Звенит дверной звонок, как раз когда я перекидываю ремешок сумки через плечо.
Я открываю дверь и вижу мужчину и женщину, возможно, им около пятидесяти пяти, которые разглядывают меня с загадочными лицами. Она приглаживает свои золотисто-каштановые волосы, будто это нервная привычка. Он морщит лоб, что можно расценивать только как замешательство.
— Чем могу помочь?
Они смотрят друг на друга, затем снова на меня.
— Оливер Конрад здесь живет? — спрашивает он.
— Да, он наверху. Могу я сказать, кто к нему пришел?
— Что, черт возьми, вы здесь делаете?
Мое тело напрягается, и жуткие мурашки бегут по позвоночнику ото льда в голосе Оливера.
— Мы просто хотим поговорить, Оливер, — говорит женщина мягким дрожащим голосом.
— Мне нечего сказать.
— Нам есть что, — отвечает мужчина.
Кажется невероятным, но мне стало еще больше не по себе.
— Вы, должно быть, Вивьен?
Я смотрю на женщину и киваю, когда Оливер обнимает меня собственническим жестом.
— Вы извините меня, но я в неведении.
— Простите, Джеки рассказала мне о вас. Она сказала, что вы с Оливером действительно счастливы вместе.
— Э, да, так и есть, — если мама Оливера рассказала этой леди о нас, то я предполагаю, что она родственница или друг семьи.
— Я — Лили, а это мой муж — Дуг. Мы родители Кэролайн.
Оливер прижимает меня сильнее. Не знаю, хочет ли он удержать меня или сам держится за меня.
— О, я думала, вы живете в Портленде.
— Так и есть. Мы прилетели сюда, чтобы поговорить с Оливером.
Я гляжу на Оливера. Желваки ходят на его скулах, когда он удерживает свой смертельный взгляд на них.
— Ну, входите, — я отступаю назад, чувствуя легкое сопротивление тела Оливера.
— Спасибо, — они проходят в гостиную.
— Я буду… — я показываю головой в направлении дома Алекс, — … там, если понадоблюсь.
— Думаю, будет лучше, если вы останетесь, — говорит Дуг, сидя на диване. — Теперь это и вас касается.
Оливер качает головой и слегка подталкивает меня к двери.
— Может, мне все-таки стоит остаться?
— Нет.
— Оли…
— Что бы они ни сказали, тебе это не нужно слышать.
— Нам нужно, чтобы ты вернулся в Портленд, — голос Дуга заставляет все тело Оливера затрястись от злости.
— Думаю, я остаюсь, — я шепчу и прохожу мимо Оливера, чтобы сесть на пуф, примыкающий к дивану, где уже сидят Лили и Дуг.
Оливер неуклюже заходит в комнату и садится рядом со мной. В нем бурлит ярость, и я уверена, что мое решение остаться не помогает в этой ситуации. Он берет меня за руку. Я крепко сжимаю ее в надежде, что та небольшая сила, которая осталась у меня, после слов Дуга, передастся Оливеру. У меня странное ощущение, что она ему понадобится больше, чем мне.
— Кэролайн спрашивала о тебе, — продолжает Дуг. — Лили и я пытались объяснить, что ты подал на развод, но она находится в стадии отрицания. Затем мы сказали ей, что ты вернулся обратно сюда, и с тех пор она снова пытается покончить с собой. Она говорит, что если потеряет и тебя тоже, то ей больше незачем жить.
Хотела бы я прочитать мысли Оливера. Мы никогда не обсуждали его чувств по отношению к Кэролайн. Что он чувствует, услышав это? Я помню тот вечер, когда он разбил свой телефон и теперь задаюсь вопросом, был ли это звонок от нее, что вывел его из себя.
— Вы же понимаете, что она, вероятно, никогда не выйдет из этого заведения, верно?
— Да, мы знаем, это длительный процесс, Оливер, но мы ее родители, а ты ее…
— Никто. Я никто для нее. Муж, только по закону, но это ненадолго.
Дуг кивает, а Лили вытирает слезы.
— Перед тем, как ты уехал, ей начали уменьшать дозу медикаментов. Доктора были настроены оптимистично по поводу того, что она может выздороветь через время. Теперь она… — глаза Дуга наполняются слезами, — … она оболочка, пустой сосуд и… мы просто хотим вернуть свою дочь.
Оливер отпускает мою руку, затем ставит локти на колени, повесив голову на руки.
— Не знаю, какое отношение это имеет ко мне.
— Ты ей нужен! — сдерживаемые эмоции Лили вырываются отчаянной мольбой.
Дуг притягивает ее в свои объятия и поглаживает по спине.
— Мы думаем, она вернется к нормальной жизни, по крайней мере, станет дочерью, которую мы помним, если ты будешь там. Если она будет думать, что ты не обвиняешь ее, она найдет силы пройти терапию снова и начнет общаться с другими людьми. Она найдет… силы и желание жить.
— Я не могу… я… не сделаю этого.
— Оливер, пожалуйста! Как только ей станет лучше, мы сможем объяснить ей, что ваш брак закончился, и она будет более сильной, чтобы выдержать это, если ты будешь немного ближе к ней, вместо того, чтобы просто обвинять ее. Ты не можешь сделать этого для нее? Для нас? Для… Мелани?
Я чувствую, как ярость Оливера вырывается наружу еще до того, как он начинает говорить.
— Убирайтесь нахрен отсюда! Не смейте просить меня помогать Кэролайн во имя моей мертвой дочери! Она задушила ее подушкой! Вы понимаете это? Двухмесячный ребенок убит собственной матерью! Почему, ради всего святого, я должен пытаться помочь Кэролайн сейчас, когда она не хотел помогать ей тогда?
Слова Оливера как безжалостная пощечина Лили и Дугу. Их лица искажает болезненная гримаса.
Оливер встает и меряет комнату шагами, упершись руками в бедра.
— В тот день, когда я нашел ее… самое большое мое сожаление — это то, что я позвонил 9-1-1. Вы не знаете, как сильно я хотел взять нож, который был в ее окровавленной обмякшей руке и воткнуть его в ее беспощадное сердце.
Лили всхлипывает, Дуг помогает ей подняться. Он открывает входную дверь и поворачивается.
— Я тебя просто не узнаю, Оливер. Ты не тот любящий мужчина, за которого вышла замуж наша Кэролайн, — Дуг переводит свой взгляд на меня. — Удачи, Вивьен. Она вам понадобится.
***
Оливер
Вивьен сидит на стуле, держа Розенберга на руках. Я не понимаю, почему она все еще здесь. Я признал то, чего никогда не осознавал — я хотел, чтобы Кэролайн умерла. Даже более того. Я не хотел просто стоять и смотреть, как она истекает кровью. Я хотел убить ее.
Она встает. Вот оно, прощание, которое отправит меня прямиком в мой собственный ад, из которого я только начал выбираться. Я прижимаю ладонь к груди, чтобы удержать сердце, которое собирается выпрыгнуть; оно знает, что она — это ритм в котором оно бьется.
Я закрываю глаза, когда она подходит к двери, где стою я. Из всех мысленных изображений Вивьен, которые останутся со мной навсегда, то, как она выходит из моей двери… из моей жизни — не может быть одним из них.
