— Я не вижу причин, по которым это изобретение можно считать спорным, — тихо, но «увесисто» произнес Иосиф Виссарионович. И заметил, что Берия при этом широко улыбнулся.
— Спор тут не о важности изобретения, а о премии как таковой. Потому что наркомуголь считает, что премия должна быть не менее чем второй степени.
— Почему?
— Потому что по их подсчетам, внедрение этой машины дало уже в сорок третьем году стране больше полумиллиона тонн условного топлива, получаемого буквально из мусора.
— Я думаю, что к мнению наркомата угольной промышленности следует прислушаться.
— А я думаю, что надо прислушаться к мнению наркомата электростанций: по их подсчетам, топливные гранулы, только не древесные, а изготовленные вообще из соломы, обеспечили только электростанциям по полтора миллиона тонн условного топлива в год!
— И кто из них, по твоему мнению, должен победить?
— А вот товарищ Мехлис считает, что автору этого изобретения вообще премию давать не надо!
— И чем же Лев Захарович недоволен? Или он считает, что этот изобретатель замышляет против Советской власти?
— Он считает, что изобретатель не дорос до Сталинской премии, потому что изобретатель — это четырнадцатилетняя девочка!
— То есть он думает, что в нашей стране девочкам запрещается изобретать? И получать премии⁈ В этом он, нам кажется, глубоко заблуждается. Сколько, ты говоришь, она нам сберегла условного топлива?
— Я посчитал немножко, в прошлом году получилось примерно три с половиной миллиона тонн.
— Одна девочка дала стране больше, чем тысячи стахановцев… мы думаем, что премия первой степени будет достойным выражением уважения этой девочки нашей страной.
— Следующий номинант: товарищ Бурденко выдвинул на соискание премии первой степени изобретателя… нет, разработчика технологии конвейерных хирургических операций, которая позволила резко сократить время хирургического вмешательства и повысить… нет, сократить смертность при проведении таких операций практически до нуля.
— Я даже слушать не хочу о чем тут можно спорить. Выдвижение Николая Ниловича мы, надеюсь, утвердим единогласно.
— А вот его же выдвижение на премию первой степени за изобретение прибора под названием дефибриллятор, который оживляет пациента даже после остановки сердца…
— И кто-то с таким выдвижением не согласен?
— Лев Захарович. Он опять считает, что юность изобретателя не дает ему права претендовать на премию.
— Мы же уже решили, что он ошибается.
— Я тоже так думаю, а теперь перейдем к следующим изобретениям. И сложность в том, что опять Николай Нилович, но уже в сорок четвертом подал два представления на премию первой степени. За изобретение шовной хирургической машинки, с помощью которой десятки, если не сотни тысяч раненых были успешно прооперированы и вернулись в строй…
— Я много об этой машинке слышал прекрасных отзывов, думаю, что тут вопросов для споров нет.
— А еще за изобретение препарата «дезинф», практически полностью исключающий бактериологическое инфицирование ранбольных. И подавление уже занесенных в раны инфекций.
— Да, — Николай Нилович поднялся с кресла, — я еще раз хочу сказать, что этот препарат помог излечить более миллиона раненых, и несколько сотен тысяч помог не сделать инвалидами: даже при очень тяжелых поражениях ампутация перестала быть неизбежной.
— Но я снова не вижу причин…
— А Лев Захарович видит! — едва удерживаясь от смеха, выдавил из себя Струмилин. — Потому что он считает, что четырнадцатилетняя девочка таких изобретений сделать не может!
— Какая девочка? — удивился Сталин.
— Четырнадцатилетняя.
— По-моему, мы с возрастом изобретателей все уже решили.
— Я тоже так думаю. А следующий номер нашей программы, барабанная дробь, объявляет товарищ Судоплатов, выдвигающий на премию первой степени изобретение бесшумной снайперской винтовки «иммун» и бесшумного автомата «велит».
— Должен заметить, — высказался в защиту своего представления Павел Анатольевич, — что и то, и другое — просто потрясающее оружие. Диверсионные отряды с таким оружием мало что практически потерь не имели, но и на самом деле ужас на врага наводили: ведь враг видит, что его убивают, но не понимает кто и откуда… Оно нам в Венгрии и Австрии немало жизней спасло, в том числе и из-за паники у врага.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что это за названия такие… непонятные?
