. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава тридцать вторая. «…Мосад башляет за все чистоганом!»
Потоки восходящих мелели, усыхали, уходили в почву, как Мертвое море. Создалась критическая ситуация. На Яшины молодежные программы записалось со всей Москвы всего десять человек. И это были не отборные мандатчики, а так — с бору по сосенке, дедушкины внучки.
Надо было срочно спасать национальную экологию.
Департамент Восхождения устроил мозговой штурм и выдал на гора свеженькую идею «отрывного диско»: организовать для молодежи праздничную гулянку, дискотеку тысячи на полторы народу, привлечь их, расковать, приблизить к Синдикату… Тем более что и повод праздничный — Пурим на носу.
Вся эта колоссальная халабуда должна была состояться в Культурном центре на Фрунзенской набережной. Когда-то в этом примечательном здании, построенном знаменитым архитектором-конструктивистом, размещалась Академия искусств… но в начале девяностых Академия по бедности сдала все здание ресторану «Золотой дракон», который, в свою очередь, подсдавал зал какой-то фирме, и вот эта-то фирма и сдала Синдикату помещение под тусовку.
Убранство всего заведения ошеломляло: все кругом пламенело вышитыми золотом алыми полотнищами, бугрилось драконовыми гривами и хвостами, вздымалось пагодами. На стенах висели картины, изображающие позы Камасутры.
В помещении, где раньше переодевались музыканты и артисты, дважды в неделю проходил стриптиз. Здесь вы попадали в затхлую атмосферу кладовки: в углу за фанерной перегородкой плоско и пошло выглядывало биде, стоял стойкий, невыветриваемый запах лошадиного пота. Когда открывалась входная дверь, блескучий шар под потолком принимался вращаться с ужасающим ржавым стоном, испуская по стенам и потолку ядовито-желтые и мертвенно-синие лучи. Бумажные цветы, увивающие деревянные перегородки между диванами, в этом свете принимали и вовсе откровенно бордельный вид. На столиках лежали брошюры с изогнувшейся девицей на обложке, обнимающей свои непотребно пышные груди и одновременно преподносящей их, как вышитые подушки.
В общем, все это логово вполне подходило под «отрывное диско». И стоило недорого. Заведовал драконами китаец с фамилией Ку-Ли. Звали его Федор Корнеевич.
Когда Яша явился расплачиваться наличными, как и было договорено сначала, китаец помрачнел, заскучал и сказал: — а у меня, знаете, возникли проблемы…
— Да-да, конечно, я принес! — торопливо заверил его Яша, доставая деньги.
— Да деньги-то… погодите… — и понизив голос, зашептал: — знаете, наш директор, он вообще-то вашей нации… Но очень подозрительный. Он мне вчера говорит, — ты хоть знаешь, с кем связался? Это же… — и какую-то он организацию назвал…
Яша принялся в недоумении перечислять все еврейские организации Москвы.
— Да нет… Как же он… Ма… му… мускат..?
— Моссад!?
— Во-во, Моссад! — обрадовался Ку-Ли, — разведка ваша, да?
Яша сказал со сдержанной и благородной силой:
— Наша организация называется Синдикатом, и главным направлением ее деятельности являются образовательно-культурные программы… А что, Федор Корнеевич, вы полагаете, что нашу разведку могли бы заинтересовать ваши драконы и пагоды? Вот эти вот абсолютно недостижимые даже для сотрудников Моссада позы изысканной ебли? — он попытался завернуть ногу так, как это было показано на третьем справа рисунке на стене.
Ку-Ли замялся… глянул на разложенные веером на столе доллары… и вдруг проговорил бесшабашно и зло:
— А по мне, так хоть Моссад! Пусть! Пусть — Моссад!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл reverdatto
«…Ревердатто стал сезонно пропадать. Сначала мы обрадовались — день нет звонков, два, неделю… Потом насторожились, потом заскучали… Наконец он появился.
Я взяла трубку, в ней сказали монотонным бормотом:
— А на ярмарку его, на ярмарку, шлемы примерять: султаны красные почем, султаны синие…
Я опустила трубку и сказала:
— Ребята, весна! Грачи прилетели!
Мои почему-то поняли все сразу. Дочь спросила, чуть ли не радостно:
— Ревердатто?!
