— А я знаю!
— Ну почему?
— Сначала скажи, кто ты такой!
— Ты же знаешь.
— Нет, ты скажи! Ты сам скажи! Кто ты такой на самом деле.
— Вот новости! — удивился рыжий. — Кем же я могу еще быть?
— Ох и хитрый ты! — засмеялась она. — Ну и хитрый! Притворяется и притворяется! А почему там, на лужайке не притворялся?
В этот момент мелодия и трески оборвались, словно приемник выключили, и раздался медлительный, гипнотизирующий мужской голос.
— Спокойно. Все хорошо. Не сомневайся ни в чем.
Она замерла и увидела, как застыл и рыжий.
— Он всего лишь еще не готов к тому, — продолжал голос, — чего ты от него ждешь. Не удручайся. Это предусмотрено.
— Может быть, мы переусердствовали? — спросил взволнованный низкий женский голос. — Вообще произошел пережим с его подготовкой?
— Нет. Ты вела себя правильно, все вели себя правильно. Все в пределах Стиля. Он серьезно встревожен. Скоро наступит переворот.
— У него не хватает сил! Его очень привязывает прошлое; он не в состоянии освободиться. Может быть, все-таки ошибка в самом выборе?
— Исключено. Не каждый отказывается от открытия, от старых понятий, не каждый способен на сомнение. Пусть он хватается за прошлое — это всего лишь инерция. Ни на мгновение не забывай: он человек, и страдает.
— Я теряю веру!
— Сделай усилие. Спокойно. Ваша полная встреча состоится позднее. Она произойдет также в пределах Стиля. Сейчас все дело в тебе. Поверь: твой теперешний образ тебе по силам. Предельно сосредоточься.
— Но он уйдет!
— Его встретят…
Рыжий наклонился, раздался щелчок, транзистор умолк.
— Зачем ты выключил? — недовольно крикнула она. — Или это не для наших ушей?
— Слышал я этот радиоспектакль, — спокойно сказал рыжий и распрямился. — Ничего особенного. Банальщина на банальщине. Молодая девушка встречает молодого человека и влюбляется. Но он плохо воспитан, ведет себя по-хулигански, и вот на него пытаются влиять, чтобы он стал лучше, и тут сплошная тягомотина с этим влиянием и перевоспитанием. И в конце все-таки перевоспитатели одерживают победу, и все завершается хорошо; у молодых свадьба.
— Ты это только что сочинил!
— Я? Пожалуйста! Слушай дальше. — И — снова щелчок.
— …так надеялась, так верила! — плаксиво говорил женский голос. — Но эти его друзья, эти компании… Что ему мои чувства?
— Успокойся, — бодро заверил мужчина. — Ты еще плохо представляешь себе, что такое пример.
— Он ведь не желает никого слушать!
— Только видимость. И сопротивление его — одно упрямство. Сильное, чистое чувство и хороший пример всегда одерживали верх…
— Выключи! — потребовала она.
Рыжий выключил; рубашка его почернела от воды.
— Ну вот, я говорил…
— Это не то.
— А что?
— Не знаю. Не то. Это — для наших ушей.
— Странные рассуждения…
— Тот голос был похож на голос твоего начальника.
— Какого начальника?
— Какого, какого… Ученого, вот какого.
— Он не мой начальник.
— Не притворяйся. А где музыка?
— Да на той же волне, наверно, где же ей быть? Просто занесло откуда-то в этот эфир из другого, и вместо музыки получился радиоспектакль. Ну-ка…
Рыжий опять включил транзистор, и теперь уже была прежняя музыка тихая и незатейливая.
— Притвора! — упрямо сказала она, затем приблизилась и прямо заглянула ему в глаза.
— В чем ты меня подозреваешь?
— А в том, — сказала она, чувствуя, как ею овладевает волнение. Жалко, что так… Что так трудно разговаривать.
— Почему?
— Не знаю… Мне кажется, что и имя у тебя другое.
Она вдруг подумала, что он спит, а выход его из дому, и разговор, и действия — все лунатизм, и завтра он ничего не вспомнит. Ей захотелось немедленно разбудить его, чтобы спросить, чтобы узнать, чтобы говорить по-настоящему. Но она когда-то слышала, что опасно будить лунатиков, что их следует осторожно остановить и уложить, иначе с ними может случиться беда.
У ног его собралась лужа, словно он был настолько тяжел, что земля подалась под ним и образовалось углубление.
— Не простудиться бы тебе, — тихо произнесла она. — Этот твой вечный насморк…
— Привычка, — сказал он.
— Дурная.
— Конечно.
— Поэтому иди домой, переоденься и ложись. Утро вечера мудреней. Хочешь, я провожу тебя? — Она взяла его за руку. — Идем.
Они пошли прямо по лужам. Ей чудилось, что они давным-давно знают друг друга, исходили вместе немало дорог, и ей сейчас хотелось обо всем этом говорить-говорить-говорить. Но она понимала, что не сможет найти правильных слов, что ощущения ее слишком неясны и зыбки, как неясно и зыбко в эту минуту все вокруг.
— Сегодня на поляне ты говорил другим голосом.
— Это было уже вчера.
— Ладно, вчера. Но почему совсем другой голос?
— Как сказать… Я чувствовал прилив сил…
— И у меня произошел прилив сил.
— Вот видишь, — сказал он. — Ты меня ведешь. Ты — ведущая. А не воспрянувший не может быть ведущим.
— Я к Марго могу повести?
— Конечно…
Они подошли к крыльцу «мужского» дома.
— Спасибо, — сказал рыжий.
— Иди-иди, спать пора, — с нарочитой строгостью ответила она. — А я сегодня, то есть вчера, хотела тебя убить.
— Я знаю.
— Ты не обиделся, что я послала тебя?
— Нет.
— Ну ладно… Расскажешь мне завтра про радиоспектакль?
— Хорошо.
— А вспомнишь?
— Почему же нет?
— Ты не спишь? — Она опять заглянула ему в самые глаза.
Он улыбнулся.
— Нет. Иди. А то простудишься. Давай, я теперь провожу.
— Не надо, — сказала она. — До свиданья…
Она медленно шла назад и думала о том, что произошло. Фокусы с транзистором, встреча, разговор — все это не казалось ей необычным, хотя она и не объяснила бы, зачем ей понадобилось увидеть рыжего в такой час, в ливень, и почему она была уверена, что он выйдет. Ей было покойно, только время от времени поднималось что-то вроде обиды из-за того, что существуют, стало быть, вещи, которые «не для наших ушей». Завтра, а точнее — уже сегодня, она обязательно поговорит об этом с рыжим; она заставит его быть откровенным, ему не удастся увильнуть…
Она села на бревно возле останков сгнившего сруба. Из транзистора звучала тихая музыка. Уже занимался рассвет. Дождь почти прекратился. Она посмотрела на мрачные низкие окна напротив, на темный палисадник, на высокий угрюмый забор — там сейчас спит, а скорее всего — смотрит в темноту бессонными глазами пасечникова Лиза и придумывает новый поворот в своей жизни… Потом она вспомнила про истерику Марго, подумала, что та, может быть, проснулась и исходит от ужаса, одна в темной, сырой избе. «Ведущая», — прозвучал в памяти голос рыжего. Она поднялась и пошла к дому. Под ногами брызгалась и посверкивала вода; сверху плавно оседала теплая дождевая пыль; обильно пахло размоченной землей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
