С другой стороны, выживший, казалось, был почти невредим. Вероятно, он получил ушибы, но его конечности были достаточно целы, судя по тому, что он смог подойти к своему мертвому спутнику и склонился над ним.
Гицилла изо всех сил старалась двигаться бесшумно, но все же, вероятно, произвела какой-то шум, и выживший повернулся в ее сторону, когда она была еще в пяти или шести шагах. Он был безоружен, и если бы Гицилла двигалась достаточно быстро, она, вероятно, успела бы ударить его ножом в горло или грудь, прежде чем он смог бы что-то предпринять — но что-то заставило ее остановиться.
Она не знала, что именно заставило ее остановиться, пока не увидела выражение его глаз: что-то вроде узнавания, знания не только того, чем она была, но и кем была — и не только того, кем она стала недавно, но и того, кем была всегда.
Этот человек был Сновидцем Мудрости. Он видел ее раньше, в своих видениях.
И она вдруг поняла, что тоже видела его. Этот факт уже ускользнул из ее памяти, но когда она увидела этого человека, то вспомнила.
До сих пор Гицилла не подозревала, что у Империума могут быть свои Сновидцы Мудрости, и даже сейчас она с трудом могла поверить в это. Ей говорили, что калазендранцы ненавидят все в жителях Гульзакандры, особенно их связь с мирами за пределами этого мира.
Поэтому ее первым предположением было, что это, вероятно, пленник, которого везли против его воли.
И она подумала, не за этим ли послал ее сюда Сатораэль? Неужели она здесь для того, чтобы спасти, а не чтобы убивать?
— Кто ты? — спросила она тихим и напряженным голосом.
В ответ человек уставился на нее с нараставшим ужасом.
— Ведьма! — произнес он наконец, голосом куда более напряженным, чем у нее. — Адское отродье! Чудовище!
Гицилла поняла, что ее первое предположение было ошибочным. Очевидно, у Империума все же были свои Сновидцы Мудрости, которые, вероятно, считали своих «коллег» из Гульзакандры злом — но еще оставалась крупица сомнения. Он узнал ее, и она узнала его. Они видели друг друга в своих видениях, и их судьбы были связаны. Разумеется, он понимал это так же, как и она. Или…?
Гицилла знала, насколько она изменилась с тех пор, как к ней впервые прикоснулся Сосуд Сатораэля, и знала, что даже ее земляки, деревенские жители, среди которых она выросла, пришли бы в ужас, увидев, как жутко она мутировала. Они бы тоже могли назвать ее чудовищем, хотя не ведьмой и не адским отродьем — вероятно, это были калазендранские оскорбления. И поэтому она еще не знала, что делать дальше. Ей все еще казалось, что этот Сновидец — именно этот — может быть зачем-то нужен Сатораэлю, и поэтому его стоит оставить в живых.
В любом случае, он был безоружен и не пытался схватить оружие с трупа человека со сломанной спиной.
— Как тебя зовут? — спросила Гицилла. Она знала, что имена заключали в себе власть. Если он скажет ей свое имя, возможно, она сможет обладать какой-то властью над ним, как Гавалон над порабощенными колдунами. Возможно, именно так их судьбы связаны?
Но он не собирался говорить ей — и она медлила слишком долго.
Она ощутила, как что-то холодное и металлическое прикоснулось к ее шее. Голос совсем рядом с ее ухом прошептал:
— Брось нож!
Она подумала о том, чтобы резко повернувшись, попытаться выбить оружие из руки противника и вонзить нож ему в живот, но знала, что он разнесет ей голову, если она не подчинится.
Она бросила нож, но осталась настороже, готовясь схватить его снова, как только представится возможность.
Повернувшись, она увидела человека, поймавшего ее. Как и Сновидец Мудрости и его мертвый спутник, он не был одет в военную форму. Как и еще один человек, стоявший позади него, вытирая кровь с пореза на лице.
Человек, направивший на нее пистолет, был одет, как показалось Гицилле, в необычно строгом стиле, вероятно, он был поборником дисциплины и истинным защитником порядка. Но был, однако, в его глазах странный блеск, в котором Гицилла узнала что-то вроде родственного духа. Возможно, этот человек тоже был затронут, если не Сатораэлем, то чем-то подобным. В его духовной броне была трещина: некая одержимость, оставлявшая пространство для замыслов и уловок ее бога, словно червь в бутоне.
Но Гицилла понимала, что это ни в коем случае не делало его менее опасным. В действительности, скорее наоборот.
