Когда все было готово, профессор попросил Сидоркина выйти на кухню и, с тяжелым сердцем, погрузил девушку в сон. В классическом смысле это не был сеанс гипноза, скорее легкое, одноразовое внушение, но необходимость прибегнуть к нему угнетала Сабурова больше, чем все остальное. Как и радиопередатчик, это такая деталь, без которой план не мог сработать. К слову, Сидоркин не заметил в девушке никакой перемены, разве что ее улыбка приобрела какой-то детский, доверчивый оттенок.
До Парка культуры довезли Аню на бежевой «десятке», почему-то с подмосковным номером (очередная машина Сидоркина), дальше ей предстояло идти пешком, на виду у всей Москвы.
— Не тушуйся, Анна Григорьевна, — подбодрил майор. — Мы у тебя на хвосте.
Сабуров поцеловал ее в щеку, поправил упавшую на лоб пепельную прядь.
— Помнишь слова?
Аня кивнула. Глаза полыхнули синим, драгоценным огнем.
— Не волнуйся, Иван. Не подведу.
Она была в порядке. Она ему верила. У него сердце сдавило тоской. Прощание, всегда прощание, вечное прощание…
Они оба глядели ей вслед из машины. Походка легкая, летящая. Не оглянулась, как было и велено.
— Повезло вам, Иван Савельевич, — с ноткой зависти заметил Сидоркин.
— Как знать… — отозвался Сабуров.
Денек был пригожий, с бабьим летом в крови. Небеса синие, будто промытые. Трихополов увидел ее издали и сразу определил: она. Он стоял почти у самой воды, в начале каменных ступеней. Четыре машины сопровождения охватывали площадку полукольцом. Там лучшие бойцы Мамедова. Кто бы за девицей ни увязался, снимут как пылинку с ладони. Но — строгий приказ: без сигнала ни шагу. Опасности он не чувствовал, но как-то было непривычно зябко на душе. Он попытался понять, в чем причина. Конечно, вся история с «Токсинором» неприлично затянулась для рутинной коммерческой сделки, но, кроме того, было в ней что-то унизительное для него лично, что-то карябавшее самолюбие. Взбунтовавшийся плебей Сабуров, персонаж из театра россиян-марионеток, решивший почему-то, что имеет права диктовать свои условия; казенная девка, по недосмотру выпорхнувшая на волю; и тут же безобразная выходка цыганки, отплатившей за добро, которое он для нее сделал, наглым письмом с невнятными истерическими угрозами, — и все это вместе, накопясь, занижало его личностный статус, опускало в мир примитивных, недостойных его положения страстей. С другой стороны, успокоил себя Микки, все, что происходит, всего лишь часть грандиозного спектакля, который он сам сочинил и поставил на подмостках этой суки-страны, любую сцену он может переписать по собственному капризу заново, сменив одних актеров на других. Игра в человеков. В жизнь и смерть. Восхитительный театр абсурда Так чего огорчаться, если в одной из мизансцен по вине нерадивых помощников покосилась декорация? Это беда поправимая…
Девушка приближалась медленным шагом, осторожно обходя лужи и тоже заметила его издали. Трихополов оценил плавную грациозность ее движений. Для того чтобы молодой женщине соблазнить, свести с ума старика, вполне достаточно одной такой изысканно-звериной пластики, возбуждающей похоть в недрах костного мозга, но доктор Сабуров, как ни крути, не совсем обыкновенный человек. Самый мощный физиологический импульс вряд ли воспламенил бы его до такой степени, чтобы он натворил все те глупости, которые сумел натворить. Наверное, есть в полоумной блондинке, прошедшей огни и воды, еще какая-то сокровенная загадка, которая его зацепила. Трихополов не собирался ее разгадывать. Ему хватило заглянуть в ее глаза, чтобы понять: эта крошка отжила свое.
— Где же бумаги? — спросил он с досадой, не здороваясь и не уточняя: она ли это или не она?
— Господин Трихополов?
— Господин, господин… Давай бумаги, говорю, и скажи, где Сабуров. Больше от тебя ничего не требуется.
— Бумаги здесь. — Аня прикоснулась к груди и переключила приемник на передачу. Монету сжимала в кулачке. Все по инструкции. Чувствовала она себя прекрасно.
Мужчина, похожий на чертика из табакерки, не внушал ей не то что страха, но даже особого любопытства. Но раз Иван Савельевич считает, что в нем заключено абсолютное зло, значит, так и есть.
— А что вы хотите с ним сделать?
— С кем?
— С доктором Сабуровым?
— Тебе что же, жалко старика?
— Он не старик.
— Ах даже так?
