«8 мая 1762 года. Миновали 150-ю параллель. Сделали поворот на норд-норд-ост. Идем по 70° с. ш. Курс держим на острова Канадского архипелага. Погода спокойная, на море легкий туман. Видимость плохая. Соблюдаем меры предосторожности. Наблюдатели в числе двух человек поставлены на корме. Количество дрейфующих льдов увеличилось. Ночью в два часа тридцать три минуты по Гринвичу на расстоянии восьми кабельтовых по правому борту замечен айсберг…»
Яркое солнце било в глаза круглые сутки, ходя кругом над нашими головами. Полярный день начался, и в каюте во время сна приходилось закрывать занавеси. Я спал в каюте – отсутствие ночи могло с непривычки выбить из колеи, поэтому я жил, соблюдая режим по часам, – когда в дверь постучали.
– Да, – крикнул я, продирая спросонья глаза.
– На горизонте земля, сэр! – ответили с той стороны (после поворота канадский берег исчез из поля зрения). – Предположительно острова Канадского архипелага.
Наскоро одевшись, я вышел на палубу. Вокруг нас, словно белые причудливые цветы, отражаясь в зеркальной воде, неторопливо скользили громадные осколки льда, среди которых попадались даже маленькие айсберги, которых было вокруг великое множество, уходящее до самого горизонта. Прямо по носу виднелась узкая, постепенно приближающаяся полоска земли. Берроу, напяливший меховую шапку и шубу во имя спасения от холодного ветра, суетился на юте, куда-то указывая рулевому и стоящему подле него Ситтону. Ко мне подошел Метью, державший в руках подзорную трубу:
– Взгляните, сэр. Видите вон ту выделяющуюся полосу? Это остров, а за ним другой. Семидесятая параллель и в самом деле проходит через Канадский архипелаг. Да старик просто вне себя от гордости! Если еще окажется, что эта параллель проходит прямо по пути, да еще и по самой его широкой части, то я думаю, он просто начнет летать от счастья…
Я внимательно разглядывал приближающийся берег – сомнения не было, все признаки указывали на целую группу островов, и хотя я не был опытным моряком, но сразу увидел это.
Я поднялся на ют. Берроу действительно потирал руки от счастья, Ситтон же был необычайно суров и холодно смотрел на компас.
– Лево руля четыре минуты, – сказал он. – На ост-тень-норд.
«Октавиус», с шумом рассекая стальные, холодные воды, стремительно шел к островам. Берроу сделал несколько указаний рулевому, и судно повернуло еще на румб к северу. Небольшие льдины, ударяясь с глухим стуком и звоном, отскакивали от его корпуса.
– Придется немножко отклониться от нашей параллели, – сказал Берроу. – Видите вон то пространство? Очевидно, это и есть пролив, во всяком случае, на залив никак не похоже, так что берем на траверз его.
– Может, лучше спустить шлюпку и разведать дорогу? – спросил я, продолжая разглядывать более чем зловещий и мрачный пейзаж. – Чем рисковать кораблем– то?!
– Излишне, – ответил Ситтон. – Потеряем много времени. Просто убавим ход до минимума и аккуратно пройдем. Если что, мы всегда сможем развернуться. Я промерил: глубины тут порядочные…
– Невеселое местечко, – сказал я, отнимая окуляр от глаза. – Похоже, что одними птицами и заселено… (С помощью диоптрий трубы можно было различить целые стаи, кружившиеся высоко над скалами и проливом.) Напоминает Симплегады, верно, Берроу?
– Ледяные там точно присутствуют, – крикнул Метью со шканцев и хрипло расхохотался: – Готовьте голубя…
Я спустился в каюту. Элизабет, протирая пыль с мебели, напевала своим звонким голоском:
– Жила-была мышка МаусиИ вдруг увидала Котауси.У Котауси злые глазаусиИ злые-презлые зубауси…
– Ну же, дорогая, – сказал я с неимоверным волнением, – мы приближаемся к конечной цели нашего пути. Нам осталось пройти неизведанными доселе землями, там, где не ступала раньше нога европейца, а живут лишь эскимосы, тюлени и полярные птицы.
– Сколько еще нам плыть?! – с напускным капризом сказала Элизабет, надув губы. – У меня уже скоро плавники вырастут от этой качки…
– Через два месяца мы будем дома, – сказал я, – богатыми и известными на весь мир как покорители Северо-Западного морского прохода.
– Два месяца… – начала была она, но в это время на палубе раздался рев и свист нескольких глоток сразу. Кто-то что-то неразборчиво кричал, грохнул выстрел, еще один, послабее, затем раздался окрик Ситтона и последовал короткий, но яростный спор. Я выскочил на палубу, Элизабет, подбирая юбки, последовала за мной. Поднялся довольно сильный ледяной ветер, судно, кренясь, шло бакштагом к берегу, скорость увеличилась до шестнадцати узлов.
Возле борта стояла целая группа матросов, среди них был кок Каммингс, державший в руках дымящийся мушкет, приложенный дулом к выбленке, а также и Метью, с досадой смотревший куда-то за борт и сжимавший разряженный пистолет.
– Оставьте его в покое! – крикнул Ситтон. – Черт вас подери, сейчас ход сбавлять надо, а вы дурью тут маетесь! Не наиграться вам никак!
– Что случилось? – спросил я, подойдя к ним.
– Медведь, сэр, – ответил матрос Лейтс. – Смотрите, туда, вот он плывет.
Я проследил за его указательным пальцем – и с величайшим удивлением в самом деле увидел быстро плывущего по правому борту белого медведя. Это был крупный самец, он легко и изящно скользил в воде среди льдин, время от времени ловко ныряя и вновь выплывая на поверхность, и продолжал удаляться от «Октавиуса» с поразительной скоростью. В воде он без труда оставил бы позади себя не только человека, но и, пожалуй, даже шлюпку-шестерку.
– Как плывет! – с неимоверным удивлением воскликнул я. – Я видел, как плавают бурые медведи, но так, как этот, плавает разве что нырок. Так не может плавать медведь весом в полтонны. Поразительно, если бы кто рассказал, ни за что не поверил бы. И так далеко от берега!
– В этом нет ничего удивительного, сэр, – ответил Метью. – У полярного медведя даже строение черепа другое, нежели у какого-нибудь другого представителя этого семейства. А именно вытянутый и длинный, к тому же между пальцев его находятся перепонки, а слой жира позволяет ему спокойно переносить низкие температуры. Это прирожденный пловец, и ледовая вода – его родная стихия. Они способны делать при заплыве десятки миль, отдыхая на дрейфующих льдах, и частенько забредают в глубину Канады…
– Он удаляется, черт возьми! – с явной досадой воскликнул матрос Робинсон, метнув горевший охотничьим азартом взгляд в сторону прикрытой чехлом девятифунтовки…
– Сейчас не время охотиться! – отрезал я. – Думаю, в проходе мы встретим их еще немало…
– Какая прелесть! – воскликнула Элизабет. – Какой он милый!