Он словно существует в параллельном мире. Кажется, что мы общаемся через временную дыру, что происходит какой-то технический сбой, свищ в пространствах, что эти звонки доносятся до нас случайным залетом из другого мира… Что и у него ночью звонит телефон и, поднимая трубку в своем уютном и разумном мире, он слышит наши сумасшедшие, тревожно бормочущие голоса…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На очередной перекличке мы долго совещались, стоит ли на нашем идеологическом «диско» давать детям алкогольные напитки. Яша очень волновался, чтоб детки не напились, — оно известно, какие нонче детки пошли, говорил он. Само собой, и Изя, глава департамента Загрузки ментальности, настаивал, чтобы были изъяты из продажи все спиртные напитки. Однако был более скептически настроен.
— О чем ты говоришь, сынок, — возражал он Яше, — вот новый мобильник — видал? Я спокойненько заказываю по нему все из центрального «Седьмого континента». Молодежь сейчас укомплектована мобильной связью до зубов…
— Да бросьте, ребята, — возражали мы. — Приглашены молодые люди от 15 до 30-ти. Что уж там — и банку пива нельзя выпить?
— Да они и с пива наклюкаются! — волновался ответственный до ужаса Яша. — Ты хоть представляешь, как можно упиться с пива?!
Наконец, совещанием всей коллегии синдиков решили, — дабы предотвратить детское пьянство, — продавать только очень дорогие спиртные напитки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сегодня Клава подсел ко мне в столовой, потыкал вилкой в жесткую котлету на моей тарелке, поморщился, покачал головой…
Себе он взял плов…
— Это плов? — брезгливо спросил он. — Это каша!
И стал, поглядывая на мою котлету, рассказывать про нравы различных мяс…
— Ты ела крокодил? — спросил он.
— Пока нет, — с любопытством ответила я. — А ты умеешь готовить крокодилятину?
— Я приготовлял очень вкусный крокодил! Его хвост… — он плавно повел рукой куда-то вбок от своей толстой задницы. — Его ростят на сумка, перчатки, а он обижается, так как имеет хороший белый мясо…
И дальше минут десять с удовольствием пересказывал мне рецепт приготовления молодого крокодила в красном вине. Я старалась не вслушиваться, потому как эти метростроевские котлеты и так колом застревают в горле.
— Да, вот что! — сказал вдруг Клава. — Вспомнил! Но это не для аппетита: что за идиотская бумага я получил сегодня от Посла? Что ты там не хочешь похоронять свой спокойный!
Я поперхнулась котлетой. Клава стал колотить меня по спине своим мягким, как диванная подушка, кулаком.
— Ладно, ладно! — он перешел на иврит. — Я ведь понимаю: ты хоть и писатель, но не окончательная сволочь. Как это так, подумал я, что это значит — бросить своего усопшего, каким бы идиотом при жизни он ни был, на канадских гоев?! И с чего бы Посол, эта кляча с морковкой в заднице, так заботится о твоем родственнике?
— Ка-азлов!!! — прохрипела я, кашляя и вытирая слезы…
— А… этот красавчик… — Клава задумался. — Да, он хитрован, интриган, латино… Хочешь, мы переименуем твоего покойника в Рамиреса и перекинем его с соответствующим письмецом в Министерство иностранных дел? Вот обрадуется этот хлыщ, когда ему подбросят его тухлятину?
Тут в дверях показался Петюня. Как ни странно, он был достаточно трезв. Взял котлету по-киевски, подсел к нам за стол…
— Вы вот что, — сказал мне сурово Петюня, — я понимаю, у вас есть критические замечания по этому строительству. Хорошо. Идите, там сидят рабочие с топорами. Сегодня они работают последний день. Скажите, где вам хочется дверь. Они прорубят.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
«… у нас опять — не то что ЧП, но, в общем, конфуз. И вновь именинник — Яша… В день Пурима он так переволновался, что когда уже все началось и благополучно покатилось, от облегчения направился в бар и взял себе коктейль. Мы, всем нашим департаментом (кроме Ромы, которая застряла в пробке и так расстроилась, что вернулась домой, откуда мне и позвонила бодрым расстроенным голосом; и кроме Эльзы Трофимовны, которая не нашла, где находится Фрунзенская набережная, хотя родилась в этом городе и прожила здесь шестьдесят три года), сидели и пили соки за стойкой бара, в углу этого полутемного сооружения — в традиционных масках, в париках, с прицепленными носами из папье-маше…
