Затем отошел от щита и попытался повторить бросок — но промахнулся.
Карло взял мяч.
— Ну что? — спросил он. — Как прошло с присяжными?
— Нормально, — ответил Паже; хотелось бы ему, чтобы это действительно было так. — Многое будет зависеть от того, как они отнесутся к представителям сторон. Один мой приятель как-то сказал: «Суд — это когда ты выбираешь двенадцать ребят, которые сами решат, кто им больше нравится — обвинитель или адвокат». Звучит немного цинично, но в этом что-то есть.
Карло подошел к тому месту, откуда бросал отец, и примерился.
— Ну да, — проронил он, соглашаясь. — А у тебя-то с этим как? Я хочу сказать, что Кэролайн, конечно, чертовски умна и все такое. Но по ней не скажешь, что она способна вызывать у людей теплые чувства.
Не дожидаясь ответа, Карло старательно скопировал отцовский бросок. На этот раз мяч попал в кольцо, однако его крутануло по ободу, и он выскочил из корзины.
— Решил разделаться со мной моим же оружием? — заметил Паже.
— Увидим, — ответил Карло, передернув плечами.
Крис наклонился, чтобы поднять мяч.
— Что касается Кэролайн, — сказал он, — я выбрал того, с кем чувствую себя наиболее комфортно. Мне приятнее иметь дело с человеком одаренным, умеющим рассуждать здраво, чем с каким-нибудь рубахой-парнем, возомнившим себя любимцем толпы. — Он помолчал. Годы раннего детства, когда Карло был лишен чувства определенности, которое дает нормальная семья, научили его наблюдательности, и сейчас со свойственной ему интуицией он увидел в Кэролайн именно то, что вызывало сомнения у самого Паже. — Присяжные не любят высокомерия, — продолжал Кристофер. — В то же время они умеют ценить интеллект и хорошие манеры, а многие к тому же питают тайную страсть к аристократии — именно поэтому восхищение кланом Кеннеди переросло в общенациональную кампанию самоусовершенствования. Ум и хорошие манеры Кэролайн Мастерс — это то, что было предопределено самим ее происхождением, а искусство держаться не может не найти отклика у аудитории. Она прекрасно поладит с этими людьми.
Паже хотелось надеяться, что он прав. Мужчина стукнул мячом о землю и снова послал его в кольцо; на сей раз бросок был «чистый».
— Отрыв увеличивается, — вскользь заметил Крис.
Карло подобрал мяч.
— Кэролайн поговорит со мной еще раз? До того как мне придется давать показания?
— Да. — Паже повернулся к сыну. В душе он страшно переживал за него; Салинас не только попытается вынудить его свидетельствовать против отца, но и заставит выслушивать унизительные обвинения в покушении на растление Елены. Кристофер всем сердцем хотел помочь сыну подготовиться к этому испытанию и казнил себя за то, что обрек мальчика на страдания. Но говорить что-либо сейчас не имело смысла.
— Ты будешь в хороших руках, — добавил Паже. — Кэролайн объяснит тебе все: и те вопросы, которые будет задавать она, и те, что заинтересуют Виктора Салинаса. Таким образом, ты будешь чувствовать себя вполне уверенно.
Карло пристально посмотрел на него.
— Я действительно чувствую отрыв, — тихо сказал он. — Только дело не в твоем несчастном броске. Просто я хочу, чтобы ты был рядом, когда мне придется молоть этот вздор. Ладно?
— Ладно. — Паже улыбнулся.
Карло покачал головой и еще тише произнес:
— Жаль все-таки, что мы не можем обсудить с тобой мои показания.
Крис стоял на тускло освещенной дорожке и внимательно смотрел на мальчика.
— Я понимаю тебя, сын. Но мы не должны этого делать.
— Пап, — с отчаянием в голосе произнес Карло, — я страшно боюсь, что брякну что-нибудь не то.
— Ты должен просто говорить правду. Это самый верный способ не попасть впросак.
Карло молчал, и это насторожило Паже. Боже, мелькнула мысль, неужели он сомневается.
— Послушай, — попытался втолковать Крис, — мы не можем говорить об этом, просто не можем, понимаешь? Но я хочу сказать тебе одно: всякий раз, когда мне приходилось говорить неправду, мне приходилось потом расплачиваться за это. С этим невозможно спокойно жить. — Он выдержал паузу и уже более мягким тоном закончил: — Не делай этого, Карло. Я все равно пойму, и мне будет больно. А если тебя уличит во лжи Салинас, мне будет больно вдвойне.
Держа в одной руке мяч, Карло вопросительно посмотрел на отца, словно стараясь угадать значение его последних слов.
