Следовательно, эмоции персоноидов должны до некоторой степени находиться в конфликте с их разумом; они должны быть несвободны от некоторых саморазрушительных тенденций; должны чувствовать внутреннее напряжение — всю ту центробежность, которую мы ощущаем то как великолепную бесконечность духовных состояний, то как их невыносимо болезненную разъединенность. Алгоритм этого вовсе не так безнадежно сложен, как можно подумать. Просто логика создания (персоноида) должна быть нарушена, должна содержать некие антиномии. Сознание — не только путь из эволюционного тупика, утверждает Хилбрандт, но также спасение из ловушки Гёделизации, поскольку при помощи паралогических противоречий ему удается обойти те противоречия, которые неизбежно возникают во всякой логически совершенной системе. Таким образом, абсолютно рациональна вселенная персоноидов, но не они сами. На этом мы остановимся, поскольку сам профессор Добб не углубляется в эту чрезвычайно сложную тему. Как нам уже известно, у персоноидов есть душа, но нет тела, а значит, нет и ощущения телесности. Говорят, что трудно представить ощущения, испытываемые в особом состоянии, в полной темноте, с минимальным количеством внешних стимулов — однако Добб утверждает, что этот образ лишь сбивает с толку. Дело в том, что в результате сенсорного голода функции человеческого мозга вскоре начинают дезинтегрироваться — без стимулов из внешнего мира человеческое сознание имеет тенденцию парализовываться. Однако персоноиды, не испытывающие физических ощущений, не дезинтегрируются — их поддерживает их математическое окружение, которое они непосредственно ощущают. Но каким образом? Скажем, они испытывают его в соответствии с теми изменениями собственных состояний, которые вызываются у них “внешними аспектами” их вселенной. Они способны различать изменения, происходящие в результате внешних стимулов, от изменений, зарождающихся в глубине их собственной психики. Каким образом они это различают? Прямой ответ на это можно найти только в теории динамической структуры персоноидов.
Тем не менее, несмотря на огромную разницу, персоноиды похожи на нас. Мы уже знаем, что цифровая машина никогда не может сама по себе развить сознание; какие бы задачи мы перед ней ни ставили, какие бы физические процессы на ней ни симулировали, психика в ней не зародится. Поскольку, чтобы имитировать человека, необходимо имитировать также некоторые его основные противоречия, только система взаимно тяготеющих антагонизмов — персоноид — может быть похожа, по выражению Кэниона, которого Добб цитирует, на “звезду, сжимаемую гравитационными силами, и в то же время распираемую изнутри давлением радиации”. Гравитационный центр — это личное “я”, но оно вовсе не составляет единства, ни в логическом, ни в физическом смысле. Это только наша субъективная иллюзия! На этой стадии объяснения мы внезапно оказываемся среди множества поразительных сюрпризов. Известно, что возможно запрограммировать машину так, что с ней можно будет поддерживать беседу, как с разумным собеседником. В нужных местах машина будет употреблять местоимение “я” и его производные. Однако это не что иное как ловкий трюк программиста! Такая машина все еще более походит на миллион болтающих попугаев, как бы блестяще они ни были натасканы, чем на самого простого и глупого человека. Она подражает человеческому поведению всего лишь в лингвистическом плане. Ничто не может позабавить или удивить эту машину, встревожить ее или привести в отчаяние, так как психологически и индивидуально это НИКТО. Это есть Голос, произносящий высказывания на разные темы и отвечающий на вопросы; это есть Логика, способная переиграть лучшего шахматного игрока; это есть (или, скорее, может этим стать) превосходный имитатор всего, если хотите, актер на вершине совершенства, исполняющий любую запрограммированную роль — но этот актер и имитатор останется совершенно пустым внутри. Мы не можем ждать от него симпатий и антипатий. Он не устанавливает перед собой никакой цели; в степени, невообразимой для любого человека, ему “все равно”, поскольку как личность он просто не существует… Это восхитительно эффективный комбинаторный механизм, и ничего более. И здесь мы сталкиваемся с удивительным явлением. Поразительно, что из этого сырья, из абсолютно пустой и безличной машины, можно, путем введения в нее специальной программы — персонетической программы — создать настоящих мыслящих существ, и не одного, а сразу множество! Последние модели IBM способны создавать тысячу персоноидов одновременно. (Это число математически точно, так как элементы и связи, необходимые для поддержки одного персоноида, могут быть выражены в единицах сантиметров-грамм-секунд.)
