— Кто же тогда присылает крейсеры? — Эмма откинулась на спинку и рассеяно провела пальцем по голограмме экрана, — Крейсеры же приходят…
— Никто. Программы срабатывают, и крейсеры приходят. Ну, я так думаю, — Колька не оборачивался, и все так же шурудил железяками в ящике, — небось, роботы сами собирают своих андроидов где‑то на станции в космосе. И ряды роботов стоят и ждут дальнейших распоряжений. А распоряжения отдавать некому. Все люди давно стали животными, носятся по планете, по джунглям и ждут, когда станут сначала обезьянами, а после людьми. Процесс эволюции опустился на старый виток. Вот и все. Мы тут, наверняка, единственные люди на весь ближайший космос.
— Да ну тебя. Придумал теорию, — Эмма фыркнула, — это просто ужас, если твое предположение окажется верным.
— Ничего не ужас. Прикольно, если мы — единственные люди. Что хотим, то и будем делать. Вот только доберемся до управления Моагом.
— Да как мы до него доберемся?
— Просто. Сюда же добрались.
— А с животными что будем делать?
— Потравим чем‑нибудь. Читала, как раньше крыс травили? Или пятнадцатые их перестреляют. Что‑нибудь придумаем.
— Интересно, как там Валёк? Вдруг уже превратился в такое же животное и нападает на девочек? Коль, это все безнадежно, бессмысленно как то.
Колька обернулся. Глянул быстро на Эмму, пробормотал:
— А про Валька‑то я забыл совсем. Точно, он может напасть и…
— И что?
— Ничего. Забудь. Давай выбираться отсюда. Тут есть оружие, есть язык этих чертей. Сейчас попробуем с помощью языка загнать всех тварей сюда обратно. Вдруг получиться?
— Получается, что из старших ребят остался только ты, — проговорила Эмма, — вдруг эта зараза передается только мальчикам?
— Не только. Ты же тоже заболела.
— Но почему тогда мальчики заболевают чаще, чем девочки? Почему не заболела Маша, Нитка или Таис? И Федор тоже не заболел…
— Тайка и Федька — они особенные. Они не заболеют.
— Их уже нет, Коль.
— Да спорим, что они живы? Спорим, Эмм? Я знаю их, это не те ребята, что погибнут просто так. Их не одолеть просто так. Наверняка они тоже что‑то нашли наверху, просто наверняка.
— Все равно не могу понять, почему одни заболевают, а другие нет? В чем тут секрет? Не сделаешь мне кофе? Я еще полчасика почитаю, и будем выбираться. Ты правильно сказал, надо вернуться к своим и что‑то придумать.
Эмма снова принялась просматривать файлы. Воспоминания, ссылки на биологические описания. Со всей этой биологией еще надо будет разобраться. Но это уже после, когда Эмма вернется на базу. Еще будет время у нее.
…Я узнал имена тех, в чьем организме вирус не принял активную форму. Взломал файлы штурмана Андрея Шереметьева. Ни он, ни его жена, никто из его друзей не заболели. Я их знал, они пытались сохранить устаревшую форму отношений в виде семьи. На Земле это запрещено, но тут, на станции старые традиции все еще сохраняются. У правительства не доходят руки до станций. Практически, все, кто жил семьями — все уцелели. Что должно быть во всем этом…
Ну, вот. Еще один штрих, еще одна догадка. Роботы не учили в классах, что семьи на Земле запрещены. Почему? Что плохого в том, что люди живут семьей? Что все‑таки твориться на планете Земля?
Эмма поднялась с кресла, прошла в диспетчерскую. Сделал себе кофе. Еле заметный дымок, поднимающийся от кружки, приятный запах кофе — все это казалось странным и неправдоподобным в этой давно заброшенной диспетчерской.
Вовка увлеченно играл и не обращал на Эмму никакого внимания. Какая‑то старая игра на планшете, где надо управлять космическим челноком, совершать полеты и бороться против пиратов. Точно так же часами играл Валек. Зависал, не отрываясь и не обращая внимания на остальных. Зависимость от игры, о таком Эмма как‑то читала в одной из книг по психологии, которую брала в библиотеке. Старая книга, напечатанная на бумаге. Таких книг было достаточно на Втором Уровне. Правда, почти никто их не читал, кроме Эммы.
Игра заменят собой реальную жизнь. Вот у Валька реальная жизнь превратилась в постоянную игру. И Вовик сидит тут уже несколько часов. Он не спал, не вставал размяться. У него другая жизнь. Он живет в ней и двигается вместе со своими челноками.