— Застрели это чудовище! — потребовал человек с раной на лице. — Я не знаю, что оно такое, но ради Императора, Раган, убей эту тварь! Мои охранники все мертвы или искалечены, Моберг и вокс-связист тоже. Мы не можем рисковать. Убей тварь!
— Это она, — задумчиво произнес человек с пистолетом. — Она мутант, но еще очень молода, несмотря на то, что такая высокая — она почти ребенок.
— Чем бы это существо ни было, оно опасно. Если это не из-за тебя и твоего безумного псайкера упал самолет, то наверное, из-за нее. Убей ее!
— Мы не знаем, из-за нее или нет, — ответил человек по имени Раган, с неким подобием призрачной улыбки. — Даже если и так, она может быть полезной. Ты можешь говорить, отродье? Ты понимаешь мой язык?
— Конечно, я могу говорить, — презрительно ответила Гицилла. — Какой еще язык я могла бы знать?
— Губернатор Мелькарт прав? — имел глупость спросить человек с пистолетом. — Это ты сбила самолет? Тебя стоит застрелить, прежде чем ты уничтожишь нас своей магией?
Гицилле на секунду хотелось сказать, что это она сбила самолет, но все же она решила, что разумнее было бы не казаться слишком опасной, вопреки ее пугающему внешнему виду. Человек с пистолетом еще два дня назад был бы выше ее более чем на фут, но теперь она была выше на фут. Она была очень тонкой и худой, но и он тоже. Он не стал убивать ее по какой-то причине. Похоже, он действительно думал, что она может принести пользу. А так как падение летающей машины вызвала не она, значит, это мог сделать он, как, вероятно, подозревал его спутник? Если так, может быть, он тоже пешка Сатораэля, хотя, возможно, и не подозревает об этом?
— Я пришла посмотреть, не смогу ли чем-то помочь, — сказала она, надеясь, что они не видели, как она добила раненых в средней части корпуса.
— Чушь, — сказал человек, которого Раган назвал губернатором. — Ты же видишь, что она мутант. Раган. Это работа инквизитора — очищать мир от таких как она.
По крайней мере, как подумала Гицилла, он перестал называть ее «оно».
— Зачем ты спрашивала его имя? — спросил инквизитор.
— Она ведьма, — сказал Сновидец Мудрости, стоявший теперь позади нее. — Губернатор прав, сэр. Она опасна. Она псайкер, куда более сильный, чем я.
— Псайкер, — повторил человек с пистолетом, словно в этом было все дело. — Так я и думал.
Гицилла поняла, что он боится ее не меньше, чем оба его охваченных ужасом спутника — возможно, даже больше — но его страху противостояло что-то еще.
И это что-то было не храбростью, если суждение Гициллы о столь чуждом существе могло быть верным, но отчаянием.
— Пристрели ее, — снова потребовал губернатор. — Почему ты ее не убьешь?
— Посмотри на небо, Орлок Мелькарт, — сказал инквизитор. — Две луны светят ярко, как всегда, но звезды видны во множестве. Скажите, ваше превосходительство, что вы видите?
Человек, к которому он обращался, не ответил, но другой прошел мимо нее на открытое пространство и, запрокинув голову, посмотрел в зенит.
— Они стоят неподвижно! — воскликнул имперский Сновидец. — Варп-шторм прекратился! Я смогу сейчас… наверняка смогу! Я установлю контакт с Имперским Флотом!
— Думаю, ты сможешь, — сказал человек с пистолетом. — Несомненно, мы должны попытаться — и, может быть, они ответят на наш призыв о помощи. Однако я думаю, не обратят ли они на нас больше внимания, и не отнесутся ли к нашему призыву более серьезно, если услышат больше, чем один мысленный голос?
— Не будь идиотом, Раган, — сказал губернатор. — Эта тварь тебе не поможет. Она же мутант, и скорее вызовет сюда колдунов и демонов.
— Они не придут — сейчас, когда перед ними армия Фульбры, им не до того. Конечно, она не поможет, сир — по крайней мере, добровольно. Но насколько она сможет контролировать свои силы, когда окажется под действием наркотика? И насколько она сможет ими управлять, если ввести ей усиленную дозу? Псайкеры, действующие вместе, обычно теряются, даже если они близкие души в том, что касается верности Инквизиции и Императору — но даже растерянность и смятение могут принести пользу. Если мы сможем послать зов о помощи флоту, это прекрасно — но если вместе с ним будет звучать крик ярости и агонии, разве это не подчеркнет наилучшим образом всю срочность и серьезность нашей ситуации?
— Ты с ума сошел, — сказал Орлок Мелькарт.
Гицилла не ожидала, что будет в чем-то согласна с имперским губернатором, но тут он был прав.
