И как был, в сером плаще и каске, Василий, опершись коленом на стул, согнулся над картой с флажками. Генерал с полным, трясущимся лицом давал соответствующие пояснения. "Кронпринц" нетерпеливо слушал, кивая головой и подгоняя мысли генерала именно в том направлении, которое было ему нужно.
И когда задачи и планы баварского корпуса стали князю яснее ясного, он резко выпрямился:
— Довольно! Теперь я не сомневаюсь в успехе!
— Ваше императорское высочество, можно ли сомневаться? Они попадут к нам в мешок, русские. Лучшей ловушки не придумать…
— Да, они у нас в капкане, — согласился "кронпринц". — Имею честь кланяться, генерал… господа офицеры.
Василий пожал генеральскую руку, сделал общий поклон и прямой, надменной походкой вышел. Генерал помог "его высочеству" сесть в автомобиль. Шофёр заработал рулём, загудела машина. "Кронпринц" кивнул в последний раз генералу.
Не успели они отъехать и двухсот шагов от магистрата, как навстречу вынесся другой автомобиль. И два кронпринца с изумлением встретились глазами.
— Ходу, Павел Николаевич, ходу!.. — крикнул Василий по-русски.
Герасимов с места развил бешенную скорость. А вслед — тревожные гудки. Неминуема была погоня. И действительно, едва беглецы очутились за городом, уже мчались за ними два автомобиля, и передний — с настоящим кронпринцем и его адъютантами…
38. Два детектива
Перед "Полонией", как и перед "Бристолем", было открытое кафе, выходившее прямо на панель. И сидя за столиком под парусиновым навесом, можно было наблюдать уличную жизнь.
Вовка и Мирэ, спустившись вниз, сели в кафе "Полонии" так, чтобы главный вход в гостиницу был под неусыпным обстрелом их взглядов. Начался военный совет — как быть и что предпринять?
— Я того мнения, — сказал Вовка, — необходимо вывести на свежую воду местную дирекцию. Помните в "Семирамисе"? И пусть она укажет, дирекция, нам эти верхние, подозрительные, по вашему мнению, комнаты, и мы их обревизуем.
— И ничего не выйдет, уверяю вас… То есть обревизовать, как вы говорите, пожалуй, удастся. В особенности, если вы предъявите вашу бумагу… Но этот каторжник или его сообщники, заблаговременно предупрежденные, успеют улетучиться… Нет, Владимир Никитич! В таких делах нужна осторожность, во-первых, осторожность, во-вторых, и осторожность, в-третьих.
— Вы правы… Иначе легче погубить дело. Но вы уверены, что графиня там, именно там? Вот вопрос, который меня гложет…
— Уверен ли я? Почти! Процентов этак на семьдесят пять уверен! Потому что вряд ли успели они куда-нибудь ее сплавить. Вдохновенные трюки с чемоданами потому и вдохновенные, что удаются раз с одним и тем же человеком! И, наконец, если б графиня там не была, эта грязная скотина с плоской рожей и с видом убийцы, мясника или палача не встретила бы нас так "дружелюбно". От подобного дружелюбия никому не поздоровится…
У столика вырос благообразный, лощеный кельнер. Надо было что-нибудь заказать. Сообщники потребовали "белого кофе" с густыми взбитыми сливками. Обыкновенно это называлось "кофе по-венски". Но теперь, по случаю войны с Австрией, поляки окрестили такой кофе просто "белым".
— Совсем Запад! — умилялся Мирэ. — Уличная жизнь, движение, элегантная толпа. Нет, я с удовольствием живу здесь, в Варшаве, и мне кажется, что я где-нибудь… Однако я ловлю себя на лирическом отступлении. Побольше дела и поменьше лирики! Необходимо выработать план спасения графини. Я предлагаю следующее: только ради бога, тише… Кругом, наверное, имеются в достаточном количестве немецкие шпионы, — сам себя предупреждал Борис Сергеевич. — Я уже заметил одну тупую, белобрысую морду. Уставилась на меня, как баран на новые ворота… Ну, вот к делу. Вы остаетесь здесь и не выпускаете из своего поля зрения входящих и выходящих… Меня главным образом интересует тот мясник в кепке. А я тем временем слетаю в здание ратуши к редактору местного официоза Федору Федоровичу Перемыки-ну. Симпатичнейший человек и товарищ, с татарским лицом и бородой Черномора. Из его бороды можно смело выкроить шесть таких, как ваша, но не в бороде в данном случае сила, а в его знакомствах и связях. Как редактор официоза, он является в то же время довольно видным чиновником Министерства внутренних дел, и… Но не будем тратить слов зря. Ждите меня, или вернее нас, потому что я склонен возвратиться не в единственном числе. Это весьма желательно, и в этом залог успеха, если вообще Провидению угодно ниспослать нам успех…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мирэ сел в извозчичью пролетку и уехал.
