— Через петли было б быстрее, — запоздало предполагает Джен, помогая Инженеру заполнить полотняные сумки консервами.
— Да, наверное. Ты давно научился?
— Когда началась вся заварушка, — честно отвечает Джен. — А ты?
— Лет пять назад. Но не пользовался.
— Почему?
— А зачем? — недоумевает Инженер, укладывая в пакет пачки с рисом, горохом и гречкой аккуратными кирпичиками. — Работа есть, деньги платят, мне проще купить, чем разбираться как что устроено, чтобы правильно собрать. Так, по мелочи, интереса ради. Тарелку для жены или микросхемку для металлоискателя, которую можно найти только в Китае и еще ждать придется полгода.
Джену нечего возразить. Он набирает в сумку продукты, убеждая совесть, что его семья теперь состоит не только из тощего пророка, который мог бы перебиться сухим пайком, обещает угрюмым стенам регулярно возвращаться, когда магазин откроется, и платить наличкой, оставляя кассирам сдачу. Джену тошно быть здесь и быть причиной коллапса.
Он чувствует себя виноватым за то, что не предотвратил.
— Мы должны магазину пять тыщ рублей, — хмуро сообщает Джен, водрузив пакеты на разделочный стол перед Олькой. Через край шуршащего бока на столешницу сразу вывалилась палка «докторской».
— У вас супермаркет открылся?!
— Нет.
Голод червем точит изнутри. Если адреналин провоцирует способности к деструкту, то перспектива положить зубы на полку должна стимулировать конструкт. Перед Дженом на столе пласт ржаного хлеба и лист бумаги. Казалось, если иметь перед глазами оригинал, видеть его структуру, строение кристаллической решетки и количество связей, слепить копию труда не составит, но лист крошится несъедобной трухой и даже обратно в бумагу собираться не желает.
— Да что я делаю не так?!
— Ломать — не строить, а? — с доброй насмешкой доносится из-за плеча.
Джен настолько сконцентрировался, что не слышал прихода Анжелики. Отстучав тростью несколько шагов, она садится на соседний стул и, прищурившись, возвращает бумажному листу целостность.
— Представь, что это немножко магия, — говорит Анжелика, скрестив на столе длинные пальцы с бордовым, в тон гранатовому перстню, маникюром. — Ты пытаешься задействовать способности мозга, которые не понимаешь, не можешь рационально объяснить. Отбрось. Если будешь ходить, постоянно думая, когда ногу поднять, куда опустить, ты далеко не уйдешь. С конструктом то же самое. Расслабься.
Джен удрученно пялится на несъедобный лист, соображая какой ахалай-махалай необходимо провернуть, чтобы превратить его хотя бы в жвачку.
— Так! — Анжелика за локоть разворачивает Джена к себе. — Простое упражнение. Сложи ладони вместе и интенсивно потри друг о друга. Сильнее. Еще. Вот так. А теперь разведи их в стороны. Что чувствуешь?
Джен прислушивается к нервным окончаниям.
— Тепло. И… — он подбирает слова, аккуратно приближая-отдаляя ладони, — … как будто что-то есть между ними. Упругое.
Анжелика улыбается.
— Сенсорное тело. Ты его не понимаешь, не видишь, но чувствуешь. А теперь, не сбивая настройки, потрогай сначала хлеб… теперь бумагу… Сконцентрируйся.
Джен кладет хлеб поверх листа, убирает руки и глядит на инсталляцию пристально. Он видит только серую губку теста и гладкую белизну бумаги. Джен щурится, наклоняется к ним, меняет угол зрения. Глаза устают. Раздражение закипает, сбивает дыхание и еще одна пористая крошка ссыпается на бумагу. Может, он способен только губить? Ведь неспроста конструкторы работают в парах — созидатель/разрушитель. Может, некоторым просто не дано создавать? Только ломать все, к чему прикасаешься.
— Представь, что это сломанный байк, — раздается над ухом. Джа стоит за спиной, упираясь ладонями в спинку стула, на котором Джен сидит. — Как ты понимаешь, что с ним?
— По звуку.
