— Я его не переношу, — повторила она тихо, но жестко. — Он желает мне зла, Эдмунд!
— Я не позволю ему причинить тебе зло, — он взял ее руку неуверенно, опасаясь, что Магдален ее вырвет. Но она этого не сделала.
Гай де Жерве говорил ей то же самое, и в душе она верила ему. Магдален сомневалась, что муж в состоянии так же надежно защитить ее от опасности, но не хотела, чтобы Эдмунд догадался о ее сомнениях. Поэтому она улыбнулась и соскользнула с подоконника.
— Да, — сказала она. — Я знаю, что ты не позволишь этому случиться, Эдмунд. Давай вернемся к гостям: им может показаться странным, что хозяин с хозяйкой так долго отсутствуют.
Шарль д'Ориак следил за каждым их шагом. План был давно разработан, но привести его в действие можно было только после отъезда в Англию Гая де Жерве. А пока Шарль не упускал ни одного удобного случая, чтобы понаблюдать за этим, как он считал, любовным треугольником. На закате, перед вечерней, наконец он увидел младенца — дочь Эдмунда де Бресса.
Леди де Бресс в компании гостей гуляла по фруктовому саду; расположившись в розарии, менестрели исполняли свои песни, и день незаметно перешел в вечер. Магдален несла на руках ребенка, и по ходу прогулки, отвлекшись от разговора, улыбнулась проснувшейся девочке, серые глаза которой с безмятежным интересом изучали мать.
— Ваша дочь, миледи?
Магдален чуть не подпрыгнула от этого замечания д'Ориака, и руки ее инстинктивно сжались, чтобы защитить ребенка, который, испугавшись, раскрыл ротик и начал громко голосить.
— Тише, голубка моя, — прошептала Магдален, нежно покачивая дитя. Аврора умолкла и не мигая уставилась на сьёра д'Ориака.
— Красивое дитя, — заметил он. — А главное — волосы очень редкого цвета.
Он улыбнулся и искоса взглянул на Гая де Жерве, беседовавшего с гостями, но тоже не упускавшего из вида кузена и Магдален. Волосы Гая прямо-таки пылали в лучах заходящего солнца.
Похолодев и еле удержавшись на ногах, Магдален проследила направление взгляда д'Ориака. Рядом с Гаем стоял Эдмунд — с волосами черными, как вороново крыло.
Неожиданно для самой себя Магдален метнулась к этим двум мужчинам, ни о чем не успев подумать, но инстинктивно ища защиты для себя и для ребенка, в котором оба они души не чаяли.
— Милорды, вам не кажется, что Аврора растет не по дням, а по часам? — и она протянула им ребенка.
Гай тут же заметил, что Магдален в панике, хотя не слышал, что сказал ей д'Ориак. Он подхватил девочку на руки, и тут же почувствовал, как Магдален вздохнула с облегчением: казалось, теперь, когда ребенок в его руках, она ощутила себя в полной безопасности.
— Она стала раза в два тяжелее с тех пор, как я последний раз брал ее на руки, — спокойно сказал он. Его глаза столкнулись со взглядом Магдален, и у нее отлегло от сердца. Гаю мучительно не хотелось расставаться с этим маленьким нежным существом, тем не менее он тут же передал Аврору племяннику. — Что скажешь, Эдмунд?
Эдмунд бережно взял Аврору, все еще немного робея, и от его гордой улыбки по сердцу Гая заскребли кошки. Это зрелище доставило немалое удовольствие Шарлю д'Ориаку.
— Отнесу ее в замок, — торопливо сказала Магдален. — Вот-вот начнется вечерня, и малышке пора уже быть в колыбели.
Она забрала младенца и направилась к выходу из сада, где ее уже дожидалась Эрин, чтобы взять ребенка тогда, когда мать решит, что прогулка закончена. Прохладный вечерний воздух мог навредить ребенку.
Шарль в этот вечер сделал сразу два открытия. Первое: он обратил внимание на золотистый пушок на голове младенца, и решил, что со временем девочка обещает стать рыжеватой блондинкой, а второе — он ощутил волны страдания, исходящие от Эдмунда де Бресса, леди Магдален и лорда де Жерве. Он сразу это почувствовал; у него был нюх на такие дела; так хищник издалека чует кровь раненой жертвы.
Он заметил также, какие взгляды Эдмунд бросал на жену — голодные и страстные. И как же Шарль понимал его! Мужчина желал женщину, это естественно и более чем понятно, но тут было что-то еще. Что именно, он не знал, но понял другое: муж Магдален околдован волшебством ее тела не меньше, чем сам Шарль д'Ориак или Гай де Жерве. А потому те семена сомнения, которые собирался посеять д'Ориак, найдут благодатную почву!
Наблюдение за Гаем де Жерве дало Шарлю мало нового, если не считать того, что тот почему-то сторонился Магдален. Такая холодность в отношениях леди де Бресс и лорда де Жерве показалась Шарлю странной. В чем же причина их размолвки? Этот вопрос Шарль задавал себе вновь и вновь.
Три дня состязаний показались Магдален бесконечными. И дело было не только в скуке, всегда томившей ее на турнирах. Она, как и надеялся Гай, уже прошла пик отчаяния. Магдален начала привыкать к мысли, что все позади, что прошедшие десять месяцев — это еще не вся жизнь и пора вернуться к реальности — ее маленькому ребенку. Острота утраты притупилась, но кроме того, к горечи разлуки с Гаем примешивалась подспудная радость по случаю расставания с кузеном Шарлем финалом этих трех дней должен был стать отъезд не только Гая де Жерве, но и д'Ориака.
А потому она сидела в ложе и улыбалась, ожидая заключительной схватки, завершавшей это утомительное зрелище и означавшей переход к горестям и заботам повседневности. На коленях у нее лежала косынка из бретонских кружев, тонких и изящных, как филигрань. Когда участники финальной схватки выехали на арену и поскакали к ложам дам, чью честь они предполагали защищать, Магдален встала и перегнулась через ограждение.
— Милорд де Жерве, прошу вас принять мой заклад и мои молитвы о том, чтобы вам сопутствовала удача, — и она подала ему кружевную косынку.
— Сочту за честь, леди, если, конечно, получу на то разрешение вашего мужа, — ответил Гай, ничем не выдав своего удивления или смущения.
На шлеме Эдмунда уже развевался шарф Магдален из парчи с изображением золотого сокола. Услышав разговор жены и дяди, Эдмунд разрумянился от удовольствия.
— Сегодня у миледи будут сразу два защитника!
Гай склонил голову в знак признательности и потянулся, чтобы взять полупрозрачный кружевной платок.
— У меня есть булавка, милорд, — Магдален перегнулась еще дальше и прикрепила знак своего благоволения к рукаву рыцаря.
— Да хранит тебя Господь, душа моя, — шепнула она, и это было не только благословение на схватку, но и ее последнее «прощай».
Гай опустил забрало, развернул лошадь и поскакал к дальнему концу арены, чтобы присоединиться к своей команде.
Загремело железо, мощные удары копий и мечей обрушились на шлемы, заржали лошади, вставая на дыбы, полетели в лица зрителей комья грязи, в воздух поднялась пыль. Выбитые из седел рыцари корчились на земле, оглушенные и сильно помятые, ожидая, пока оруженосцы и пажи помогут им подняться и отведут — или отнесут — в палатку к аптекарю, где им окажут помощь или, если раны несерьезны, сразу же отпустят в свои шатры.