Внутри машины персоноиды отделены друг от друга. Как правило, они не “накладываются” друга на друга, хотя это и может произойти. При контакте происходит что-то вроде отталкивания, предотвращающего взаимную “ассимиляцию”. Однако если персоноиды того захотят, они могут и взаимопроникать. Тогда процессы, составляющие их мыслительный субстрат, начинают накладываться друг на друга, и возникает “шум” и помехи. Когда область наложения невелика, определенное количество информации становится общим достоянием частично пересеченных персоноидов. Этот феномен для них необычен, как для человека было бы необычным, если не пугающим, услышать “странные голоса” или “чужие мысли” у себя в голове (что, разумеется, случается при некоторых душевных заболеваниях или под воздействием галлюциногенов). Словно у двух человек оказывается не только одно и то же воспоминание, но одна и та же память; словно произошло нечто больше, чем телепатическая передача мысли — а именно, “периферийное слияние личностей”. Этого феномена следует избегать, так как его последствия довольно опасны. Дело в том, что после начальной стадии поверхностного слияния “атакующий” персоноид может уничтожить и поглотить другого. Последний в этом случае оказывается растворенным, аннигилированным, и перестает существовать (некоторые уже называли это убийством). Уничтоженный персоноид становится ассимилированной, неотличимой частью “агрессора”. Нам удалось, говорит Доббс, симулировать не только психическую жизнь, но и связанные с ней опасности и проблемы. Следовательно, нам также удалось симулировать смерть. Однако в нормальных экспериментальных условиях персоноиды избегают подобных актов агрессии. “Психофаги” (термин Кастлера) встречаются среди них чрезвычайно редко. При первых признаках начинающейся ассимиляции, которая может быть результатом случайных сближений и флюктуаций, персоноиды чувствуют опасность (хотя и не в физическом смысле, подобно тому, как мы можем ощущать присутствие другого человека или даже слышать “голоса” у себя в голове). Тогда персоноиды осуществляют активные избегающие маневры, отступают и расходятся каждый своей дорогой. Именно в результате этого явления они узнали значение понятий “добро” и “зло”. Для них очевидно, что “зло” заключается в уничтожении другого, а добро — в его освобождении. В то же время, “зло” одного может стать “добром” (то есть выгодой) другого, который превратится в “психофага”. Дело в том, что подобная экспансия — захват “интеллектуальной территории” другого — расширяет данный ему первоначально мыслительный “участок”. В каком-то смысле это соответствует нашей практике мясоедения, поскольку мы убиваем и питаемся своими жертвами. Однако у персоноидов нет необходимости так поступать — у них есть лишь такая возможность. Они не знают голода и жажды, так как их питает постоянный приток энергии, о которой им не приходится заботиться (так же, как нам не приходится особенно заботиться о том, чтобы над нами сияло солнце). В мире персоноидов принципы и термины термодинамики в их приложении к энергетике не могут возникнуть, потому что их мир действует не по термодинамическим, а по математическим законам.
Довольно быстро исследователи пришли к заключению, что контакты между персоноидом и человеком путем ввода и вывода компьютерных данных не представляют особого научного интереса; более того, они порождают дилеммы, из-за которых персонетику и называют жестокой наукой. Есть что-то недостойное в том, чтобы информировать персоноидов, что мы создали их в замкнутых пространствах, которые только симулируют бесконечность, что сами они — микроскопические психочастички, заключенные в нашем мире. На самом деле, у них имеется своя собственная бесконечность; поэтому Шаркр и другие психонетики (Фалк, Вигелэнд) утверждают, что ситуация полностью симметрична: персоноиды не нуждаются в нашем мире, нашем “жизненном пространстве”, а мы не можем поселиться на их “математической земле”. Добб считает подобные рассуждения софистикой, поскольку не может быть сомнений относительно того, кто кого создал и кто кого подверг экзистенциальному заключению. Сам Добб принадлежит к группе ученых, ратующих за принцип полнейшего невмешательства в дела персоноидов — “неконтакта”. Можно сказать, что эти ученые — бихевиористы от персонетики. Они хотят только наблюдать за искусственными разумными существами, подслушивать их речи и мысли, записывать их действия и намерения, но никогда ни во что не вмешиваться. Этот метод уже разработан и имеет собственную технологию — такую аппаратуру, о которой несколько лет назад и помыслить было нельзя. Идея заключается в том, чтобы слушать, понимать — иными словами, быть постоянным тайным свидетелем — но так, чтобы этот “мониторинг” никоим образом не мешал жизни персоноидов. Сейчас в Массачусетском технологическом институте разрабатываются программы (АФРОН-2 и ЭРОТ), которые позволят персоноидам, в настоящее время бесполым, вступать в “эротические контакты”. Эти программы сделают возможным то, что соответствует оплодотворению, и позволят персоноидам размножаться “сексуальным путем”. Добб недвусмысленно заявляет, что не испытывает энтузиазма по поводу этих американских проектов. Его работа, как она описана в “Non serviam”, имеет совершенно другое направление. Не без основания английская школа персонетики не раз называлась “философским полигоном” и “богословской лабораторией”. Эти определения приводят нас к тому, что, возможно, является самой интригующей частью обсуждаемой книги — к ее заключительной части, объясняющей и оправдывающей несколько необычное название.
