– Прямо по курсу ледяной затор! – раздался крик с марса, и тотчас же на баке ударила рында.
– Убрать фор-бом-брамсель! – крикнул Ситтон. Судно, дававшее не более пяти узлов, медленно стало совсем. Впереди на расстоянии пяти-десяти кабельтовых проход преграждала глухая масса беспорядочно нагроможденных торосов, возвышавшихся в некоторых местах свыше десяти метров. Это была уже одиннадцатая подобная остановка – десять раз до этого мы уже упирались в глухие заторы, разворачивались обратно и, вновь выходя на чистую воду, шли в другой проход, который отыскивали наблюдатели с марса.
– Шлюпки на воду! – приказал Ситтон, глядя с юта на преградивший путь «Октавиусу» затор. Узость пролива не позволяла судну развернуться под парусами, и уже пятый раз приходилось разворачивать его, толкая шлюпками за нос и корму. Игнорируя поднявшееся ворчание, проклятья и открытую брань, сопровождаемую злобными взглядами, Ситтон продолжал спокойно командовать. Ему подчинялись с большой неохотой, и хладнокровию этого на первый взгляд мягкотелого человека можно было только позавидовать. Я же, стоя на юте, с чувством пренеприятной пустоты внутри смотрел вниз на эту толпу, готовую ощетиниться в любую секунду. Хорошо, что Элизабет находилась в счастливом неведении касательно всего, что происходило в последнее время на корабле, и сейчас, по обыкновению, сидела в каюте. Дэнис тоже был переселен в мою каюту, как только среди команды появились первые признаки беспокойства. Теперь он, криво улыбаясь, стоял за моей спиной, нервно наблюдая за действиями матросов. Он также видел все и, ясное дело, не желал разделить судьбу капитана Гудзона, оставшись со мной, Элизабет, Ситтоном и Берроу в шлюпке на волю волн в этих безжизненных местах.
Метью я уже откровенно не доверял – этот верзила всегда был себе на уме, однако в одном я был уверен точно: даже погружаясь на дно Арктического моря, он ни за что не отпустил бы свой вожделенный мешочек с золотыми…
Однако в этот раз все прошло на удивление спокойно, более или менее. Общими усилиями корабль развернули, мы медленно двинулись обратно, и буквально через полчаса с марса раздался очередной крик: «Слева по борту открытая вода!»
Берроу, при каждом таком крике самолично без устали влезавший на марс, быстро полез по обледеневшим выбленкам – и вдруг призывно замахал оттуда. Я, Ситтон и Метью один за другим поднялись на марс. Мы только что по большому ломаному полукругу обошли один из островов, оставшийся справа, и теперь постепенно выходили на широкое белое пространство огромного залива. Торжествующий Берроу горделиво указывал нам подзорной трубой на видневшуюся в полумиле слева по носу судна широченную, не меньше двух миль полосу открытой воды, свободную даже от ледяных обломков, ярко сверкающую рябью под солнцем и теряющуюся вдали. Без сомнения, это была так долго ожидаемая большая вода, предсказанная им: проход действительно вскрылся, и нам теперь могли угрожать только движущиеся по нему дрейфующие обломки пакового льда.
– Наконец-то мы выбрались из клубка узких прожилок в широкую артерию, – с явным облегчением вздохнул он. – Слава богу. Там можно прибавить ходу, главное – найти проход туда.
Хотя настроение у меня резко приподнялось, предчувствие какой-то назревающей беды не оставляло меня ни на миг – и та не замедлила разразиться совсем скоро…
«1 августа 1762 года. После двух месяцев и одиннадцати дней судно вышло на свободную воду. Продолжаем движение по 70-й параллели согласно заданному курсу. Скорость увеличена до 12 узлов. В акватории большое количество мелкого дрейфующего льда. Дневная температура упала еще на два градуса…»
Я, Элизабет, Берроу, Ситтон и Метью (с момента прохода через Берингов пролив мы садились за стол вместе) заканчивали обед в моей каюте, как вдруг в дверь постучали и на пороге возник боцман Обсон. По одному его виду было понятно, что на судне происходит нечто нехорошее.
– Капитан, – сказал он, словно извиняясь. – Вас требует команда в кают-компанию. И вас также, хозяин, все очень желают видеть.
Он со свойственной ему любезностью кивнул в кротком поклоне головой и неторопливо удалился.
Метью положил вилку на стол, и по лицу его расползлось странное выражение.
– Началось, – зловеще произнес он с каким-то мрачным торжеством, будто давно ждал этого.
– Солнышко, – сказал я Элизабет, – здесь будет мужской разговор.
И, как только она скрылась за перегородкой, спросил:
– Они взбунтовались?
– Пока нет, – ответил Ситтон. – Просто хотят поговорить с нами по-хорошему. Для начала…
Он говорил спокойным голосом, как ни в чем не бывало прихлебывая кофе, будто отдыхал в кресле перед пылающим камином где-нибудь в Манчестере.
Берроу же прямо вскипел от этих слов, даже поперхнувшись:
– Как?! Эти ослы хотят повернуть, когда мы уже практически вышли на финишную прямую?!
– Ну, положим, до финиша еще как до луны, – угрюмо ответил Метью, водя вилкой по столу.
– Но мы уже практически в открытой воде!
– Это еще бабушка надвое сказала!
– И что ты предлагаешь? – спросил Берроу, пристально глядя на него и сжимая руку в кулак.
– Здесь есть капитан, есть хозяин, – ответил Метью.
– Они и должны решать, а не я!
– Ах ты старая лиса! – прошипел Берроу. – Это ты на людях пуп земли, а как ветер подует, так тебя и несет сразу, как пустой мешок…
– Тихо! – прервал я их, с размаху опустив ладонь на стол. – Я еще ничего не решил! Идемте, джентльмены – нехорошо слишком долго заставлять себя ждать.
– И то верно, – буркнул Метью.
Один за другим мы вышли из каюты, и в коридоре я тихонько спросил у Ситтона:
– Вы давно с ними ходите. Раньше бывали подобные инциденты?
– Бывало всякое, – ответил он. – Однако сейчас команда измотана и поэтому очень озлоблена. Многих я даже не узнаю – длительные походы в условиях Арктики очень меняют людей, и часто – далеко не в лучшую сторону. Наверняка основной зачинщик Каммингс – он всегда как заноза.
– Что будем делать? – спросил я.
– Договариваться, – ответил Ситтон (так же как я, он был при шпаге). – Желательно по-хорошему.
Мы спустились вниз по трапу и, толкнув двери, вошли в переполненную кают-компанию. Здесь были все, кроме вахтенных, и судя по враз обернувшимся к нам лицам, разговор не обещал быть легким. Те, кто сидел за столом, даже не приподнялись при виде капитана, те, кто стоял вокруг, остались в прежних позах. Ситтон присел во главе стола на освобожденное специально для него место, я остался стоять за его спиной.
– Я слушаю вас, джентльмены, – коротко произнес капитан.
– Кто будет говорить? – громко спросил матрос Робинсон, оглядывая присутствующих.
