Генерал Ковалевский был скуп на похвалы. Однако, получив от Щукина карты Киевского укрепрайона, он растрогался, наговорил много хороших слов и долго благодарил полковника. Но под конец разговора все же подлил ложку дёгтя — потребовал от Щукина объяснений по поводу вчерашнего происшествия в приёмной.
Щукин недоуменно и терпеливо выслушал командующего и затем откровенно сознался, что совершенно не посвящён в этот прискорбный инцидент, и пообещал во всем разобраться.
От командующего он вернулся в мрачном настроении. Слушая объяснения Осипова, все больше приходил в бешенство. Губы у — него стянулись в узкую полоску, брови распрямились в одну непреклонную линию.
— Вы бездарь, Осипов! — резко бросил он в побледневшее лицо капитана. Осипов, вытянувшись, ждал, когда у полковника пройдёт вспышка гнева. У Щукина всегда так: минуты лютого бешенства сменяются ледяной замкнутостью и неприступностью, а затем; отходчивой добротой. Это хорошо знал Осипов. Знал и то, что противоречить Щукину в такие минуты бессмысленно. Нет, сейчас нужно стоять перед ним с видом высеченного крапивой мальчишки, стоять виновато и молчать. Пусть полковник выговорится, ему станет легче, постепенно он угомонится и станет добрее, чтобы как-то загладить нанесённую другому несправедливую обиду…
Так бывало всегда. А пока Щукин продолжал бесноваться:
— За этот спектакль, разыгранный так дёшево, вас следует уволить! Совсем! Без права на обжалование! Кого нашли для этой пьесы? Рублёвую панельную шлюху!..
— Мадам Ферапонтова — руководительница танцкласса, — счёл удобным время для оправдания Осипов.
— Ну и что из того?.. — начал отходить Щукин, успокоенный покорным, виноватым видом Осипова. — И вообще, как же нам работать, если у вас фантазии не больше, чем у, третьеклассного гимназиста? Как?.. Вы же разведчик, черт дери!..
Щукин в упор смотрел в испуганно-преданные глаза Осипова, все больше и больше убеждаясь, что перед ним человек, готовый на него принять любую муку и, остывая, удовлетворённо подумал: «Строгость — тоже форма воздействия!»
А Осипов уловил перемену в настроении своего начальника, понял, что настало время оправдываться. Но, конечно, не слишком — слегка:
— Господин полковник! Я ведь хотел с вами посоветоваться, но вы…
— Скажите хоть, что вы хотели таким образом выяснить? — не стал выслушивать оправданий Осипова полковник. — Что?
— Видите ли, Николай Григорьевич, у адъютанта командующего, как мне показалось, несколько простоватый вид. И я подумал, что поскольку Сызрань все ещё в руках красных…
— Вы на себя в зеркало давно смотрели?.. У вас вид провинциального парикмахера! — с презрением в голосе сказал полковник и затем ровным и холодным тоном стал втолковывать: — Ваша идея глупа и бесталанна, ровно как и её исполнение! К сожалению!.. Владимир Зенонович потребовал, чтобы Кольцову были принесены извинения. Вы это сделаете! Скажете, что это была шутка… ваша шутка… розыгрыш, что ли? Словом, изворачивайтесь как хотите…
— Слушаюсь! — вытянулся Осипов, отметив про себя, что гроза миновала.
Щукин же сидел некоторое время молча, опустошённый приступом гнева, и думал о том, что, пожалуй, он излишне крут с Осиновым, что Осипов — человек исполнительный и инициативный и эти качества надо ценить, а не подавлять их страхом и унижениями. Ведь Осипов старается потому, что тоже обеспокоен последними донесениями Николая Николаевича…
Затем мысли Щукина потекли уже в этом направлении. В штабе работает вражеский лазутчик. Как его выявить? Как? О вояже подполковника Лебедева в Киев знали пять-шесть человек. О ювелире — столько же. И о картах Киевского укрепрайона… Лебедев на себя донести не мог. Ювелир — тоже. Что же дальше? Остаются четверо. Командующий, понятно, отпадает. Значит, Осипов, Волин… Волин?.. Далее. В штабе красных стали регулярно появляться копия оперативных сводок. К ним допущен более широкий круг людей. Их читают работники оперативного отдела. Капитан Кольцов докладывает их командующему. Среди этих людей тоже надо искать… Кто же, кто? Впрочем, сейчас некогда заниматься предположениями, надеясь только на интуицию и опыт. Нужны изобличающие факты, вот в этом направлении и надо действовать.
Быстро набросав на лист бумаги несколько фамилий, Щукин уже без тени гнева проговорил:
— Садитесь, Виталий Семёнович, и давайте помыслим логически. — И усмехнулся внутренне. Он знал, что именно в логике Осипов не силён и результатом его умственных построений могут явиться лишь посредственные — облегчённые и банальные — варианты. Однако он преднамеренно сказал «логически» — ему было известно, что Осипов считал себя мастером именно в этой области.
— Вот список людей, среди которых нужно искать врага. — Щукин протянул капитану только что заполненный листок. Осипов внимательно просмотрел список, ненадолго задерживаясь на каждой фамилии и произнося каждую вслух.
— Волин? — Он вопросительно посмотрел на Щукина.
Тот лишь молча кивнул. И вновь погрузился в раздумье. Волин… Щукин в прошлом знал его. Знал и ценил. Поэтому и взял к себе в контрразведку. Все это так. Но не мог сказать решительно, как о том же Осипове: «Отпадает». Да, он знал Волина. В прошлом это был способный и абсолютно надёжный жандармский офицер, убеждённый враг большевиков. Но где был Волин последние два года? То, что рассказал он сам, пока невозможно проверить. Да, он был убеждённым врагом большевиков. Но убеждения людей легко меняются, когда этой ценой им предлагают купить жизнь. Но если Волин?.. Значит, именно он, Щукин, ввёл в штаб предателя. Сама мысль об этом невыносима, но он не имел права её отбрасывать, он должен был проверить Волина с той же тщательностью, что и других подозреваемых, какой бы удар на его самолюбию ни нанесли результаты этой проверки. Да и время ли думать о самолюбии сейчас, когда может рухнуть многое. Когда где-то рядом живёт, ходит, действует враг.
И как бы подводя итог своим раздумьям, Щукин спросил:
— Итак, ваши предложения, Виталий Семёнович?
— Задачка, — задумчиво сказал Осипов. — В математике такие уравнения считаются неразрешимыми. — И он искоса посмотрел на своего начальника.
— Ну почему же! Решение есть! — Щукин несколько мгновений молчал, наслаждаясь впечатлением, произведённым на Осипова, затем добавил: — Если, конечно, хорошенько подумать и поискать не облегчённых и не банальных вариантов!.. Дело Ленгорна помните?
— Что-то припоминаю… — Силясь вспомнить, Осипов прикрыл глаза, наморщил лоб. — Связано с Брусиловским прорывом, кажется?
