Другие в своих оценках более снисходительны. Джон Колвилл, например, заметил лишь, что «в Уинстоне было меньше лоска, чем обычно» [785] . Факт остается фактом: Черчилль переутомился, и это тут же проявилось во время публичного выступления.
Став премьер-министром, Черчилль собрал все силы в кулак. За два года – 1940-й и 1941-й – в заметках его близкого окружения практически не встречается упоминаний о переутомлении, усталости и физическом истощении главы кабинета. Притом что Черчилль перенес инфаркт на ногах, во время первого военного визита в США в конце 1941 года.
И тем не менее в начале 1942 года перегрузки напомнили о себе. В этот момент Великобритания была уже не одна. В декабре 1941 года в войну вступили США, способные, с одной стороны, противостоять Японии, а с другой – предоставлять существенные ресурсы для борьбы с державами Оси. Главные силы вермахта к тому времени были переброшены на Восточный фронт. Именно в тот момент, когда ситуация для Соединенного Королевства уже не была столь критичной, Черчилль столкнулся с новой проблемой. Неудачи на тихоокеанском театре военных действий в феврале 1942 года привели к позорной капитуляции военно-морской базы в Сингапуре. Для Черчилля это фиаско было сродни грому среди ясного неба.
«Я нашел премьер-министра очень подавленным, – вспоминал хранитель комнаты с картами Адмиралтейства капитан Пим. – Он признался, что ему надоело быть объектом критики, которая тут же раздается, едва дела идут из вон рук плохо и наступают времена, о которых он предупреждал еще много месяцев назад в своей речи о „слезах“ и „крови“. Он сказал, что устал от всего этого» [786] .
«У папы упадок сил, – записала в дневнике 27 февраля Мэри Черчилль, после обеда на Даунинг-стрит. – Он не в лучшей физической форме. Он истощен под непрекращающимся давлением тяжелых обстоятельств» [787] .
Аналогичное впечатление, только с более оптимистичной концовкой, сложилось и у Аверелла Гарримана, который в послании президенту США Франклину Д. Рузвельту писал:
«Уинстон очень устал, но я верю в то, что он поправится, особенно когда дела пойдут лучше. Падение Сингапура настолько его потрясло, что он не смог предстать перед британским народом со своей привычной энергией, задором и силой».
В заключение Гарриман отметил: несмотря на то что премьер переживает не самые лучшие времена, «в перспективе нет ни одного человека, который смог бы стать для англичан таким же лидером, как Черчилль» [788] .
Все больше стал напоминать о себе и возраст британского премьера. В дневниках Энтони Идена есть следующая запись от апреля 1942 года, запечатлевшая образ 67-летнего человека, только что проснувшегося после дневного сна:
«Уинстон был неистов. Говорил, у него был такой глубокий сон, что он не мог вспомнить, как проснулся. Он ходил большими шагами по комнате, в панталонах и майке, с сигарой во рту и бокалом с виски и содовой в руках, и все спрашивал о горничной Нелли, чтобы она нашла его носки» [789] .
Следующим тяжелым периодом в премьерстве Черчилля стала вторая половина 1943 года.
«Уинстон чуть ли не полумертвый приехал в Америку, – признавался Иден своему секретарю Оливеру Харви. – Он едва мог пошевелиться. Лишь солнце и водные процедуры позволили ему прийти в себя» [790] .
В декабре 1943 года, после завершения Тегеранской конференции, влияние перегрузок и стресса на организм премьера стало настолько очевидным, что его состояние вызывало серьезные опасения у его коллег. Премьер-министр Южно-Африканского Союза Ян Смэтс делился с начальником имперского Генерального штаба Аланом Бруком: «Уинстон работает слишком много и изматывает себя».
«Я сомневаюсь, сможет ли он продолжать начатое дело, – добавил Смэтс. – Последнее время я заметил в нем перемены» [791] .
Брук разделял взгляды Смэтса. По его словам, во время обсуждения операции по высадке союзников во Франции «Черчилль выглядел очень усталым».
«Он сказал, что чувствует себя выдохшимся, изможденным, и в довершение всего у него болит поясница».
В самый разгар обсуждения, записал в дневнике Брук, «Уинстон твердил о чем-то своем и повторял детали, которые были мало связаны между собой».
«Я пришел к выводу, что бесполезно в таком состоянии обсуждать с ним столь важные дела», – заключил начальник Генерального штаба [792] .
Черчилль не скрывал своего переутомления. В мемуарах он признается: физическое истощение во время его пребывания в Каире, куда он отправился из Тегерана, достигло такой степени, что «после ванны я даже не мог вытереться, просто оборачивал себя полотенцем, ложился на кровать и высыхал естественным путем» [793] .
Несмотря на усталость, премьер принял участие в нескольких крупных мероприятиях, включая переговоры с королем Югославии Петром II Карагеоргиевичем, совещание с иракским руководством, пресс-конференцию и банкет в британском посольстве. В час ночи Черчилль вылетел в Тунис. Полет продлился восемь с половиной часов.
«Премьер устал и опустошен, – констатировал Брук. – По-моему, он встал на опасный путь. Конференция вымотала его вконец, он не отдохнул полностью, но настаивает на продолжении активной работы» [794] .
Одиннадцатого декабря Черчилль приехал на виллу генерала Дуайта Эйзенхауэра в Карфагене.
«Я останусь у вас немного дольше, чем планировал, – признался он американцу. – Я на пределе и не могу продолжать, пока не восстановлюсь» [795] .
Заверяя близкое окружение, что время для отдыха будет выкроено, Черчилль не оставил идею принять участие в смотре британских войск, направлявшихся в Италию. Состояние премьера пугало осторожного Брука. Он переговорил с лордом Мораном, и тот подтвердил его опасения: Черчилль находится на грани. В какой уже раз Брук набрался смелости, чтобы высказать патрону свое негативное мнение о предстоящей инспекции войск. Свои доводы он построил на том, что глава кабинета не имеет права рисковать собой, когда от него зависит решение множества важнейших вопросов. Бруку почти удалось переубедить Черчилля, как неожиданно у него вырвалась фраза, которая, по его же собственным словам, была «проявлением глупости»:
– И более того, со мной полностью согласен Моран.
Услышав имя врача, Черчилль расценил это как сговор. Он энергично приподнялся, замахал кулаком перед лицом собеседника и закричал:
– Не смей вступать в союз с этим чертовым стариком! [796]
Вечером, перед тем как отправиться спать, Черчилль почувствовал боль в горле и обратился к Морану за консультацией:
– Ты думаешь, это серьезно? – спросил он врача. – Как ты думаешь, чем это вызвано?
Моран успокоил его, посоветовав хорошо выспаться [797] .
Сон, однако, не задался. Алан Брук пишет, что в четыре часа утра его разбудили громкие звуки, доносившиеся из соседней комнаты.