— Наверное, эта девочка начиталась книжек исторических про римские легионы…
— Какая девочка⁈
— Четырнадцатилетняя! — Струмилин заржал в голос. Иосиф Виссарионович сердито взглянул на Берию, но Лаврентий Павлович, не переставая улыбаться, лишь успокаивающее кивнул.
— Слава, сейчас кому-то станет не до смеха.
— А я что, виноват что ли, что эта юная зараза, не иначе как нам назло, изобретает всякое направо и налево? Ты бы, Иосиф Виссарионович, запретил Льву Захаровичу читать представления на Сталинские премии, а то его от злости кондрашка хватит.
— Какая юная зараза?
— Эта. Которая все, что мы сейчас обсуждали, изобрела. Одна. Изобрела все, о чем мы сейчас говорили. И никто даже не знает, чего она еще наизобретала, но никому об этом не рассказала…
— Ну ладно… а почему Мехлиса от чтения представлений отстранить нужно?
— А потому что по сорок пятому году на изобретения это девочки уже шесть представлений поступило. А сколько еще поступить до пятнадцатого марта, я и не знаю…
Сталин снова взглянул на Лаврентия Павловича, но тот, не переставая улыбаться, знаком показал, что «потом»…
— Ну что же, мы не видим причин, по которым можно отклонить эти номинации. Ведь премии полагаются за конкретные работы, а если человек смог несколько столь значимых работ такого уровня сделать, значит человек он действительно достойный. У нас еще какие-то номинации остались для обсуждения? Тогда на этом и закончим… Лаврентий Павлович, а с вами мы хотели еще кое-что обсудить…
Пантелеймон Кондратьевич приглашающее махнул рукой, усаживая Савелия Федоровича в кресло, и спросил:
— Мы с тобой вроде уже встречались?
— Было дело, в сорок первом.
— Ну да… рассказывай, зачем прилетел-то?
Товарищ Егоров в Минск именно прилетел, на Таниной «арке» прилетел — но все же предварительно в ЦК Белоруссии позвонил и о своем визите предупредил заранее. Не пояснив, впрочем, причину визита.
— Рассказывать долго… минут пять, но ты выслушай. У нас в Коврове артель новая создалась, под названием «Ковровский тракторишко»… ты не смейся, у нас, считай, все артели с названиями… им названия одна юная дама придумывает, а мужики, понятное дело, только ржут довольно. Так вот, ребята в артели грамотные, это они новый «Универсал», что во Владимире сейчас выпускается, и придумали.
— А мы тут при чем?
— А при том: артель — есть, а вот металла у них, чтобы трактора выпускать, нет. Вот я и подумал, что Белоруссия им помочь может.
— Ты когда сюда летел, сверху много заводов металлургических увидел? А то вдруг где-то спрятались, а я и не знаю.
— Заводов нет, а металла у вас много. По полям и лесам он кучами валяется.
— Да весь лом с полей еще в сорок четвертом собрали!
— Танки всякие и прочие большие железяки — да, собрали. Но валяется много железяк и поменьше. Я даже про гильзы разные не говорю, но оружия поломанного, прочих мелочей… я тебе как партиец партийцу скажу: если поднять на сбор металлолома хотя бы пионеров…
— Ну поднимай.
— Я далеко, а ты — близко. Просто тебе недосуг этим заниматься, я понимаю. А потому с предложением от нашего обкома и прилетел: вы нам лом, а мы вам — трактора. Сто тонн лома — один трактор. Вне всяких планов.
— Научи из лома трактора делать, а то у нас никто пока не придумал как.
— У ребят этих есть печка, электрическая. Небольшая… но они сейчас уже собираются и большую поставить. Я не об этом: мужики трактора делать умеют и готовы поделиться. Артели-то госплан заданий не навешивает, и трактора они могут куда угодно отправлять. Но госплан на них и металл не выделяет, так что мы тут можем сильно помочь друг другу.