Трихополов уже составил о ней мнение: миловидное личико, но таких по Москве сотни тысяч, робкий голосок, скрывающий бездну полуосознанных желаний, нежная кожа, электрический блеск глаз, вероятно, с кокаиновой подзарядкой, — а в общем ничего такого, за что можно зацепиться и сказать: есть изюминка, есть! Бледное создание, из тех, которые мечтают лишь о богатом, добром спонсоре и давно запутались в трех соснах. Что же все-таки мог разглядеть в ней хитроумный докторюга, чего он, Микки, считающий себя знатоком женской натуры, не видит? Может, какие-то чисто постельные штучки?
— Нехорошая девочка, — пожурил он. — Не о дряхлом полюбовничке тебе надобно думать, а о себе. Сколько преступлений — уму непостижимо! Так тебе и этого мало. Ладно, убийства — это можно понять и простить, но ведь ты меня обидела. Спуталась с человеком, который строит мне козни. А-я-яй, как неосмотрительно…
Взгляд у Ани прояснился, и в нем возникло ровное синее пламя. Это насторожило Трихополова.
— Илья Борисович, можно спросить?
— Только коротко.
— Зачем вам все это? Моя жизнь и жизнь Ивана Савельевича? Если ради денег, то ведь вы наворовали уже столько, что ваши дети, если они есть, все равно не успеют потратить.
Трихополов не удивился: как ни странно, чего-то подобного от нее ожидал. Ответил так, как ответил бы, наверное, самому себе на этот довольно простой вопрос:
— Я игрок, глупенькая. Но играю по ставкам, которые выше твоего разумения.
Огонь в ее глазах сверкнул и погас, будто спираль перегорела. Он невольно оглянулся по сторонам: пустая набережная, четыре машины с охраной, готовой по мановению его руки превратиться в вооруженный вихрь, — откуда же беспокойство? Откуда вдруг возникла убежденность, что происходит нечто непредвиденное, неподвластное контролю? Охрипшим голосом произнес:
— Где Сабуров? Отвечай немедленно! Или я…
Не успел договорить. Ничего не изменилось вокруг, но он кожей ощутил присутствие старца. Девушка улыбнулась ему как-то отрешенно.
— Гуси полетели! — пробормотала странным, механическим голосом, будто робот. Открыла ладонь — и серебряный доллар причудливо вспыхнул под лучами уходящего солнца.
Трихополов очарованно уставился на монету. Протянул руку.
— Дай мне! Дай, стерва! Это мое!
Аня размахнулась и швырнула серебро в реку — насколько хватило сил.
— Вы же знаете, что делать, Микки?
О да, конечно, он знал. В этот роковой миг вся Америка, весь просвещенный Запад смотрели на него влюбленными очами. Поганая россиянская сучка, как она посмела! Раздраженно сопя, Трихополов начал раздеваться. Аккуратно сложил на парапет подбитое мехом пальто за три тысячи баксов, костюм за полторы, бежевую рубашку и голливудский галстук, а также эластичные трусики телесного цвета, подарок Галины Андреевны, невероятно ее возбуждавшие. Поставил рядышком штиблеты, сделанные по индивидуальному заказу голландской фирмой «Росткок», клепающей кожаную обувь для королевских семей. На Аню не смотрел: она была ему противна. Богохульства о нее не ожидал.
Раздевшись догола, Трихополов спустился по ступенькам, потрогал воду пальцем ноги — ничего, теплая! — смело шагнул и поплыл, мощно раздвигая реку, как Чапаев в одноименном фильме. Из машин высыпала братва, оторопело наблюдая за загадочными действиями босса. Аня поднесла ладони к лицу, не желая ничего больше видеть.
Трихополов отплыл метров на десять — и нырнул с открытыми глазами. Видимость под водой была хорошая, это его обрадовало. Значит, неправду писали, что вода в Москва-реке давно превратилась в мазут. Сквозь желатиновую толщу он отчетливо различал серебряное мерцание, будто луч света в темном царстве. Сабуров хотел его наколоть, подпустил к нему лазутчицу, но он, Микки, опять оказался победителем и сейчас сорвет главный в своей жизни куш. Еще одно небольшое усилие, еще одно… Уже на пределе человеческих возможностей подгреб к заветному светлячку, примерился хватить доллар зубами, открыл рот — и все серебро мира вспениваясь и бурля, хлынуло в его легкие. Мгновение сбывшейся мечты. Как глубоководная рыбина, Трихополов перевернулся брюхом вверх и блаженно затих.
На бешеном форсаже на каменную площадку выпрыгнула бежевая «десятка». Сидоркин наполовину вывалился из салона, замахал руками, по-командирски гаркнул:
— Чего глазеете, пацаны?! Вызывайте водолазов! Звоните Шойгу!
Среди обалдевших охранников началось хаотичное движение: кто-то побежал к реке, кто-то — в противоположную сторону. Кто-то бессмысленно вопил в «мобильник»:
