— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. Если это возможно, то я люблю тебя даже больше, чем сегодня утром.
— Я скучаю по тебе. Мне требуются все усилия, чтобы не пойти сейчас к кассе и не купить билет домой, к тебе, а все остальное послать к черту.
— Ты заставишь меня снова плакать, поэтому просто прекрати.
— Прости.
— Я никогда не спрашивала. Где ты остановишься, пока будешь там?
— Так как я понятия не имею, как долго здесь пробуду, пока остановлюсь у родителей Кэролайн, — он вздыхает.
— О… это… значит… я имею в виду, это хорошая идея? Ты выдержишь все время находиться рядом с ними?
— Они оба работают, поэтому мы будем встречаться только по вечерам и выходным.
Что-то грызет меня. Ревность была бы смешной в этой ситуации. Это ощущение небезопасности. Может, это просто неуверенность. Я не уверена насчёт того, что чувствую по поводу погружения Оливера в свое прошлое. И в это мгновение, сегодня вечером, я не хочу об этом говорить.
— Розенберг уже забил твою сторону кровати.
— Да? Ну, пусть лучше этот комок шерсти не сильно располагается. Я не буду тебя делить ни с кем, когда вернусь домой.
— Это… в том случае, если ты сможешь разорвать мою любовную связь с высшим образованием.
Оливер ухмыляется.
— Ты такой чудик. Сексуальный, но, тем не менее, чудик.
— Ты просто ревнуешь, потому что я всегда любила занятия, в отличие от других детей, которые так нервничали, что мочили штанишки в школьном автобусе, — я прикусываю губу, чтобы удержаться от смеха.
— Удар ниже пояса. Смотрю, моя мама разговорилась. К сведению, мне было шесть, я слишком много выпил, а водитель автобуса наехал на громадную выбоину.
Я хихикаю.
— А что насчет твоего первого дня занятий каратэ? Твоя мама сказала, что ребенок, стоящий рядом с тобой поскользнулся в луже, которую ты сделал, и выбил себе передний зуб, когда упал лицом на стопку досок за твоей спиной.
— Всё! Я запрещаю тебе видеться с моей мамой когда-либо снова.
— Слишком поздно. Она уже включила меня в список ВИП-гостей субботнего ужина.
— Просто… великолепно, — его голос приглушен, и я могу представить себе, как он потирает рукой лицо в расстройстве. — Мой багаж уже здесь, и уже поздно, тебе лучше хорошо отдохнуть, завтра для тебя великий день.
— Ты прав, малыш. Мы можем продолжить обсуждение твоего недержания мочи позже.
— Нет. Эта тема закрыта. На замок. Никогда не будет обсуждаться снова.
Я продолжаю смеяться.
— Мне нравится слушать про маленького Оливера. Я тогда не так отчаянно скучаю по тебе.
— Если скучаешь, звони мне. Мы даже можем организовать видеочат, но ради Бога, не говори с моей мамой обо мне.
— Оли?
— Да?
— Я люблю тебя, и спасибо за сегодняшний день.
— Не за что. Я тоже тебя люблю. Веди себя хорошо завтра.
— Я буду, — усмехаюсь я.
***
Не могу спать. Розенберг храпит, я скучаю по Оли и переживаю, что будильник не сработает, из-за чего я могу опоздать в первый день занятий. После длительного душа и высушив свои непослушные волосы, надев святое-дерьмо-какие-дорогие джинсы «True Religion» и футболку без рукавов «Guess», я наношу немного макияжа и перехватываю немного «пищи для мозга». Оли гордился бы мной. Я съела два яйца на цельнозерновом тосте и выпила свежевыжатый апельсиновый сок.
Мне нравится моя новая сумка, в которую я положила все свои любимые вещи: остро заточенные карандаши, тетради на спирали, папки и новый iPad мини от Джеки и Хью. Поцелуй Розенбергу, глубокий вдох, и я открываю дверь в свое новое приключение.
— Скажи «чиииз», Цветочек! — Алекс, все еще одетая в банный халат, стоит у подножья ступенек, делая фотографию за фотографией.
— Что ты делаешь?
— Делаю снимки моей девочки в ее первый день в колледже.
— Почему ты не одета?
— Ради Бога. Только первокурсники-заучки посещают занятия с восьми часов.
Я показываю ей язык.
— Как знаешь.
— У тебя есть яблочки для твоих профессоров?
Я продолжаю идти и показываю ей средний палец.
— Я тоже тебя люблю, Цветочек. О! И не прикасайся к туфле Джона Гарварда или какой-либо другой его части.
— Да, да… Я знаю, что происходит ночью.
Туристы любят фотографироваться с памятником Джону Гарварду. Его левая туфля затертая и блестящая оттого, что так много людей трогают и трут ее на удачу. Студенты, проходящие мимо, съеживаются и смеются, потому что знают, что происходит ночью: студенты, зачастую, пьяные, мочатся на нее. Кай и Шон так делали… больше чем один раз, и догадываюсь, что Алекс тоже.
Пока я иду к кампусу по тенистым улицам, вдоль которых растут деревья, и по булыжным тротуарам, я чувствую происходящие перемены. Занятия занимают мои мысли и отвлекают от Оли, ну… как бы облегчая боль от тоски по нему. Я уверена, что, сколько буду жить, Оли всегда будет в моих мыслях.
***
Я получила четыре сообщения от Оли сегодня:
Как все проходит, всезнайка?
Что на тебе надето? Надеюсь, что-то сексуальное. Можешь соврать, если это не так.
Избегай памятника Джону Гарварду.
Думаю, нам следует заняться сексом между стеллажами с книгами, когда я вернусь домой.
Ладно, наверное, еще одна традиция или обряд посвящения, кроме порчи Джона Гарварда, это секс между рядами полок в Библиотеке Гарварда. Да, я не представляю себе, как мисс Идеальная Посещаемость/Президент Студенческого Совета присоединится к этой элитной группе студентов. Но теперь я задаюсь вопросом, принадлежит ли Оливер к этой группе.
Я: Почти дома, соскучилась по Розенбергу… и по тебе, конечно же. Нет сексу между стеллажами. Может, пописаю на Джона Гарварда. Разве хоть один человек действительно достоин, чтобы быть идеализированным до такой степени, что ему воздвигают памятник?
Оливер: Даже не буду упоминать, что ты скучаешь по собачонке больше, чем по мне. Я заставлю тебя передумать насчет секса между стеллажами. И, если ты собираешься помочиться на Джона, возьми собачонку с собой. Он тебе покажет, как это делается. Кстати, как твоему адвокату, мне не следует смотреть сквозь пальцы на такое поведение.
Я: Моему АДВОКАТУ? Пребывание в Портленде уже помогло тебе. Мне следует начистить твои туфли и выгладить рубашки к твоему возвращению? Нет необходимости брать с собой Розенберга. Я и сама справлюсь. Твердое НЕТ сексу между стеллажами, я не передумаю.