Вовка, прихлебывая свой "белый кофе", не спускал глаз с больших стеклянных дверей отеля. Входили и выходили помещики, бежавшие из своих разорённых имений. И лица их, и весь вид хранили еще печать испуга. Попадались легко раненные офицеры в солдатских шинелях, кто с подвязанной рукой, кто с забинтованным глазом. Мелькали фигуры сестёр милосердия. Но все это было не то…
Наконец, минут через двадцать, вышел из дверей тот самый плосколицый, которого Мирэ назвал, "мясником". И его дешевый костюм, и несвежее цветное белье, и красные, неопрятные руки, все это вместе не говорило за постояльца дорогого отеля. Он весь был не ко двору здесь и вряд ли мог бы платить несколько рублей в сутки за номер.
Держался этот господин развязно. Толстые губы пытались даже насвистывать. Взглядом маленьких, заплывших глаз он окинул сидевших за столиками. И когда пришёл Вовкин черёд, Вовка углубился в рассматривание французского журнала с иллюстрациями.
Небрежной походкой, засунув руки в карманы панталон, немец — без сомнения немец — пересёк площадь по направлению к Венскому вокзалу.
А еще минут через десять подъехал к самому кафе извозчичий фаэтон, и Криволуцкий увидел Мирэ в обществе двух рослых и крепких молодых людей.
Борис Сергеевич перезнакомил вполголоса:
— Это пан Цибульский, а это пан Ольшевский. Милейший Федор Федорович дал нам в помощь этих двух обязательных молодых людей. И тот, и другой местные детективы, — шепотом пояснил Мирэ.
Детективы, улыбаясь, охотно выпили предложенный кофе. Криволуцкий, в свою очередь, поделился тем, что субъекта с внешностью мясника нет сейчас в гостинице. Он вышел.
— Это облегчает нашу задачу, — заметил Мирэ. — Дорогой мы с паном Ольшевским и паном Цибульским решили действовать напролом. Сию же минуту все четверо мы поднимемся все туда, где расположены эти загадочные комнаты без номеров. И внезапно осмотрим их. На самый худой конец, мы ничем не рискуем. У вас есть магический лист, выданный Арканцевым. Наши спутники — детективы. Что вы скажете, Владимир Никитич?
— Я могу только поблагодарить…
Лощеный кельнер получил следуемое, и все четверо с беззаботным видом фланёров замешались в толпу вестибюля. Минуя лифт, чтобы не привлечь излишнее внимание, Вовка, Мирэ и пан Цибульский с паном Ольшевским, медленно останавливаясь, разговаривая, подвигались вверх по ковровой лестнице. И так — один этаж за другим. И вот они уже на последней площадке. На последней перед тем, как очутиться в седьмом этаже, с низенькими дверями без нумерации.
Эта последняя площадка деревянная, с ведущей к ней деревянной же лесенкой, — пуста и никем не охраняема.
Оба детектива двинулись в первой паре. За ними — Вовка и Борис Сергеевич. Деревянная лестница скрипела под ногами. Заскрипела площадка. На этот шум раскрылась одна из дверей, и вышла пожилая особа в костюме сиделки с неприятным злым лицом. Выпирали вперёд зубы, крупные, желтые, как у грызуна. Смелым наскоком она думала замаскировать охватившую ее тревогу.
— Это есть безобразие! Я буду жаловаться на директор отель. Здесь больной, и вы делает такой тапаж! Уходите! Здесь никому не живот. Больной спит. Ви не даёт ему покой!..
И брызгая слюною сквозь желтые зубы, "сиделка" загородила своей особою дверь. Мирэ пошёл прямо на нее, на эту женщину неопределённого возраста.
