Он крякнул, слабо улыбаясь:
– Я тронут тем, что ты в такой спешке примчалась ко мне. Буду думать, что тебя заботит мое здоровье, а циничные мысли о том, что ты приехала перехватить власть в случае моей смерти, отброшу.
– Думай, что тебе нравится, но я здесь – как и в прошлый раз, когда ты был опасно болен. Тогда ты благодарил меня, но сейчас не даешь мне никаких оснований надеяться на благодарность. В любом случае я приехала, потому что тревожилась за тебя.
Он сварливо пробурчал:
– Я не нуждаюсь в твоих заботах или жалости.
– Может, ты и вправду так думаешь, Генрих, но тебе это нужно. Это знак, предупреждающий знак…
Горячечный румянец вспыхнул на его скулах, а в глазах – гнев.
– И ты тоже! Не смей! Меня тошнит от церковников, которые внушают мне, что нужно помириться с вероломным архиепископом, и нашептывают, что все это моя вина и я должен поцеловать проклятого сукина сына. Скорее ад скует льдом, клянусь тебе! – Генрих замолчал, чтобы отдышаться. Эти несколько фраз дались ему с трудом, он запыхался так, будто в полных доспехах взбежал на гору.
Алиенора продолжила говорить, словно супруг не прерывал ее:
– …предупреждающий знак о том, что ты не должен больше взваливать на себя такое бремя хлопот и обязанностей. Пойми: другие люди способны кое-что сделать вместо тебя, только позволь им. Потому что иначе это бремя раздавит тебя. – Она забрала чашу из его дрожащих пальцев. – Тебе нужен покой, а ты совершенно лишен его. Посмотри только, до чего ты себя довел. Если ты не переменишься сейчас, то умрешь.
– С каких это пор ты, женщина, стала так умна?
– Я не умная, а всего лишь умудренная печальным опытом. – Она поднялась с табурета. – Я оставлю тебя. Поспи и затем подумай о том, что я сказала.
Генрих отвернулся от нее:
– Возвращайся в Пуатье. Ты мне здесь не нужна.
– Нужна, – возразила она. – Просто ты этого не понимаешь. И никогда не понимал.
Королева вышла из комнаты и, как только за ней закрылась дверь, вынуждена была остановиться. Ее ужаснуло то, до какой степени он болен и слаб. Алиенора уже видела его в таком состоянии, но тогда Генрих был молодым человеком, способным противостоять хвори, а теперь же приближался к тому возрасту, в котором умер его отец. Алиенора различила страх в его глазах. Они оба знали, что он еще борется и может проиграть эту борьбу.
Амлен ждал ее и поцеловал, когда королева поравнялась с ним.
– Сестра, – поздоровался он.
Амлен тоже находился на грани изнеможения, его обычная опрятность сменилась небрежностью.
– Я не ожидала увидеть его таким. Генрих как голодающий ребенок или старик. – По ее телу пробежала дрожь.
– Мы все думали, что он умирает, – печально произнес Амлен. – А то, что, приходя в сознание, брат с такой искренностью говорил о завещании… – У него прервался голос, и на секунду он закрыл лицо ладонями. – Ему нужно время, чтобы поправиться, прийти в себя. Нам всем нужно на это время.
– Генрих должен отдать часть своих обязанностей, даже если это означает поделиться властью, – твердо сказала Алиенора.
Амлен потер виски:
– Это будет трудно.
– Но это необходимо. Он не в состоянии принимать решения.
– Я не спорю – вы правы, – поддержал Амлен. – Просто не представляю, как это сделать. Уже и так возникли слухи, будто он умер. – Его глаза потемнели от боли. – Он мой брат. Я не хочу, чтобы эти слухи стали правдой.
Алиенора отвела взгляд. Генрих был таким слабым и уязвимым после болезни, что почти против воли она жалела его.
– Такие слухи опасны. Они могут привести к мятежам. Нужно всех оповестить о том, что король жив и идет на поправку. Ни у кого не должно оставаться никаких сомнений.
Амлен кивнул:
– Полностью согласен с вами, госпожа. Я уже разослал гонцов с этой вестью, и когда Генрих бодрствует, велю открывать дверь в его покои, чтобы люди своими глазами видели его живым. Но кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем он снова сможет править, как раньше.
– То есть у него нет выбора. Он должен поделиться властью.
* * *Следующие несколько недель Алиенора посвятила заботе о медленно выздоравливающем Генрихе. Бывали дни, когда недуг брал верх, снова вспыхивала лихорадка, и тогда он почти не вставал, но постепенно муж поборол болезнь и начал походить на себя прежнего.
