Почему была введена в дело 20–я армия? В 22 км от Москвы находится населенный пункт Красная Поляна. Вот тут и образовалась в нашем фронте дыра.
Ее—то и закрывали бригады группы генерала Лизюкова, выдвинутой из московской зоны обороны. Туда же по приказу Сталина выехал член Военного Совета Н. Булганин с задачей «отобрать обратно у противника Красную Поляну». Подчеркиваю, речь шла только о Красной Поляне, но не дальше. В это же время меня послал Сталин в 16–ю армию, в дивизию Белобородова, тоже отвоевывать от противника деревню Дедово.[2]
Этот эпизод высвечивает некоторые особенности нашего Верховного. Хотя он тоже в данном случае не виноват. Ему подсказывали не то, что следовало: думали, что противник захватил город Дедовск.
О дорогах. Ну, вы, наверное, хорошо знаете, что мы занимали деревни, а в деревнях кроме калек никого не оставалось — все трудоспособное население немцы угоняли. И местного населения, как такового, собственно говоря, мы и не видели, поэтому некого было использовать. Но и все же, кое—где в крупных населенных пунктах, в городах местное население было использовано достаточно. Конечно, я затруднюсь сейчас сказать конкретно, где, что было использовано, это в мои функции не входило, как командующего.
О смене командных пунктов. Здесь поднимался вопрос о том, что в тех условиях никто не разрешил бы менять командный пункт фронта назад. Простите, уж если командующий фронтом решил сменить командный пункт, то Ставка бы не возражала. Расположение командного пункта должно отвечать интересам управления войсками — и, как я считаю, откуда я считаю нужным управлять, Ставка не может мне указать. Но, конечно, сами понимаете, что штаб фронта был расположен на недопустимо близком расстоянии от противника, по существу в зоне дальнего артиллерийского огня. Это, конечно, неправильно. Но мы, откровенно говоря, тогда даже и не думали об этом. А вот сейчас я думаю, что не вредно с точки зрения понимания этого вопроса порассуждать. И штабы армий, конечно, тоже были на недопустимо близком расстоянии. Штабов было много, и если бы эта цепочка двинулась назад, чтобы сказал солдат? «А, высшее начальство начинает пятиться назад, не пора ли и нам». Это вполне естественная человеческая слабость.
Был такой эпизод. О нем можно у И. С. Хохлова и Н. А. Булганина (члены Военного совета) спросить. Дело было, по—моему, 2–го или 3–го декабря, когда у нас в центре фронта, на стыке 5–й и 33–й армий, прорвался небольшой отряд противника и повел наступление на Апрелевку. Видимо, это был полк, может быть даже усиленный полк. В березовом лесочке наш полк охраны штаба фронта завязал бой с прорвавшимся противником. Ему помогали, конечно, и офицеры штаба. Наш полк был сильным и к тому же возглавлялся опытными и энергичными командирами. Надо отметить, что вклинение вражеского отряда кое—кого поднапугало. Ко мне, например, пришел И. С. Хохлов и заявил: «Пора сматываться». Но производить смену командного пункта тогда, когда противник пришел сюда, уже нет смысла — надо драться. Так что моменты, конечно, были не совсем подходящие для спокойной работы штаба. Но это был единственный случай, а в остальное время нас ничего не волновало.
В период боев на ближних подступах к Москве Генеральный штаб имел уже хорошо налаженную связь с фронтами также из Арзамаса, где находился Б. М. Шапошников. И я с ним несколько раз говорил по телефону ВЧ. В Москве оставался Василевский с оперативной группой. (Вопрос с места: Не по этой ли причине директива была подписана Сталиным и Василевским?) Ответ: да, по этой. В конце ноября 1941–го под кабинетом Сталина в Кремле был оборудован командный пункт. И Василевский находился либо на нем, либо в Генштабе.
Об оценке прибывших армий из резерва. Мне не хотелось бы поднимать вопрос о том, что эти армии были небоеспособны. Это нам ничего не даст. А в целом характеристика наступающих войск фронта отражена, по—моему, вполне достаточно. Ну что это нам даст, если я скажу, что 10–ая армия, во главе которой стоял Голиков, тогда пришла недостаточно обученной и прочее, и прочее? Ничего. Тем более, что Голиков о своей армии и о степени ее готовности писал сам. Кузнецов Василий Иванович тоже о своей 1–ой ударной армии говорил. Я не знаю, следует ли расширять этот вопрос. Мне кажется, что не следует.
