3 сентября 1971 г. П. А. Абрасимов и послы К. Раш, Р. Джеклинг, Ж. Саваньярг, представлявшие в ФРГ соответственно США, Великобританию и Францию, ставят свои подписи под четырехсторонним соглашением. Мировую прессу облетает крылатая фраза советского посла в ГДР – «конец венчает дело». Повод для торжества имелся, и рассказ о параллельных контактах и переговорах никак не умаляет труда и заслуг дипломатов, восседавших за официальным столом в здании бывшего Контрольного совета. Их обязанности не мог исполнить никто, свою часть пути к договоренности должны были пройти лишь они, и обязательно вместе.
Блажен, кто не ведает. Двадцать два года спустя Дж. Дин рассказал мне, что в последнюю минуту торжество едва не сорвалось. Телеграммой из Госдепартамента послу К. Рашу запрещалось подписывать соглашение, поскольку не были выполнены «американские предварительные условия учреждения генерального консульства СССР» в Западном Берлине. Г. Киссинджер, как назло, был вне досягаемости. Как поступать? Если бы К. Раш был карьерным дипломатом, полагает Дж. Дин, то вряд ли он пренебрег бы директивой. Но, чувствуя за собой поддержку президента, посол поставил политические резоны выше мнения чиновников Госдепартамента.
Не стану говорить за своих партнеров, но я со вздохом облегчения принял весть: дипломатический марафон финишировал. Хотя не совсем верно. Сменялись участники забега. На старт приглашались делегаты ГДР, ФРГ и Западного Берлина. Им предстояло раскрыть понятия «транзит», «максимально облегченные процедуры» и прочее, сделать германо(ГДР) – германские(ФРГ) границы проницаемыми хотя бы с запада на восток. Для начала, однако, немецкие дипломаты, юристы, лингвисты должны были справиться с задачей попроще: создать общегерманскую редакцию официального текста четырехстороннего соглашения.
Бери толковые словари Гримма или Дудена, Варига, наконец, и вся недолга. При некоторой усидчивости одного-двух дней могло бы хватить с лихвой. При условии, понятно, что язык дается дипломатам и политикам не для сокрытия мыслей. У четырех держав голова вообще не должна болеть: аутентичными являлись лишь русский, английский (американский) и французский альтернаты. Это в теории, на практике же именно немцам наполнять новое соглашение содержанием – конструктивным или деструктивным. И тут отнюдь не мелочь, будут ли они в процессе переложения на язык действий, наравне с английской, принимать в расчет русскую и французскую версии.
Время летит, а спорам вокруг понятий «тайз» (по-русски – связи), «конститутивная часть» (по-русски – составная часть) конца не видно. Уже объявлено о приглашении федерального канцлера в СССР. Лингвистический тупик готов обернуться политическими осложнениями.
Небезынтересны перипетии выработки протокольных и географических рамок нового визита канцлера. Мне было поручено предложить в качестве места встречи Ялту. Не информируя В. Брандта о предложении, вступаю с Москвой в дискуссию – Ялта не подойдет, само название вызовет кривотолки. Целесообразнее выглядит Кавказ, где, кстати, обычно проводит отпуск А. Н. Косыгин.
Опять невпопад. Почти открытым текстом Центр дает понять, что В. Брандта будет принимать Л. И. Брежнев и ниши для А. Н. Косыгина в замысленной комбинации не предусматривается, поэтому, в частности, предлагается Крым. Но мне по многим причинам (симпатия к Косыгину не последняя среди них) представляется, что неучастие в переговорах с главой правительства ФРГ председателя Совета министров СССР – минус.
Посол есть только посол. Остается Крым. На самом полуострове точка встречи зовется теперь Ореандой.
Когда я приношу эту весть федеральному канцлеру, он в первую очередь спрашивает, не часть ли это Ялты. Признаюсь, что сам там не бывал, но, если не совсем забыл географию, Ялту и Ореанду разделяют несколько километров. В. Брандт раскрывает большой атлас и приглашает совершить прогулку по карте. Действительно, это разные населенные пункты.
Детали программы самого визита обговаривались с ведомством канцлера через специальных эмиссаров – розги за мою недогадливость и упрямство.
До отлета канцлера в Советский Союз оставалось несколько дней. Звонок от Э. Бара – не могу ли я безотлагательно приехать к Брандту. По интонации чувствую, какая-то неприятность. Срывается визит? Что еще должно было прийти на ум?
Через полчаса, быстрее из Роландсэка не получалось, я во дворце Шаумбург и поднимаюсь на этаж Брандта. Канцлер возбужден и не очень это скрывает.
– Могу без ужимок передать вам, что у меня сейчас на сердце?
– Вы знаете, господин федеральный канцлер, что во всех случаях я за максимальную ясность.
– Для вас не новость, как тяжело продвигалась выработка согласованного немецкого перевода четырехстороннего документа по Берлину. Вчера переговоры (именно переговоры) закончились. В ключевом слове («тайз») делегат ГДР пошел навстречу нашим настояниям. Так вот, после обнародования факта – немецкий текст согласован – делегат ФРГ был извещен, что представителя ГДР «неправильно поняли» и что сторона ГДР остается при прежнем своем толковании. Следовательно, версия ГДР будет расходиться с версией ФРГ.
– Это прискорбно, но не смертельно опасно. При всей важности точного немецкого перевода в случае возникновения разногласий между двумя германскими государствами в интерпретации урегулирований основанием для вычисления истины могут быть лишь оригинальные тексты, подписанные послами.
– Готов был бы принять этот тезис. Мог бы допустить, что людям, говорящим на одном языке, свойственно чаще не понимать друг друга. Но тут мы сталкиваемся с чем-то из ряда вон выходящим.
Брандт подходит к своему письменному столу, берет свиток, по внешнему виду схожий с телетайпной лентой.
– Вот утреннее сообщение от наших служб. В нем говорится, что делегат ГДР предпринял сознательный обман. Так называемое «неправильное понимание» было заранее спланировано. И самое прискорбное – этот обман в качестве некоего выхода из тупика подсказан вашим дипломатом. Сведения получены от источника, который пользуется нашим полным доверием. Надеюсь, вы допускаете, что мои коллеги и я осведомлены о многом из происходящего в коридорах власти ГДР? Наш боннский дом, предполагаю, тоже весьма прозрачен. Поэтому коварство на обеих сторонах себя не окупает.
– Брежнев и Громыко немедленно узнают все только что мною услышанное. Я обращу их внимание на то, что из Берлина в Москву поступает препарированная информация, требующая критического к себе отношения. При личной встрече с генеральным секретарем скажу в предельно прямых выражениях, что, начиная большое дело, от мелких козней и подвохов нужно отмежеваться. Любой капитал, политический в особенности, – это прежде всего доверие. А доверием можно злоупотребить только раз. Если я не встречу отклика у Брежнева, считайте, что в Бонне сменится советский посол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
