— Меня смущал разговор, который у нее состоялся с Силсом… мы смогли записать лишь часть его, — сказал Ганн. — Мы также знали, что у нее была встреча с этой Зандрой Уоллертон, журналисткой из «Темз-Уолли газетт», и я чувствовал, насколько важно установить, не достались ли ей кое-какие документы. В ее кабинете ничего не хранилось, по логике вещей следующим местом был дом…
— Послушайте, майор. Доктор Баннерман играет важнейшую роль в нашей программе генетических исследований, а его дочь имеет для него неоценимое значение. Она в буквальном смысле слова управляет его жизнью, и она — единственный человек, которого он слушается. Если бы не ее влияние, мы никогда не убедили бы его присоединиться к нам.
— Понимаю, сэр.
— В мире больше нет никого с таким точным знанием вопросов генной терапии, которые нам нужны для «Медичи». Если мы потеряем его, то, значит, потеряем не меньше десятилетия на этом проекте. — Кроу вскинул брови. — Надеюсь, вы это понимаете?
— Доктор Кроу, я не могу делать свою работу, если связан по рукам и ногам недостаточным бюджетом. Если бы я мог позволить себе усилить группу наблюдения, снабдить ее дополнительной аппаратурой, то мог бы как следует отследить действия мисс Баннерман и понять, что она изменила свой привычный образ действий. Моим людям пришлось работать с полной отдачей сил и не считаясь со временем.
Кроу вскипел:
— То есть вы хотите, чтобы сотрудников службы безопасности у нас было больше, чем ученых, исследователей и лаборантов, вместе взятых?
— Все исследования в мире и гроша ломаного не стоят, если выяснится, что они идут на пользу нашим конкурентам, — возразил Ганн.
Кроу принялся внимательно изучать свои ногти.
— Я должен сказать вам, что совет очень недоволен безопасностью.
— При всем моем уважении, может, вы сообщите совету, что безопасность очень недовольна им.
— Насколько я понимаю, вы ничего не нашли в ее доме?
— Ничего. Там было чисто.
— «Клопов» поставили? Телефон прослушивали?
Ганн помедлил.
— Нет. Если мы решим, что она представляет собой проблему, сделать это будет достаточно просто.
— Хорошо. Пока в самом деле не возникнет такая необходимость, ничего не делайте. Ясно? Я не хочу, чтобы она подвергалась ненужному риску. И я не хочу сталкиваться с вашими непроизвольными реакциями… такими как угрозы в адрес группы «Темз-Уолли газетт», что отзовете рекламу. — Кроу позволил себе кривую улыбку. — Это, конечно, не означает, что вы должны полностью снять наблюдение за этой женщиной. При всех ваших оплошностях, майор Ганн, меня часто поражала ваша интуиция.
Ганн вернул ему такую же кривую усмешку. Он почувствовал себя чуть лучше и набрался храбрости.
— Благодарю вас, сэр. — Любая, даже тщательно завуалированная, похвала от исполнительного директора была исключительно редкой. — У нас есть и другие потенциальные проблемы с «Матерноксом», о которых, я думаю, вам стоит побеспокоиться. Я собирался изложить их на завтрашнем заседании совета.
— Да? — Потеплевшее было выражение начало сползать с лица Кроу.
— Мы выяснили, что еще один сотрудник интересовался номерами серии «Матернокса».
С лица Кроу схлынули последние остатки доброго расположения.
— Кто?
— Мистер Роули из группы патентов и соглашений. Я всегда чувствовал, что в нем кроется потенциальная угроза.
Кроу сплел пальцы с такой силой, что костяшки побелели.
— Но он же не имеет никакого отношения к «Матерноксу».
— Я знаю.
— Следующие несколько недель будут исключительно важны — особенно если возникнут дополнительные проблемы с «Матерноксом». Нам придется устранить его. Для этого от всех потребуется скрупулезный сбор сведений… даже там, где их менее всего ожидают увидеть.
— Это относится и к дочери Баннермана, сэр?
Кроу бросил на него страдальческий взгляд:
— У вас есть доказательства, что она в чем-то замешана?
— Пока нет, сэр. Но если я их раздобуду?..
Наступило долгое молчание.
— Тогда нам придется рассмотреть их, — наконец сказал Кроу.
В распоряжении Ганна имелась определенная информация, которую он пока не хотел выкладывать Кроу. Она может оказаться козырным тузом в рукаве, который умиротворит исполнительного директора в следующий раз, когда его положение пошатнется… или же она может оказаться пустым местом. Изучение данных о передвижениях машин сотрудников компании показывали, что в понедельник вечером БМВ Коннора Моллоя направился по некоему адресу в Беркшире, который впоследствии был опознан как коттедж Монтаны Баннерман, и не покидал его вплоть до 8:47 следующего утра.