(С места: Это, естественно, в той поспешности, с которой резервы готовились).
Да, мы вводили много дивизий, которые совершенно не были подготовлены, были плохо вооружены, приходили сегодня на фронт — завтра мы их толкали в бой. Конечно, и отдача была соответствующая.
О решении по стратегическому наступлению. 5 января 1942 года у Сталина на совещании присутствовали: Ворошилов, Новиков (Главнокомандующий Военно—Воздушными Силами), Маленков, Берия, Вознесенский (Председатель Госплана), Шапошников и, кажется, был еще Василевский.
Главный удар намечалось нанести по группе армий «Центр». Ее разгром должны были осуществить войска Западного, Калининского, левого крыла Северо—Западного и Брянского фронтов. Перед войсками Ленинградского, правого крыла Северо—Западного фронтов и Балтийским флотом ставилась задача разгромить группу армий «Север» и ликвидировать блокаду Ленинграда. Войска Юго—Западного и Южного фронтов должны были нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс. Кавказскому фронту и Черноморскому флоту надлежало освободить Крым. Переход в общее наступление намечалось осуществить в крайне сжатые сроки.
Резюмируя выступление Шапошникова,[3] Сталин сказал:
— Немцы сейчас в растерянности от поражения под Москвой, плохо подготовились к зиме. Теперь самый подходящий момент для перехода в общее наступление.
План общего наступления был очень большой, но для его выполнения мы тогда не имели ни сил, ни средств.
— Кто желает высказаться? — спросил Сталин после того, как начальник Генерального штаба изложил весь этот план.
Я попросил слова и доложил, что на западном стратегическом направлении, где создались более благоприятные условия и противник еще не успел восстановить боеспособность своих частей, фронтам надо продолжать наступление. Но для этого необходимо пополнить их личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями, без чего трудно выполнять планируемые задачи. Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на юго—западном направлении, то там они стоят перед необходимостью прорывать серьезную оборону и без наличия мощных артиллерийских средств не смогут сделать этого, а только измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери. Поэтому надо усилить фронты западного направления и здесь вести более мощное наступление, на других же направлениях от наступления пока следует воздержаться.
Из реплик, брошенных Сталиным по ходу моего выступления, я понял, что решение уже принято и пересмотрено не будет. Однако выступивший вслед за мной Н. А. Вознесенский также высказался против общего наступления. Он аргументировал это тем, что мы не располагали материальными возможностями, достаточными для обеспечения одновременного наступления всех фронтов.
Но тут же Маленков и Берия выступили с возражениями Вознесенскому. Они заявили, всегда какие—то непредвиденные трудности находятся, но их можно преодолеть. А на самом деле были такие периоды, когда мы устанавливали норму расхода снарядов — один выстрел на орудие и 2–3 мины на миномет в день. Вы сами понимаете, если пушка сделает один выстрел в день, какой тут может быть результат. Почему, мол, командующий фронтом не нашел мужества опротестовать такое решение? Но такие мужественные поступки, конечно, были в жизни.
Сталин требовал от нас наступать. Он говорил, если у вас сегодня нет результата, завтра будет, тем более, вы будете сковывать противника, а в это время результат будет на других участках. Конечно, эти рассуждения младенческие: у нас в действительности нигде не было результатов; ни на Калининском, ни на Западном, ни на Юго—Западном фронтах. Но были ли вообще где—либо успехи зимой 1942 года? Как известно, Ленинградский фронт и правое, крыло северо—западного фронта, наступая на северо—западном направлении, не продвинулись ни на один метр. А на Юге? — То же самое.
В итоге жертв много, расход материальных средств большой, а общестратегического результата никакого. А если бы имевшиеся у нас в то время силы и средства были использованы на Запад ном направлении, то итог был бы иной, я голову даю на отсечение, что безусловно противник был бы нами разгромлен и отброшен, по крайней мере на линию Смоленска. Тем более, левое крыло Северо—Западного фронта — ведь оно продвинулось чуть ли не до Великих Лук и даже к Витебску. Правда, там противник не имел никакой обороны. На этом направлении можно было запустить еще две армии дополнительно и оттуда нанести удар во фланг и тыл всей его центральной группировке. А сил не было.
