Евдокия Ивановна рассмеялась.
— Ды не тада она у первай раз пошла!
— Как не тада, ты че? Тада и пошла.
— Другой раз она пошла.
— Када другой-то?
— А тада, када ее гусь-лебедь етот объехал, свадьбу заказал, а сам будь здоров. Вот када.
— Ну можеть, конешно… А че, Ховра ходить перестала?
— Кол осиновый у воротах вбили, во че.
Женщины еще поспорили неазартно, и когда Визину показалось, что интересующая его тема заслоняется другими, он деликатно остановил спорщиц.
— Извините меня, но почему так называется, почему «Сонная Марь»?
— Дык… — Евдокия Ивановна подумала. — Назвали и усе. Мало ли! Сказали тада Макарову, что Марь тама за болотом. «Сонная Марь», сказали — так и пошло. Кто ж его знаеть, зачем разные имена такые даются?
— Но почему именно «сонная»?
— А можеть, понюхаеть человек того пару и звенеть.
— Да, — сказал Визин и посмотрел на Андромедова. — А что если тут собака и зарыта? Засыпает человек, а во сне все худое забывается. Только и всего.
Андромедов отвел глаза и ничего не ответил. А Евдокия Ивановна опять усмехнулась.
— Нехай наука ваша разбирается, почему так называется.
— А что такое «марь»? — неугомонно спросил Визин, рискуя раздражить хозяйку.
— Марь и есть Марь. Смариваеть. Морока, значить, Морочь. Нехорошее место, одным словом.
— Как же нехорошее-то, Евдокия Ивановна! Ведь, как вы сказали, и раны там залечивали, и горе забывалось. Чем же оно нехорошее?
— А тем, что страшное.
— Понятно, — сказал Визин. — Значит, Варвара Алексеевна так всю жизнь одна и прожила?
— Так и прожила. А че? Многие так прожили, не она одна.
— Умница она была, царство ей небесное, — опять пристроилась Анна Захаровна. — Усе знала, усе умела. А помирала тяжко. Усе так помирають, кто много че такого знаеть, а передать некому.
— Так никого и не нашлось? — спросил Визин.
— Была одна девка, Михеевых. Усе бегала к Варваре, када она уже старая стала. Подсобить, поможеть. И уже када Варвара помирать стала, усем выйтить велела, а ее оставила при себе, чтоб, верно, передать.
— От удумають тоже! — воскликнула с досадой Евдокия Ивановна. — Ды я сама при ей тада была.
— Не, Дуня, ты выходила, я помню. А Стешка оставалася. И сразу тада Варвара померла… А Михеевы потома уехали.
— Куда?
— Кто знаеть… Усе отседова разъехалися.
— А где похоронена Варвара Алексеевна?
— Дык иде ж! Тута и похоронена, у Макарове, — сказала Евдокия Ивановна.
— Такая интересная история, — со вздохом проговорил Визин. — Как ты считаешь, Коля?
И Андромедов, во все время разговора не проронивший ни звука, прочистил голос и не без волнения ответил:
— Вам, Герман Петрович, Евдокия Ивановна и Анна Захаровна рассказали гораздо больше, чем мне.
— Ну во! — хмыкнула хозяйка. — Ломалися-ломалися, а рассказали больше.
— Спасибо вам! — с чувством сказал Визин. — Вот бы только знать, где она, эта интересная и загадочная Сонная Марь, в каком уголке тайги прячется.
— То-то и оно, — отозвалась Анна Захаровна. — Иде она, в каком уголку. Кто скажеть, када тетка Варвара тама последняя была. Ребяты наши, бывало, залезуть на лесину, глядять-глядять, усе глаза проглядять: иде она, ета Марь? Ниче и не видать — одна тайга на усе стороны. А кто ходил, дык побродють-побродють и — назад ни с чем. Во и думай, иде она. Усе ж таки иде-то, верно, есть, зря ж не говорили б…
— Ага, — кивнула Евдокия Ивановна и насмешливым взором обвела гостей. Брехня ета усе.
Визин изумленно уставился на нее: такого заключительного аккорда он не ожидал.
— Ай, Дуня, — конфузясь за подругу, сказала Анна Захаровна. — Ну че ж ты так-то? Вы не думайте, — обратилась она к Визину, — она ета так. Вурос свой показываеть. Век рядом живем, а че у ей на уме, так и не пойму. Вуросливая девка.
Визин не понял этого слова, посмотрел на Андромедова, тот тихо пробормотал — «строптивость, упрямство…»
Хозяйка, глядя на поднимающегося с трудом ученого гостя, проговорила, заминая улыбку:
— Не привыкли, видно, пеши ходить… А до Мари-то подале, как от Рощей будеть.
— Осилим, — подчеркнуто бодро ответил Визин и учтиво начал извиняться, благодарить, прощаться.
Когда они вышли, Андромедов сказал:
— Я думал, вы и про доктора Морозова спросите.
— А к чему? Что бы я нового узнал? Или ты что утаил?
— Нет, я ничего не утаил, Герман Петрович. Но вот про Сонную Марь я вам тоже немало наговорил, а они, видите, как рассказали. Уже гораздо более интересная информация получается. Надо было, я думаю, спросить про Морозова…
— Что ж — спросим в другой раз.
Они шли тихо; вышли за дома в сторону пасеки, потом повернули назад, потом — опять к пасеке. Визин сказал, что ему необходима разминка. Андромедов поддержал; конечно, правильно, исключительно необходима. На лбу Визина собирались складки; он сосредоточенно смотрел под ноги, отвечал отрывисто, рассеянно; он сказал, что «переваривает бабок». Андромедов кивнул: ничего, дескать, удивительного.
— Мне, Герман Петрович, кажется, — заявил он, помолчав, — я тогда не договорил вам про свои соображения, — так вот мне кажется и это вполне допустимо, что Сергей Игнатьевич Морозов нашел тот самый препарат: это пары Сонной Мари. Я чувствую, понимаете, чувствую! Ведь он стал проверять легенду, понимаете? А в легенде, вы слышали: «и забывается горе, с которым пришел». Горе, Герман Петрович! То самое — наиболее активное в настоящий момент переживание, воспоминание. Пришел к источнику, вдохнул — и горе прошло. Ты идешь, значит, туда с этим активным воспоминанием, сосредоточиваешься на нем, все помыслы — о нем. Надо, значит, вдыхая, сосредоточиться на том, что мучает, гнетет, Вот что мне кажется, Герман Петрович.
— Перекрестись, — сказал Визин. — Как бабки эти.
— Ну что, разве не верный ход мыслей?
— Это, коллега, не мысли. Это домыслы. А еще вернее — стихи. Так они, скорее всего, и пишутся… Но ты радуйся: твоя все же взяла. Слышал про остров в болоте? Про камешки, которые там звенят?
— Да! А вот мне они про камешки не рассказывали. Может, просто не вспомнилось тогда? Подумаешь, мол, камешки…
— А про то, что брехня все, тоже не говорили?
— Не говорили.
— А если б сказали, ты бы, конечно, не поверил?
— Конечно! Они и сами не верят, что брехня. А вы разве поверили?
— Психолог какой, — пробормотал Визин. — Очень она любопытная, эта Евдокия Ивановна.
— Я думаю, все — ее уросливость. Гордая женщина! Может быть, она до сих пор таит обиду на свою тетку Варвару, что та не ей свои секреты передала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