— А все эти доказательства, про которые они говорят?
— Все выяснится. Надо только еще потерпеть две недели. — Паже вымученно улыбнулся. — А сейчас бросай-ка мяч. Договорились?
Где-то далеко, в глубине дома, раздался телефонный звонок. В глазах Карло отразилась тревога.
— Это, наверное, Терри, — поспешил успокоить его Паже. — Хочет пожелать мне удачи. Я перезвоню ей попозже.
Карло недоверчиво посмотрел на него.
— Все в порядке, — добавил Крис. — Давай доиграем.
Мальчик мгновение колебался, потом повернулся лицом к корзине и, затаив дыхание, точным броском послал мяч в кольцо.
— Решил без боя не сдаваться? — поддел его Паже. Карло передал ему мяч. Телефон не умолкал.
Их разговор напомнил Паже о том времени, когда Карло был маленьким; он поддавался сыну, делая умышленные промахи или забывая прибавлять ему очередную букву в слове «балда» — в общем, хитрил, давая мальчику возможность выйти победителем. Сейчас они были на равных, и Паже без сожаления вспоминал то время. Внезапно ему безумно захотелось поговорить с сыном так же, на равных, как с другом.
Телефон смолк. Паже вдруг подумал о Терри; наступившая тишина была сродни чувству утраты.
Он рассеянно бросил мяч.
Карло наблюдал за отцом, словно стараясь понять, в чем секрет его броска. Но на сей раз мяч отскочил от кольца, ударившись об обод.
— Хочешь, повторю? — заявил Карло. — По-моему, пора уже освоить твой бросок.
В следующее мгновение, в точности копируя движения отца, Карло выпрыгнул и, задержавшись в воздухе, элегантно отправил мяч в корзину.
— Классный бросок, — отметил Паже.
Карло подобрал мяч. Но на этот раз он не стал делать передачу, а подошел к отцу и, глядя в глаза, вложил мяч ему в руки.
— Думаю, мне было бы гораздо спокойнее, — сказал мальчик, — если бы ты наконец дал показания.
Паже молча взял мяч у него из рук и, отойдя на место, откуда бросал Карло, сосредоточенно прицелился. Но мяч лишь чиркнул о внешнюю сторону кольца.
— «Б», — произнес Паже.
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
1 — 15 февраля
1
Судебный процесс представлялся Паже неким коконом, изолирующим его от окружающего мира.
Они с Кэролайн Мастерс сидели за столом защиты, ожидая, когда Виктор Салинас начнет вступительную речь. В сознании Паже обычная жизнь с ее повседневными заботами ассоциировалась теперь разве что с Карло (парню все равно надо было утром вставать и отправляться в школу) и с Терри, которую он попросил заняться его делами. Но перед мысленным взором Криса неизменно возникала одна и та же картина: окружившие здание суда многочисленные передвижные телестанции, готовые передавать сигнал для программ новостей.
По настоянию Паже прямая трансляция из зала суда была отменена. Но куда было деваться от толпы репортеров; от дряхлеющего прозаика, одержимого идеей написать подлинно криминальный роман; от телевизионного продюсера, в руки которого плыл готовый сценарий? Все они с нетерпением ждали того драматического момента, когда им покажут подлинное лицо Кристофера Паже, чтобы явить миру собственное свидетельство — посредством слова или экранных образов — об истинных причинах трагической гибели Рикардо Ариаса.
Ведь в данном случае истина никого не интересовала; это было просто театрализованное представление с захватывающей фабулой. «Дело Кристофера Паже отражает дух девяностых годов» — такими словами начинался один из выпусков новостей. Крис тут же выключил телевизор, так и не узнав, что такое «дух девяностых».
Он знал, что у Мастерс тоже забот хватает. В ее карьере это было самое громкое дело, и невероятное напряжение, которое она испытывала, лишь усугублялось честолюбием ее помыслов. Кэролайн, словно угадав мысли Криса, повернулась к нему; на губах ее блуждала легкая улыбка. Со свежим макияжем, золотыми серьгами в ушах, в добротном черном костюме — она и близко не напоминала ту измученную женщину, какой предстала перед ним прошлым вечером.
— Извини, — пробормотала она, — наверное, я извращенка, но мне это даже нравится.
— В таком случае игра стоит свеч, — сухо проронил Паже. Но — странное дело — в этот момент он почувствовал облегчение; в сущности, какое ему было дело до репортеров и досужих зевак, которые будут осаждать зал заседаний каждый день на протяжении двух недель — для него существовали только Кэролайн, судья Лернер и присяжные.