Вот точно так же и Гильдия заменила реальную жизнь на подобие жизни. Три Уровня Станции — Три Уровня Игры. Доходишь до конца — и тебя списывают. Правила меняются, только игрокам не сообщают об изменениях. Дети играют, даже не зная, что в конце их ждет "гейм овер" — "конец игры". И останутся только роботы.
Эмма положила руки на плечи Вовки. Тот не оглянулся. Даже не дернул плечом. Так просто его сейчас не вытянешь из игры. Надо сначала немного переключить его внимание.
— Выпей кофе, — велела Эмма и поставила перед мальчиком кружку, — давай‑ка, выпей кофе. А то замерзнешь тут совсем и засохнешь без жидкости. И заканчивай игру. Мы скоро уходим.
— Что? — не понял Вовка.
— Мы уходим. Скоро уходим отсюда. Потому заканчивай играть. Понял? Пять минут — и чтобы ты вышел и закрыл все файлы.
— Так сейчас же время спать, — удивился Вовка, — время, когда на Втором Уровне выключают свет.
— Мы не на Втором Уровне. Мы у чертей. Потому надо выбираться. Понял?
Вовка молча кивнул и вернулся к игре.
Да, надо уходить. Эмма вернулась в столовую — лабораторию. Принялась перекидывать файлы на свой планшет. Дневники, научные записи, язык животных. Все, что было на компьютере профессора. Колька тут же принялся все дублировать себе, на свой планшет.
— Значит, штурман не заболел, говоришь? — уточнил Колька, как только закончил работу, — А хочешь, я тебе что‑то покажу? Вот тут нашел запись, на одном из экранов в этой столовой.
Колька отложил в сторону свой планшет, повернулся. Дотронулся рукой до экрана, вызывая меню. На таких экранах, как правило, крутили рекламные слоганы станции, нужную информацию, новости и объявления. У них были небольшие чипы с памятью, где хранились и фильмы и музыка. Удобно во время завтрака, обеда и ужина тут же просматривать новости или фильмы. Экраны не были голограммными, в этом был значительный минус. Зато они были большими и четкими. Яркими и безотказными. Достаточно одной голосовой команды — и возникало меню. Управлять ими вообще можно было с помощью голоса.
Но Колька предпочитал задавать команды пальцами, быстро перебирая по чуть светящейся поверхности.
— Смотри, — сказал он, и перед Эммой возникла запись.
Большая круглая комната. Диванчики, столики с голограммными узорами. Эмма узнала тот самый зал, через который они проходили на Третьем Уровне, и где остались Таис и Федор. Только сейчас в зале было полно людей. Вперед вышел невысокий кареглазый человек с умным, подвижным лицом, мягко улыбнулся и сообщил:
— Сегодня у нас знаменательный день, друзья. Наши последние разработки в области робототехники одобрены Международным Сенатом и запущены в производство. Очень скоро наступит не просто Новая Эпоха, а Новейшая Эпоха. Роботы класса Дон смогут не только сами принимать решения, они смогут выполнять сложную интеллектуальную работу. Они смогут думать. Они будут пластичны и интересны. Кроме того мы получили разрешение работать с программами "Живой плоти", то есть создавать биороботов. Роботов, внешне ничем не отличающихся от людей. На такие разработки уже есть заказчики. Это новое слово в робототехнике, дорогие коллеги.
— Значит, ты все‑таки добился разрешения? — спросил высокий светловолосый парень, — Не смотря ни на что, ты добился разрешения?
— Мы лезем не туда, — пробормотал еще один человек, поднялся и прошел к выходу.
После обернулся и добавил:
— Это принесет беду всему человечеству. Мы занимаемся не тем, чем надо. Взяли на себя роль Творцов, только никогда не надо забывать, что человечество обычно всегда было тварями, а не творцами.
— Ну, что ж, — весело ответил кареглазый человек, — техник Логинов всегда сомневался, но прогрессом двигают не сомневающиеся, а те, кто чувствует веяние времени. Человечество выходит на новый виток развития, и не нам стоять на этом пути. А вам, господин Шереметьев, придется подчиняться распоряжениям Гильдии. У вас подписанный контракт.
Высокий и светловолосый, которого кареглазый назвал Шереметьевым, не стал отвечать. Тоже повернулся и вышел.
На этом запись заканчивалась.
— Почему она тут оказалась? Эта запись? — удивленно спросила Эмма.
— Да кто его знает? Может, профессору делать было нечего, и он уже грузил на экраны всякие файлы. А, может, совесть замучила. За жадность к прогрессу…
— Жадность к прогрессу… Выдумал тоже, — хмыкнула Эмма, — А еще есть записи?
— Больше нет. Вот тот мужик, который умничал о прогрессе и радовался новым разработкам, и есть профессор Калужский. Между прочим, Илья был его сыном. Ну, фамилия у них, по — крайней мере, одинаковая.