— Ну. Сначала общий гул, потом он распадается на голоса каждой детали, и ты уже знаешь, куда подкрутить и что с ней не так. Твое чутье, вспомни, как оно…
Джен закрывает глаза, прислушивается к звукам дома, раскладывает их на шум холодильника, свист птицы, пробивающийся через закрытые стеклопакеты, шипение автомата-освежителя из гостиной, собственное дыхание, которое выравнивается, успокаивается. Открыв глаза, Джен глядит на чудаковатый натюрморт спокойно, без напряжения и концентрации, от которой вены на висках готовы лопнуть. И видит. Материя, как картинка, проявляющаяся если расфокусировать взгляд. Джен распускает спутанные волокна бумаги, лист вспухает, раздается пористой массой, темнеет. Он повторяет рисунок хлебного мякиша, который тут же отпечатывается в памяти Джена, на тех же глубоких полках, где хранится умение дышать, ходить и различать запахи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оторвав от новоиспеченного хлеба бумажные хвосты, Джен отламывает кусочек себе, остальное отдает Джа и Анжелике. Пробует на вкус.
— Та же бумага, — Джен морщится разочарованно.
— А ты думал, с первого раза получится? — смеется Анжелика. — Но, вроде, съедобно.
— Терпение и труд… — Джа хлопает его по плечу.
— А сам не хочешь попробовать?
— Я? Неее. Это ты у нас кормилец. У меня мозги под другое заточены.
Джен не спорит, знает, если Джа припечет, он быстро научится, а пока именно Джену следует быстрее приспособиться к новому миру сверхъестественных способностей. И перестать их считать сверхъестественными.
Все дело в контроле. Чтобы собрать воедино нужно выстроить четкую последовательность, потрудиться. Чтобы разрушить, достаточно захотеть. На уровне конструкта материя податлива как песок, чуть толкни и распадается. Как игрушки в детстве, которые Джен научился беречь. Как упрямый тополиный ствол, который выскользнул из-под руки.
Если б только знать о конструкте раньше!
— Кто дал им право решать? — негодует Джен, кроша сконструированный хлеб по старинке — пальцами.
Анжелика, явно позабавленная наивностью, отвечает:
— Думаю, Джордано Бруно и салемские ведьмы задавались тем же вопросом.
Перед дверями ванной комнаты высятся черно-синие кучи. Пока дом пуст от гостей, Джа не заморачивается, вывалил содержимое дорожных сумок прямо на пол и с прытью бывалой прачки сортирует по простому принципу: носки отдельно, белье отдельно, мембранные вещи отдельно — их можно стирать только специальным гелем, это Джа уяснил, еще год назад за счет демонстративно выброшенной «любимой кофты».
— Есть что в стирку? — спрашивает Джа, когда Джен, вытягивая по-страусиному ноги, пытается просочиться в свою комнату через завалы.
— Неа.
— Ты, блин, сначала в шкафах посмотри, а потом отвечай.
Джен послушно открывает шкаф, пялится на скомканные вещи, которые как ни раскладывай все равно превращаются в беспорядочную массу, будто по ночам развлечения ради завязываются узлами. Вытащив несколько футболок, которые проще заново постирать, чем отгладить, Джен прицельно пробрасывает их в открытую дверь, аккурат на стопку белья.
— Слушай, я тут подумал, — доносится из ванной, — конструкт — это, конечно, круто, но нифига не панацея. Вот, например, теоретически можно отдеструктить грязь от одежды, но сколько времени на это уйдет? Задолбаешься ведь. Значит, и стиральные машинки, и порошки со всеми приблудами все равно нужны. Или мебель. Проще из досок сколотить, чем собирать. Хотя, Ритка посреди трассы вон какой крутой транспортировщик соорудила. Но все равно в промышленных масштабах трудозатраты несоизмеримы вообще.
— Может быть, — откликается Джен, не задумываясь особо, только чтобы голос подать.
На искореженный чезет больно смотреть, Джен не особо рассчитывает восстановить поникший ствол, может, в мирные времена, когда Анжелике будет нечем заняться, или когда сам сумеет дорасти хотя бы до уровня Риты. В тайник под подоконником уже перекочевало все запасное оружие, сумки с похода пусты. Устроившись на кровати, Джен распаковывает ноутбук, вводит на числовой клавиатуре мудреный пароль от операционки.
