— А как здоровье господина генерала? — насмешливо спросил Мирэ.
— Здоровье ничего… Хотя у них были доктор…
— А вы все-таки снесите наши карточки господину Пенебельскому! — настаивал Вовка.
— Виноват, а вы из графов или князей будете? — осведомился лакей. — Потому что его превосходительство наказали, если из графов, или князей, или из генералов, тогда принимать.
Вовка переменил тон:
— Послушай, ты чересчур болтлив. Вот тебе карточки, передай сию же минуту! Понял!
Лакей, как встрепанный, скрылся за дверью. Через минуту вернулся.
— Пожалуйте. Просят обождать в салоне. Сейчас немножко оденутся и выйдут.
В салоне с мягкой мебелью и хрупким столиком посредине, среди драпировок, зеркал и бронзы сообщники уселись в ожидании "его превосходительства". На металлическом блюде лежали визитные карточки новых аристократических знакомых Ольгерда Фердинандовича "из графов, князей или генералов". Приятели, зная слабость Пенебельского к чинам и титулам, пересмеивались, вернее, усмехался один Мирэ. Вовке не до смеха было.
Неожиданно появился в утреннем, песочного цвета костюме Ольгерд Фердинандович.
— Здравствуйте, господа! Я немножечко заставлял вас ждать. Но мне не совсем здоровится. Теперь такие события, что кто переживает их с нервами… Я понимаю, Борис Сергеевич, вам хотелось бы маленькое интервью. Я вам могу давать такой материал…
— Вы ошиблись наполовину, — перебил миллионера маг и чародей газеты "Четверть секунды". — Наше интервью несколько иного характера, чем вы думали и чем вам хочется.
Лицо, банкирское лицо с белым, отполированным, как слоновая кость, носом, вытянулось.
— Что значит? Я вас не понимаю…
— Сейчас поймете. Соблаговолите сказать, вами или не вами написано это письмо? Владимир Никитич, дайте господину Пенебельскому письмо, скрепленное его именем.
Ольгерд Фердинандович первым делом взглянул на подпись.
— Ой, так это же совсем не я! Это самое грубое имитасион. Я никогда не подписывался "фон", я был и остаюсь русским… Опять какое-нибудь мошенничество, опять какой-нибудь шантаж! — беспокойными глазами искал он сочувствия у обоих приятелей.
— А вы пробегите письмо…
Ольгерд Фердинандович углубился в чтение, гримасничая, сжимая кулаки, недоуменно поводя плечами.
— Это самая грубая мистификация, которая только может быть! Я не имел понятия, что графиня Чечени находится здесь, в Варшаве, не имел понятия, что господину Криволуцкому угрожает какая-то опасность. Вообще я решительно ничего не понимаю! Ведь это же чёрт знает что такое! Какие-то прохвосты воспользуются именем уважаемого, почтенного человека с видным общественным положением… Я буду жаловаться, искать защиты!.. Я буду звонить генерал-губернатору. Я потребую, чтобы нашли шантажистов и поступили с ними по закону. Но что же такое вышло? Графиня поверила этому письму?
— Поверила и очутилась в руках негодяев. Вернее, одного негодяя. Есть такой германский шпион — Флуг…
При слове "Флуг" Пенебельский вздрогнул, и его темные глаза с опаскою перебегали с Мирэ на Вовку и наоборот.
— Господин Пенебельский, вы знаете этого Флуга? — спросил Борис Сергеевич.
— Почему я должен знать Флуга? Понятия не имею! Вы говорите, он германский шпион. Почему я должен знать шпионов?..
— Но почему же он, ибо это несомненно Флуг, воспользовался вашим именем, чтобы заманить графиню в ловушку?
— Не знаю. Вероятно, потому, что мое имя очень известно и внушает доверие. Господа, я очень извиняюсь… Я сейчас должен переодеться и ехать к генерал-губернатору. Письмо это я могу оставить у себя?
— Нет. Вы его нам верните. Для нас это документ…
Приятели откланялись, и оба заметили, что рука Ольгерда Фердинандовича холодна и дрожит.
На площадке лестницы сообщники остановились.
— Этот господин здесь ни при чём, это ясно, как Божий день, — заметил Мирэ. — Но только напрасно увиливает от знакомства с Флугом.
