– Буду признателен, если вы избавите меня от необходимости открывать обмен мнениями с Брежневым на крайне неприятной ноте. У наших правительств хватает забот и без того, чтобы самим изобретать новые.
Федеральный канцлер обращается к предмету предстоящего разговора с советским руководителем. Впервые в наших с Брандтом беседах возникает связка – политическая разрядка без военной разрядки не имеет надежного будущего. Пока это лишь размышления, прощупывание подступов к проблеме проблем, сокровенное видение.
Необычный тип визита В. Брандта располагает к демонтажу заповедных зон, не отступаясь от своих внутренних ориентиров и ценностей. Для этого надо совсем немногое и почти недостижимое – будучи политиком, оставаться человеком. Не наместником Творца, не мессией и не племянником дьявола (помните присказку про Дизраэли?), а одним из людей, назначенных судьбой управлять другими людьми. Прежде всего и главным образом человеком, не обязательно себе во благо.
Кое-что о «мудром учителе» и его «любимом ученике».
Брандт вылетел в Крым 16 сентября. Значит, я был у Брежнева 15 сентября. В кабинете генерального секретаря нас четверо: хозяин, Громыко, Самотейкин и я. Предчувствие меня не обмануло. Скапливавшиеся несовместимости когда-то должны были выплеснуться наружу. С этого дня мы с министром двигались разными маршрутами. Они могли быть параллельными или на протяженных участках совпадающими. Но легенда о «мудром учителе» и «любимом ученике» приказала долго жить.
Начало разговора грозы не предвещало. Брежнев в подтянутой форме и хорошем настроении.
– Брандт, наверное, думает, что я в Черном море плаваю. Вместо этого мы на Старой площади заседаем. Как канцлер себя чувствует, какими заботами живет? Чего нам ждать от ФРГ? Мы западных немцев приглашаем в друзья, а они упираются.
Слово за слово – у меня возникает чувство, что генеральный моей гневной депеши не видел. Ну что ж, выложим карты на стол.
– Не знаю, дошла ли до вас, Леонид Ильич, моя филиппика по итогам беседы с канцлером на прошедшей неделе. Брандт приглашал меня к себе, чтобы, по сути, заявить протест…
– Какая телеграмма? От какого числа? Андрей, почему мне ее не доложили?
Громыко, метнув в мою сторону сердитый взгляд, произносит:
– Леонид, я тебе излагал ее содержание по телефону.
– Можно продолжать?
Брежнев кивает в знак согласия.
– Протест формально касается эпизода, коих в истории дипломатии пруд пруди. Но в нынешних конкретных условиях, когда становится на ноги нечто большее, чем только новая «восточная политика» Бонна, деталей нет. Отклонение от договоренностей на миллиметр может вызвать необозримые последствия.
Излагаю, как происходила выработка «общегерманского» перевода текста четырехстороннего соглашения с заключительным сальто-мортале на стороне ГДР. Вроде бы к этому «шедевру» дипломатического искусства оказались причастны советские представители.
Министр перебивает меня:
– Вы больше верьте тому, что вам Бар внушает.
Пропускаю реплику Громыко мимо ушей.
– В Германии с сохранением тайн обстоит не шибко ладно. Решающим аргументом в спорах между ними был и остается – «мы же в конечном счете немцы». БНД информирует о происходящем и правительство, и оппозицию, иногда путая очередность. Брандт не исключает, что еще пара-другая свидетельств неискренности, особенно в действиях Советского Союза, может склонить чашу весов в пользу противников социал-либеральной коалиции.
Громыко опять перебивает:
– По вашему мнению, только западные немцы говорят правду…
– Леонид Ильич, разрешите мне закончить доклад, затем я буду готов ответить на вопросы, которые есть у Андрея Андреевича.
– Докладывайте.
Министр потемнел лицом. Губы плотно сжаты. Он складывает бумаги, лежавшие перед ним, и, едва я успеваю открыть рот, встает, подходит к генеральному и негромко говорит:
– Леонид, ты знаешь, у меня встреча. Я позже тебе позвоню.
И удаляется.
Краски моего доклада не поблекли в отсутствие Громыко. Привожу примеры из прошлого, когда на кажущихся мелочах гибли перспективные начинания. Нельзя преуспеть в очищении от вздоров и сора межгосударственных отношений, если мы останемся пленниками отжившей психологии и привычек.
– Министры ездят друг к другу. Широковещательных обещаний и заявлений сколько угодно. Дела нехватка. Каждый шаг почему-то дается с боем. Вот «Дойче банк» предложил открыть в Москве свое представительство. Нам бы ухватиться за него. Крупнейший частный финансовый институт ставит новую веху. Два месяца минуло, на мою телеграмму нет ни ответа ни привета. Формально никто не возражает, но никто и пальцем не шевелит.
– В чьей компетенции подготовка предложений по этому вопросу?
– Минвнешторга и Госбанка.
Брежнев нажимает клавишу домофона:
– Соедините меня с Патоличевым, а после разговора с ним пусть мне позвонит Свешников.
Минуты не прошло, на связи министр внешней торговли.
– Добрый день, Леонид Ильич. Патоличев.
– Николай Семенович, ты слышал о предложении «Дойче банк», который хотел бы быть представленным в Москве.
– Да-а, в курсе.
– И что ты думаешь по этому поводу? Завтра я встречаюсь с Брандтом. Вдруг эта тема всплывет?
– Идея сама по себе любопытная. Можно было бы ее рассмотреть.
– Какие-нибудь принципиальные возражения есть? Они, как я понимаю, ведут разговор о представительстве, а не филиале банка.
– Нет, против представительства у нас возражений не возникает.
– Если возразить нечего, то почему, курицына мать, Внешторг два месяца не мычит не телится?
– Пожалуй, затянули немного. Но ведь вопрос новый, надо все изучить, взвесить, согласовать.
– Считай, что со мной согласовал. На остальную бюрократию неделю, и чтобы совместная записка МВТ и Госбанка лежала у меня на столе.
Брежнев кладет трубку. Обращаясь ко мне, говорит:
– Везде и во всем так. Возражений нет, но вымолвить «да» – увольте. Еще бы, решение тянет за собой ответственность.
Звонит председатель Госбанка СССР. Разговор повторяется с поразительными совпадениями даже в оттенках. Конец чуть драматичнее.
– У Патоличева возражений нет, вы не возражаете. А дело стоит. Если ждете, что ваши обязанности будут исполнять другие, то зачем вы нужны? Чиновников развелось видимо-невидимо, ответственных руководителей наперечет.
Если Патоличев и Свешников прознают, что генеральный секретарь пришпорил их после разговора со мной, то, считай, за единственный день я успел испортить отношения с тремя министрами. Воистину, недаром рано встаю.
Брежнев перчит Самотейкина:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