Для Алиеноры это время стало не столько перемирием с супругом, сколько странным выпадением из реальности, словно в реке жизни они попали в водоворот и кружатся на одном месте. На короткий период они обрели способность забыть о прошлом и о будущем и существовали только в настоящем моменте. Она сидела у его постели, как сидела во время его первой тяжелой болезни, развлекала беседой, заботилась об удобстве и помогала справляться с делами. К счастью, в государстве наступило затишье, серьезного политического внимания от короля не требовалось. Шаткий мир с Бекетом пока не рассыпался. Архиепископ прислал королю свои добрые пожелания и сообщил, что молится о его скорейшем выздоровлении, на что Генрих лишь цинично усмехнулся.
Алиенора вместе с Генрихом сидела у окна. Они недавно доиграли партию в шахматы – оба противника двигали фигуры довольно равнодушно. Генрих, хотя и одетый, завернулся в мантию и время от времени попивал из чаши подогретое вино с сахаром.
– Бекет говорит, что приедет ко мне в Руан в ноябре, чтобы вместе плыть в Англию. – Генрих глянул на письмо, которое только что дочитал. – Потом можно устроить совместную коронацию для Гарри и Маргариты.
– Ты дашь ему поцелуй мира? – спросила Алиенора, вертя в пальцах одну из фигур.
– Нет, если только меня не вынудят обстоятельства.
– А если вынудят?
Он пожал плечами:
– Тогда и будем решать.
Алиенора заметила, как его лицо складывается в знакомую гримасу упрямства, и не стала продолжать тему. Вместо этого они поговорили о браке их второй дочери. Еще до болезни Генриха обсуждался союз между Норой и пятнадцатилетним Альфонсо Кастильским.
– Это хорошая партия, – произнес супруг. – У нас появится еще одна безопасная граница, и Нора станет королевой.
Алиенора согласно склонила голову. Такой союз она считала приемлемым, поскольку жених был примерно одного возраста с Норой, а не на тридцать лет старше, как в случае с мужем Матильды. У них будет время, чтобы вместе взрослеть. Нору придется отослать в семью жениха, в южную страну. Конечно, для устройства брака потребуется немало труда, и у нее заранее болело сердце: она простится еще с одной дочерью. Значит, такова цена раскинувшейся вдоль и поперек империи?
– Обручение должно состояться до зимы, – сказал Генрих. – Пусть они приедут в Пуатье или Бордо.
На какое-то время между ними установилось молчание, но тихая музыка в глубине комнаты не дала паузе превратиться в тягостную тишину. Генрих несколько раз приоткрывал рот, как будто хотел возобновить беседу, но что-то его останавливало. Алиенору это устраивало. Она могла подумать о практических шагах, предшествующих обручению: когда его лучше провести, что сделать, к кому обратиться.
Наконец Генрих поставил чашу на стол:
– Мой отец умер, когда ему было столько же лет, сколько мне сейчас. Я знаю, что мог бы уже лежать в могиле. Кто может сказать, когда Бог заберет нас к себе?
– Воистину. – Она с интересом посмотрела на него. К чему это он ведет?
Он пожевал губы и внезапно выпалил:
– Я хотел бы отправиться в паломничество – прикоснуться к святыням и помолиться о спасении души. Причем сделать это в ближайшее время, до того как я опять возьму бразды правления в свои руки.
Алиенора заморгала от неожиданности. Обычно Генрих вспоминает о Церкви только тогда, когда ему это нужно.
– Полагаю, твоему здоровью такое путешествие пошло бы на пользу, – неуверенно выговорила она.
– И оно покажет всем, как я благочестив, покажет, что, несмотря на спор с архиепископом, Бога я почитаю должным образом. Людовик ведет себя так, будто только он один верит истово и искренне. Мне нужно чем-то ответить на его религиозность.
Так я и знала, подумала Алиенора. Вот она, истинная причина его внезапно проснувшейся набожности. Паломничество поможет ему убить двух зайцев.
– Куда ты хотел бы отправиться? – поинтересовалась она.
Генрих сложил на груди руки:
– Я подумывал насчет Компостелы…
– Нет, только не туда, – замотала головой Алиенора. – Мой отец пустился в этот путь и не вернулся, а к тому же Людовик уже бывал там.
Она пригубила вино из его чаши. Теплая сладость окутала ее нёбо.
– Тогда что ты предлагаешь?
Алиенора наморщила лоб и задумалась.
– Может, часовня Девы Марии в Рокамадуре? Эта святая излечивает язвы – так говорят.
Генрих опять замолчал. Он продолжал пить вино и в задумчивости потирал бедро. Алиенора видела, что муж утомлен и ему пора лечь поспать.
– Твои придворные будут привозить тебе послания, пока ты в пути. И Рокамадур расположен не очень далеко от Пуатье или Бордо, – тихо выдвигала она свои доводы. Поведя рукой, Алиенора всколыхнула шелковый рукав, и вокруг нее распространился пряный земляной аромат духов, которыми она смачивала запястья. – По дороге ты можешь останавливаться у тех вассалов, которых захочешь увидеть, и заодно поддержишь добрые отношения.
