раз заходил сюда, но мне и в голову не пришло задать вопрос хотя бы себе, что за пузырьки стоят на тумбочке.
– Черт бы тебя побрал, что это такое? – ору я на нее, вскакивая на ноги и один за другим хватая флаконы и читая названия, которые мало, о чем говорят.
– Просто обезболивающее и жаропонижающее, и снотворное. Барбара выписала мне лекарства, я ничего сама, – она замолкает, когда видит выражение моего лица.
– Это не наркотики. Я никогда бы не стала… – бормочет она. Пытается встать, кутаясь в простыню, выхватывает у меня из руки один из пузырьков и, открыв, достает таблетку. – Это от температуры.
– Мне и в голову не могло прийти, что это наркотики, – пристально всматриваюсь в зеленые глаза, надеясь увидеть в них правду, которая бы меня не пугала до чертиков. – Давно ты … приболела? – хрипло спрашиваю я, наблюдая, как она глотает таблетку, даже не запивая. Привычное движение. Господи, чему я удивляюсь. Она же делает это всю жизнь. Грудная клетка сжимается, я с трудом хватаю глотки воздуха. Паническая атака. Кажется, теперь мне известно, о чем все так много говорят.
– Неделя. Может, чуть больше. Мне уже лучше. Сейчас температура спадет. – она иронично улыбается. – Не стоит беспокоиться. Я не собираюсь умирать сегодня.
Она идет в сторону ванной комнаты, закрывает за собой дверь. Я слышу, как шумит вода…. А я стою в той же позе, с зажатыми в кулак флаконами с таблетками. Мой мозг парализован ужасом.
«… Уйти с миром в душе.» «Я не собираюсь умирать сегодня». Сегодня, бл*дь.
Проходят минуты, но снова и снова прокручиваю ее слова в голове, убеждая себя не искать серую кошку в темной комнате. А потом случается то, что заставляет меня очнуться. Грохот в ванной, звук льющейся на пол воды. Секунда понадобилась на то, чтобы вышибить ногой дверь. Девушка лежит на полу. Без сознания, темные волосы на белом кафеле. Как картинка из страшного кино. Пальцы судорожно сжимают полотенце на груди. Она успела принять душ, и видимо, уже собиралась вернуться в спальню. Я подхватываю ее на руки. Легкую, словно перышко. Я не слышу, как она дышит. Нет, показалось. Живая. Облегчение лавиной накрывает меня, но снова сменяется волной паники. Натянув домашние брюки, одновременно набираю номер личного доктора, который уже много лет ведет нашу семью. Отправляю за врачом одного из секьюрити. Сижу рядом с Дашей, глядя, как медленно и неравномерно опадает ее грудная клетка. Я ни о чем не думаю в этот момент. Меня волнует только одно, точнее я жду – следующего ее вздоха.
Проходит, мне кажется, вечность. А на самом деле не больше сорока минут.
– Что тут у нас? – деловито, с ноткой снисходительности спрашивает Рональд Беркли, проходя в спальню. – Майкл, это уже не смешно! – взгляд мужчины задерживается на лице Даши, и до меня доходит, что он имеет в виду. Рональд вспомнил тот случай с Лили. Когда мы переиграли с придушением. – Когда ты уже поумнеешь?
– Это не то, Рон. И девушка другая. – отвечаю я, нервно сжимая и разжимая пальцы.
– Да? А похожа. – задумчиво смотрит на девушку, открывая свой чемоданчик.
– У нее жар. Горит вся. Дышит плохо, и потеряла сознание, когда принимала душ, – перечисляю я симптомы, которые успел заметить.
Рон протирает руки спиртом и надевает перчатки. Проводит стандартный первичный осмотр пациента. Бросив взгляд на меня, озабоченно хмурится.
– Ты сам-то в порядке? Успокойся, Майкл. Пока ничего криминально я не вижу. Помоги мне. Нужно положить на живот.
Я переворачиваю Дашу, а Рон тщательно прослушивает ее легкие. Слишком тщательно и слишком долго. Кладет снова на спину, уже сам, и снова слушает. Приподнимает веки, светит фонариком в глаза.
– Что, Рон? – напряженно спрашиваю я. Доктор смотрит на меня тяжелым умным взглядом. Он не собирается мне врать.
– Пневмония. Скорее всего, двусторонняя, острая. Медлить нельзя. Я вызываю скорую. Поеду с ней. Ты приготовь документы, страховку и необходимые вещи с собой.
– Рон, – я смотрю на черные ресницы Даши. Рональду уже вызвал скорую помощь, и вопросительно посмотрел на меня.
– Что, Майкл?
– Два года назад девушке сделали операцию по пересадке костного мозга, в следствии которой она вошла в состоянии длительной ремиссии. – произнес я выдержку из отчета, предоставленного Стивеном. – Это может быть рецидив?
– Острый лейкоз? – уточнил Рон диагноз. Я коротко кивнул. Доктор отвел взгляд. Плохой, очень плохой симптом.
– Не хочу ни пугать, ни обнадеживать тебя. Длительна ремиссия – это пять лет. Пять лет без тяжелых заболеваний и стрессов. Потом возможно полное излечение. Девушка выглядит неважно, но точно можно будет сказать, вернулся лейкоз или нет только после полного обследования.
– А если – да, ее можно снова вылечить? – я не мог не задать вопрос, ответа на который боялся больше всего на свете.
– Давай не будем загадывать. Сначала нужно понять, с чем мы боремся, а уже потом искать вакцину. Сейчас ее жизни угрожает сильнейшее воспаление легких. Но в больнице ей помогут. Девушка молодая, выкарабкается, – Рон мягко улыбнулся мне. – Документы, Майкл.
– Сейчас. Страховки у нее нет. Я оплачу все, что нужно будет.
– Договорились. Одень ее, я пойду встречать бригаду неотложной помощи.
Потом была бесконечная ночь в больнице. Я отключил телефон, прогнал охрану на улицу. Я сидел на диване в коридоре, в котором мигала лампа дневного света. Я смотрел на двери реанимации, за которыми спасали девушку, которую я…. Все мои мысли, желания и устремления, весь мой мир и моя жизнь – были там. В руках врачей, с которых я спрошу по полной, если они проиграют эту битву. Мы не можем вот так потерять друг друга. Мы только встретились. Я так мало успел сказать, а все, что успел, было глупо, мерзко, неправильно. Короткие виденья счастья и горечи, безумной страсти и яростных баталий мелькали перед глазами, стоило мне прикрыть их на мгновение.
Я не собираюсь умирать сегодня.
Я не собираюсь умирать сегодня.