62
Большой остров, Гавайи. Среда, 23 ноября 1994 года
Пеле, богиня извержений, была разгневана. Гнев ее выразился в том, что из глубокого жерла Маунт-Килауеа она сделала котел кипящей лавы шириной две мили, из которого к небу вздымались клыки скал, опаленные пламенем; из него шел удушливый серный запах, и в чистом воздухе клубились ядовитые серые и черные облака дыма, которые затягивали солнце и горизонт, покрывая все окружающее разъедающей росой серной кислоты.
Лава, температура которой превышала две тысячи градусов по Цельсию, текла потоком в милю шириной. Он спускался в океан, неутомимо пожирая все на своем пути, каждый день все дальше и дальше отодвигая Тихий океан и расширяя владения Пеле. Даже когда лава, теряя красное свечение, покрывалась блестящей ребристой серой коркой, температура падала незначительно.
Вулкан был центром горячего участка в Кольце Огня, зажатого между Тихоокеанским, Индо-Австралийским, Евро-Азиатским и Северо-Американским плато. Первым домом Пеле был один из маленьких островков — Ниихау, но богиня моря гоняла ее с острова на остров, уничтожая каждое ее обиталище. Наконец она оказалась на Маунт-Килауеа, где и обосновалась, сделав его своим домом.
Англичанин наблюдал за знакомым, но все таким же величественным зрелищем извержения из окна «лирджета», пока самолет заходил на посадку в аэропорту Кона. Его взгляд следил за густыми клубами дыма. Они были залиты ярким солнечным светом и под напором ветра изгибались и летели к густой растительности острова. На краю кипящего кратера, как хищная стрекоза, завис вертолет, и полдюжины еще ждали своей очереди занять его место; все были набиты туристами, каждый из которых заплатил по сто пятьдесят долларов за зрелище, которое будет помнить всю жизнь.
Порой кое-кто платил куда дороже, чем намеревался. Всего несколько месяцев назад серная кислота проела рулевое управление одного из экскурсионных вертолетов, и тот с четырьмя туристами на борту спикировал в кипящую лаву. Пеле по-своему давала понять, что проголодалась.
Англичанин давным-давно научился держать в узде свое воображение, но тем не менее он позволил себе роскошь представить, что чувствует человек, падающий в кипящую лаву. Сгорит ли он мгновенно, или же еще у него будет время почувствовать боль, закричать? В последний раз, когда он был здесь, кто-то рассказал ему, что, если сунуть конечность в кипящую лаву, она тут же превратится в шлак и сломается. Он не отличался брезгливостью, но эта картина заставила его передернуться. Худшую судьбу было трудно себе представить.
В этот раз извержение длилось очень долго — началось оно четырнадцать месяцев назад и успокаиваться не собиралось. Это могло привлечь туристов на остров, но серная кислота, падающая непрерывным дождем, не лучшим образом воздействовала на растительность. Небольшие ее количества были несущественны, но столь обильные осадки могут оказывать долговременное вредное воздействие. А вулкан нельзя включать и выключать, как заводную игрушку.
Так же как нельзя включать и выключать людей. Несколько часов спустя англичанин стоял на террасе «Ритц-Карлтон-отеля», рассеянно размышляя о чем-то, пока стоящий рядом гаваец разглагольствовал, полный желания доставить удовольствие важному иностранцу. Невысокий, смуглый и аккуратный, в легких полотняных туфлях, он напоминал англичанину хорька. Виной тому были главным образом его глаза — маленькие и карие, они непрестанно, как бы не в состоянии остановиться, сновали по сторонам — словно их обладатель боялся какой-то шайки. «Ты маленький хитрый ублюдок, — подумал англичанин. — Ты прокрутил какую-то мелкую аферу и нажился на нас, но меня это не волнует».
Тон гавайца изменился.
— Вас что-то беспокоит? — спросил он.
— Беспокоит? — откликнулся англичанин. — Нет, меня ничто не беспокоит. — Он положил руку на плечо собеседника и дружески похлопал его.
Под террасой колыхались кроны пальм, которые на фоне ночного неба выглядели черными картонными силуэтами. Вдруг они затрепетали под внезапным порывом крепнущего ветра, затрещали так, словно по их листьям били струи дождя. В ровном гуле разговоров в холле за их спинами наступила мгновенная пауза, и англичанин повернулся, скользнув взглядом по элегантной обстановке помещения.
