Б. (иронически). Куда там Пушкину до вас… Кстати, не вы первый назначали «Напрасно…» именно первым номером. Задолго до вас это делал еще Сергей Бочаров. К тому же вы его дописали, чтобы оно перетекало в «Молитву». Кстати, у вас там наблюдаются ошибки, которых Пушкин никогда бы не допустил.
Р. (обиженно). V сначала был у меня много лучше. Но потом я выверил каждое слово по «Словарю языка Пушкина», и оказалось, что многих моих слов у Пушкина нет вообще.
Б. Например?
Р. Представляете, нет даже слов пейзаж и ландшафт.
Б. А что же есть?
Р. Только природа и вид.
Б. Значит, ему хватало этих русских слов. И вообще, зачем додумывать то, что у самого Пушкина не получилось?
Р. (возмущенно). То есть как не получилось!
Б. Он обладал неоспоримым правом бросать то, что не получается. Вы слишком хотели вывести цикл напрямую, на позитив, что ли, сделать его жизнеутверждающим… а я думаю, что потому он и не дописывал, что не только не получалось, но и настроение всё более портилось – даже стихи не помогали. Поэтому и у вас не могло получиться по-пушкински.
Р. Так что же у меня так уж не по-пушкински?
Б. «Но если мне со львом в неравной битве…» Тут вроде одного слога для шестистопника не хватает. У вас там вышла клаузула женская…
Р. (грозно). Какая еще женская кляуза!
Б. Да не сердитесь вы так. Я сам в этом не смыслю. Я у профессионала спросил.
Р. А мне казалось, я даже где-то читал, что вы их так же терпеть не можете, как и я…
Б. Тут вы правы: у Пушкина в словаре его языка профессионал тоже не встречается.
Р. (обрадовавшись): Кстати, почему в вашем переполненном собрании 1836 года «список праздников» никак не прокомментирован?
Б. Перечень… Интересный вопрос. Я его, кстати, и себе задавал, и профессионалу. И знаете, что мне ответили? «Значит, нечего комментировать». Вот и остается нам пользоваться собственной книгой как первоисточником… Давайте вместе.
Робберов и Битов (стукаясь лбами над «Предположением жить»). «Вознес. Св. воск. Крещ.»
Б. Запись датируется после 17 октября до декабря. То есть либо перед 19 октября, которое, как мы знаем, он переживал особенно остро, не мог даже стихи свои дочитать до конца… либо и вся дуэльная история.
Р. С чего бы ему перечислять праздники, которые каждый ребенок знал? Вознесение в перечне опережает Пасху…
Б. В 1836-м оно 7 мая, Пушкин в Москве. Наталья Николаевна на сносях и к дню рождения дарит ему дочь Наталью. Вознесение он связывал со своим рождением, с первым днем своей жизни и еще рядом важнейших событий… даже имел намерение построить когда-нибудь церковь.
Р. На Пасху умирает мать…
Б. Начало апреля у него уходит на хлопоты по захоронению матери в Святогорском монастыре. Кажется, тогда же он приобретает рядышком землю и для себя.
Р. Вот как? А что с Крещеньем?
Б. Крещенье всегда 6 января, а в 37-м – в самый разгар преддуэлья. Тут он и пишет «Последнего из свойственников», свою последнюю прозу, свой пастиш на Геккерна.
Р. Господи! Как всё больно…
Б. Всё равно, связан ли этот «перечень» с какими-либо предчувствиями, мы рассуждать не можем, поскольку…
Р. Какая тут связь со «Страстным циклом»? Экстраполяция предопределения??
Б. А вот этого не надо. Мы точной даты «Перечня» не знаем. Хотя, вы правы, производя столь невинную, как вензелек, запись, Пушкин о чем-то, возможно очень важном для себя, думал. Рождение – смерть матери – ??? Нет, это за рамками даже нашей с вами разнузданной пушкинистики. Хотя, конечно, гипнотизирует, что чем ближе к концу, тем больше у него всё об одном…
Р. Вот именно! Как вы, рассуждая в «Предположении жить» о формальной записке О.А. Ишимовой перед дуэлью как о последнем его тексте, могли упустить последние его стихи и последнее содержательное письмо, писанное 26 января, перед дуэлью?
Б. (снисходительно). Что я там мог упустить?
Р. Вот я и говорю, что вы собственной книги сами не читали (раскрывает «Предположение жить» и читает):
Слушая сию новинку,Зависть, злобой омрачась,усть скрежещет, но уж ГлинкуЗатоптать не может в грязь.
Б. Так это же коллективное! Глинку – в грязь… смешно.
Р. «Зависть, злобой омрачась, пусть скрежещет…» – это вам смешно? Писано 13 декабря. Эти слова им выношены, он их лишь передал по случаю Глинке.
Б. Соглашусь. И тем не менее последним текстом Пушкина эту строчку не назначишь. Кстати, о письме Ишимовой как о последнем тексте я писал только в том смысле, что это сознательно не последний, НЕзавещательный текст, писанный человеком, не собирающимся погибать.
Р. (с любовью). Да, не хочется…
Б. Не погибать, не убивать, а НАПУГАТЬ он хотел.
Р. Вы думаете, он рассчитывал, что всё рассосется?
Б. (брезгливо). Рассчитывал… Рассосется… Какие непушкинские глаголы! Он – игрок. Он уже и царю обещал, что дуэли не будет. Это как сын отцу обещает больше не играть. Но карты уже были на руках. И это была его раздача.
Р. «Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался?»
Б. Какая замечательная поговорка! Эти сомнительные последние слова, переданные Жуковским царю: «Был бы весь его» – тогда об этом.
Р. Какова же тогда была на дуэли его ставка? Выстрелы в воздух?
Б. Это исключалось. Пушкин не был трусом, а Дантес – был, и Пушкин это знал. Приближаясь к барьеру, он увидел страх на лице противника, и это его удовлетворило и развеселило, и он разарапил свое бешеное лицо еще больше, не знаю как… ну, засверкал белками, распушил бакенбарды. Короче, подыграл свирепость еще и как актер, как блефующий игрок…
Р. И поэтому Дантес выстрелил первым, не доходя до барьера?… А ответный выстрел?
Б. Ответный выстрел был произведен всерьез. Пушкин стрелял уже не в противника, а в труса и подлеца явленного, с полным на то правом.
Р. Как Сильвио? Поэтому и воскликнул bravo!
Б. Вот именно. Поэт по определению не трус. Свобода и смелость в нем синонимы. Кстати, вот вам и еще одно реальное объяснение их ранних гибелей.
Р. «Всё, всё, что гибелью грозит?»
Б. И это тоже. Не смерти они боятся.
Р. Унижения?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
