Краем глаза Паже поймал на себе испытующий взгляд Мариан Селлер. Кэролайн подошла к самому ограждению, за которым сидели присяжные.
— Вы пришли сюда, чтобы вынести приговор всей жизни Криса Паже, вооруженные здравым смыслом и опытом, который вы накопили в течение собственной жизни. Уверяю вас, что большего вам не потребуется. Потому что все, что сейчас необходимо Крису Паже, — это чтобы вы не отбрасывали в сторону свой здравый смысл. Рикардо Ариас был тем, кем был: неуравновешенной личностью, склонной к саморазрушению. А Кристофер Паже такой, какой есть: спокойный человек, который слишком привязан к своему сыну, чтобы позволить себе убить Рикардо Ариаса. — Одного за другим Кэролайн обвела взглядом всех присяжных, словно заново восстанавливая живой контакт с ними. — Выдвинутое обвинение бессмысленно, — заканчивала она свое выступление. — В чем-в чем, а в этом вам предстоит убедиться наверняка.
Паже тронули слова Кэролайн. Но она не сделала и не могла сделать следующего: опровергнуть косвенных улик, которые были у Салинаса, и обещать, что Кристофер Паже сам внесет ясность.
На скамье присяжных Джозеф Дуарте что-то лихорадочно записывал.
— Вы устало выглядите, — произнесла Денис Харрис.
Терри кивнула.
— Да.
Было начало второго; незадолго до того, как прийти сюда, Терри разговаривала с Крисом, который позвонил ей, воспользовавшись платным телефоном-автоматом в здании суда. Вокруг него толпились репортеры, и он не мог много говорить. Все, что она поняла — скорее, по его интонации, — это то, что Кристофера неприятно поразила речь Салинаса. Терри показалось, что вся его жизнь теперь состоит из сплошного ожидания: когда две другие женщины сделают за нее ее работу — Кэролайн Мастерс спасет Криса, а Харрис поймет, в чем проблемы Елены.
— Это из-за суда? — спросила Харрис участливо.
Терри еще раз кивнула.
— И из-за Елены. Так или иначе, это взаимосвязано, вы не находите? И то и другое касается смерти Рики.
— Может статься, что все ваши проблемы связаны с Рики. — Харрис пытливо всматривалась в глаза Терри. — Судя по вашим снам, вы каким-то образом чувствуете собственную ответственность за смерть отца, которая была несчастным случаем, а возможно, и за смерть Рики тоже. С Еленой дело обстоит несколько иначе: кошмары начали преследовать ее, когда Рики был еще жив; хотя мы не знаем, что же она видит во сне. Единственное, что представляется очевидным: Елену терзает чувство вины за смерть отца; по крайней мере, она чувствовала себя ответственной за это.
Терри окинула ее недобрым взглядом.
— Вы пытаетесь сказать, — выдавила она, — что Елена приняла мои слова о том, что я желаю Рики смерти, за чистую монету и потом обвинила во всем происшедшем саму себя?
Харрис неуверенно пожала плечами.
— Вы думаете, такое предположение притянуто за уши? Особенно памятуя о том, что дети эгоцентричны и склонны верить тому, что все происходящее вокруг них имеет отношение к ним самим.
Терри вспомнила, что Крис в Портофино говорил примерно то же самое. Она поднялась, подошла к окну и с силой распахнула его. Тереза стояла в офисе Харрис, глядя на залитую солнцем улицу и ощущая на лице прохладный февральский воздух. А в трех милях от нее, в суде, рассматривалось дело Криса, обвинявшегося в убийстве. Не поворачиваясь, Терри произнесла:
— Похоже, для Елены этот отрезок остался в прошлом. С тех пор как она узнала, что против Криса выдвинуто обвинение, она убеждена, что это он убил ее отца, она даже настаивает на этом.
— По крайней мере, в одном мы можем не сомневаться, — помолчав, заметила Харрис. — Кто бы это ни совершил — это не Елена.
— Моего отца никто не убивал, — бросила Терри, опершись руками об оконную раму. — И, насколько нам известно, Рики тоже никто не убивал. Остальное, начиная с моего комплекса вины и кончая комплексом Елены, — это фрейдистские выдумки.
— Которые для ребенка могут быть вполне реальными.
Терри повернулась к ней.
— Ну и как вы уживаетесь с Еленой, Денис? В этом якобы реальном мире.
Харрис улыбнулась, но тут же лицо ее посерьезнело.
— Я играю в куклы, — ответила она, — а Елена наблюдает. Но она уже начала рисовать.