— Он знает Флуга и очень хорошо знает. Во-первых, у меня по этому поводу были кое-какие сведения еще в Петрограде, а, во-вторых, вы заметили, как при одном имени Флуга "его превосходительство" изменилось в лице? Но опять-таки мы переходим на академическую почву. Сейчас не до взаимоотношений этих двух мошенников. Сейчас надо все внимание сосредоточить на розысках исчезнувшей графини. Очевидно, Флуг, написав подложное письмо от имени Пенебельского, хотел убить двух зайцев сразу. Во-первых, внушить доверие — могла ли она подозревать в чём-нибудь Пенебельского, а во-вторых, заманить ее именно сюда, в "Полонию".
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но почему же сюда? Он мог бы при желании выбрать более укромное место, а не шумную "Полонию".
— Более укромное место навеяло бы графине подозрение и, кроме того, Флуг не мог бы воспользоваться именем Пенебельского… Надо было ее усыпить, чтоб она поверила, не догадываясь о возможности предательства… Так и вышло. Она поверила и… очутилась в западне.
— Но, милый друг, неужели вы предполагаете, хоть на секунду, что графиня находится именно здесь? Не может же человек исчезнуть в гостинице, как иголка.
— Именно может! Вспомните "Семирамис-отель", вспомните похищение графини из "Бристоля". Комбинация сундука с человеческим грузом, задавшаяся раз, отчего же ей не повториться?..
Опершись грудью на перила, Вовка машинально смотрел вниз, в глубину вестибюля. Там суетилась прислуга, мелькали обшитые галунами кепи портье, то появлялись, то исчезали фигуры военных и штатских. Колыхались перья дамских шляп.
— Это все измучило меня… Измучило… Я теряю голову, — сетовал Вовка.
— Не падайте духом! Рано!.. Терять голову разрешается, когда всё исчерпано, все пути-дороги отрезаны. А мы еще не предприняли ни одного шага… Итак, повторяю, наши поиски должны начинаться отсюда… Спрашивать внизу, остановился ли здесь Флуг или даже просто человек с его внешностью, — праздный и глупый вопрос. Если он здесь, то, разумеется, в гриме и под чужим именем. Вот что. Время у нас есть, давайте, произведём маленькое изыскание. Поднимемся вверх…
— К чему это приведёт? Что ж, вы думаете, распахнется дверь в одном из коридоров, и графиня появится нам навстречу.
— Нет, я этого не думаю… А вам советую запастись терпением и понапрасну не нервничать… Идемте! Доверьтесь моей пинкертоновской жилке. Меня редко обманывало чутьё…
Вовка, пожав плечами, следовал за Мирэ. Медленно поднимались они с этажа на этаж, все выше и выше.
Пятым этажом гостиница, с нумерованными дверями комнат, заканчивалась. Дальше, вместо широкой мраморной, вела узкая деревянная лестница. И там, в этой мансарде, которую с натяжкой разве можно было назвать шестым этажом, были еще комнаты. Правда, низенькие, невзрачные с первого взгляда!
Сообщники остановились у деревянной лестницы с площадкой наверху. И не успели они обменяться двумя-тремя словами, как на площадке выросла фигура сильного, высокого мужчины, с плоским, широким лицом и с кепкою на голове. Одет он был в дешевый серо-зелёный костюм, за двадцать пять марок продающийся в берлинских магазинах готового платья. Субъект в кепке, засунув руки в карманы, вызывающе уставился на приятелей.
Мирэ начал умышленно громко:
— Нет, мы ошиблись… Надо спуститься этажом ниже… И в конце коридора…
Они спустились. Борис Сергеевич прошептал:
— А знаете, дорогой мой, эта мансарда и этот фрукт, одаривший нас таким неласковым взглядом, все это мне весьма и весьма не нравится… Я убеждён, что искать графиню надо там!
— Какой вздор! Почему?..
— Совсем не вздор… Совсем не вздор. А инстинкт, в который я верю… Да и по логике вещей графиня должна быть там, и нигде больше… Если… если Флуг не успел ее переправить в более укромное место…
37. Опасное поручение
Князь Солнцев-Насакин после того, как спас Ирму, — всего несколько дней прошло, — успел многого хлебнуть: и оцарапало его шальной пулею, и сам в плен чуть не угодил, и нескольких людей потерял, и лошадь под ним убили.
