рассказываю подруге о событиях последних дней, заканчивая тем, как я ныряла, ныряла, ныряла, там было темно, я ничего не видела, не видела, не видела…
— Пиз…! — наконец говорит Жанна, хлопая рыжими ресницами. — Только я так и не поняла, почему Стас от меня прятался-то?
Я понимаю, что скрывать больше нечего, самое худшее из всего возможного уже случилось, и выкладываю подруге про украденные деньги, Тащерского и наш со Стасом спор касательно планов на будущее.
Жанна трясет головой, словно отгоняя от себя весь этот нереальный бред.
— И где сейчас эти деньги? — переспрашивает она, наконец.
— Все там же. В банке.
— На твоем счету? — Уточняет она, и мне неожиданно перестает нравиться ее взгляд.
— На моем, на моем, я же сто раз уже сказала!
Жанна встает с кровати и отходит к окну. Ветер слегка колышет ее волосы.
— Не понимаю… — говорит она словно сама себе, стоя спиной ко мне и глядя на море.
— Что не понимаешь?
— Почему все это везение сваливается вечно на кого попало, но только не на меня?
Теперь я не понимаю.
— Какое везение? — сглатываю я.
— Какое? Такое! Десять миллионов на твоем счету, это что по-твоему? Не везение?
— Девять, — зачем-то уточняю я.
— Да хоть восемь.
— И что?
— А то, что смерть Стаса, конечно, ужасна, но в общем-то она ничего не меняет.
— В каком смысле?
— В простом. Собственно, в единственно возможном. Деньги у тебя, а значит ты свободна! Все! Отмучалась. Отстрелялась.
— Так деньги ж не мои? — все еще не понимаю я. — Их же красть надо! Бежать с ними, прятаться где-то на всю жизнь…
Жанна оборачивается и меряет меня уничижительным взглядом:
— Ну вот о том и речь. Что несмотря, на то, что у меня есть и смелость, и сила, и… все остальное, везет почему-то всегда не мне. У тебя еще ума хватит деньги вернуть, да?
— Да, — говорю я. — Я так и собиралась.
— Ню-ню, — говорит Жанна и опять отворачивается.
В неожиданно повисшей паузе становится слышно, как море плещется о скалы у подножья террасы. Еле слышно, шуршит и колышется тонкая белая занавеска. Жаннины пальцы барабанят по подоконнику.
— Если тебя смущает то, что Стас умер и тебе не осилить все это одной, то я готова, — говорит, наконец, она.
— Готова на что?
— Не идиотничай. Ты все понимаешь.
— Бежать со мной?
— Ну да. За половину, разумеется. Не за просто так рисковать жизнью. Сначала поселимся вместе, чтоб не так страшно было, а потом, если не сложится или… не знаю… найдем мужиков, захочется жить порознь, то делимся пополам.