— И что же она рисует?
Харрис встала и подошла к выдвижному ящику, над которым висели стеллажи с детскими играми. Она достала лист бумаги и протянула ее Терри.
Это был рисунок Елены. Единственное, что Тереза могла разобрать в этих каракулях, было изображение маленькой девочки, стоящей на краю отвесной пропасти. Рисунок показался ей незаконченным: одной ногой девочка стояла на краю, вторая — занесена над пропастью.
— У вас есть другие ее рисунки? — спросила она.
Харрис кивнула, не отрывая глаз от листка.
— Есть несколько. Но все они похожи на это.
— На что?
— Девочка находится в опасном положении, больше на рисунке никто не изображен. Я думаю, Елена нарисовала саму себя.
— Что вы называете «опасным положением»?
Харрис указала на занесенную над пропастью ногу.
— Здесь, например, девочка наверняка упадет.
Терри недоверчиво покосилась на нее.
— Денис, я не психолог, но я неоднократно была на родительских собраниях в начальной школе и видела там множество рисунков, на которых дети изображены, выражаясь вашим языком, в «опасном положении» — там они получали за свои каракули призы.
— Я согласна с вами в одном — детским рисункам, возможно, не достает четкости. — Харрис по-прежнему была поглощена созерцанием рисунка. — Но таково мировосприятие Елены, не мое.
Тереза насторожилась.
— Она как-нибудь прокомментировала это?
Денис нахмурила брови.
— Она сказала, что это была плохая девочка и теперь она упадет в пропасть.
— А что сказали вы?
— Я предложила Елена нарисовать кого-нибудь еще, кто мог бы прийти к ней на помощь. Но, как видите, она не стала этого делать.
— Вам известно почему?
— Я знаю только то, что сказала мне сама Елена, — не поднимая глаз, ответила Харрис. — Терри, она сказала, что никто не может ей помочь.
2
Старший судебно-медицинский эксперт Элизабет Шелтон была стройной блондинкой, возраст которой приближался к сорока; ее отличали прямой, открытый взгляд, в котором сквозило сдержанное внимание, и немного консервативный стиль в одежде. По роду своей деятельности Паже не раз приходилось общаться с Лиз Шелтон, и он относился к ней с глубоким уважением. Она была порядочна и компетентна, всегда говорила правду в глаза, присяжные безотчетно доверяли ей. Кэролайн признавала, что пытаться сбить ее с толку не имеет смысла — можно лишь попробовать заработать несколько лишних очков и посеять сомнение. Крис согласился; выступления Шелтон он ожидал не без опаски.
Когда эксперт заняла место для дачи свидетельских показаний, Салинас уверенно приступил к допросу. Он быстро установил, что она получила профессиональное образование в области как судебной медицины, так и криминалистики, и бегло опросил о тех экспертизах и анализах, которые она провела. Затем Салинас начал выстраивать базу обвинения.
— Были ли вы в квартире мистера Ариаса, после того как полиция обнаружила его тело? — спросил он.
Шелтон утвердительно кивнула.
— Да, вместе с бригадой из лаборатории криминалистики.
Паже представил, как группа людей в белых халатах и респираторах, чтобы не чувствовать запах гниения, фотографирует тело Рикардо Ариаса с разных точек.
— Вы могли бы описать, в каком состоянии находилось тело?
— Разумеется, — бесстрастно произнесла Шелтон, обращаясь к присяжным. — Мистер Ариас лежал на полу; возле его руки валялся револьвер. В полости рта я обнаружила входное пулевое отверстие. Он был мертв уже довольно длительное время.
Паже заметил, как Луиза Марин при этих словах отвела взгляд в сторону. В руках у Салинаса оказался какой-то конверт, из которого он извлек несколько фотографий и с некоторой опаской протянул их Шелтон.
— Доктор Шелтон, это вещественные доказательства обвинения под номерами от первого до четвертого. Не могли бы вы прокомментировать эти снимки? — спросил он.
Шелтон водрузила на нос очки в черепаховой оправе и принялась изучать фотографии: едва ли в этом была необходимость — скорее, просто профессиональный жест.
— Да, — подтвердила она. — Это фотографии головы и рук Рикардо Ариаса, сделанные на месте преступления.
Присяжные точно оцепенели.
— Ваша честь, — решила вмешаться Кэролайн, — неужели мистер Салинас намерен предъявить эти фотографии жюри?
Салинас повернулся к ней.
— Именно поэтому я пронумеровал их, — с плохо скрываемым раздражением отрезал он.
