Ашкилон, Израиль.
О “МОРАЛИЗМЕ” В. НАБОКОВА
От редакции — г-ну Иосифу Беленькому
Глубокоуважаемый коллега!
Ваше содержательное письмо мы решили не отправлять адресату, поскольку тема этого обращения — фактически совершенно посторонняя теме и смыслу его рецензии, и взяли на себя смелость ответить Вам без его участия.
При чтении письма сразу бросилась в глаза некая несообразность, которую Вы провозглашаете с не меньшей безоговорочностью, чем Никита Елисеев — тезис о “морализме” Владимира Набокова: “У Достоевского < …> слово в небрежении, а идея, психология, сюжет господствуют”. И это сказано о величайшем стилисте (который, правда, сам не сознавал своей революционной роли в этой области и думал, что писать следует так же “гладко”, как неторопливые Тургенев или Гончаров, да только ему недосуг). Есть немалый круг людей, которые находятся настолько вне мира Достоевского, что не способны упиваться изгибами и изломами его слога. Но профессионал (пусть и в смежной сфере) должен хотя бы вчуже учитывать исследования М. М. Бахтина о сложнейшей природе слова у Достоевского (а если идти дальше по следу — то и изыскания В. Е. Ветловской о “проникновенном” и о “неподготовленном” слове у него). А то, что не один Достоевский разрушал “золотой” канон “Капитанской дочки” и “Тамани”, так об этом можно прочитать в опередившей свое время работе К. Н. Леонтьева “Анализ, стиль и веяние” (1890), где автор справедливо усматривает нарушителя именно такого канона — в Льве Толстом.
Но это пока еще не относится к сути Вашего укора Н. Елисееву.
Прежде чем коснуться таковой сути, заметим, что грубым и шокирующим словечком критик захотел подчеркнуть всю элементарную для него очевидность “морали” набоковского романа. Согласимся, что можно было бы без этого слова и обойтись, хотя “проступок” Елисеева имеет контекстуальное оправдание.
Однако обратимся к “Лолите” — предмету по сю пору пререкаемому. Напрасно Вы пишете, что оговорка: сюжет тут ни при чем, не в нем дело — сделана Вами “для болванов”. Не для одних болванов; Сергей Сергеевич Аверинцев однажды в частном разговоре сказал, что эта книга “не должна была быть написана”, и существуют отнюдь не глупые читатели, готовые присоединиться к этому мнению именно из-за сюжета во всех его “деталях”. И что “Лолитой” Набоков открыл какие-то “шлюзы” для пошлой дерзости эпигонов, пожалуй, тоже верно.
Но и мнение Елисеева имеет свою сильную сторону, и не столь уж оно “парадоксально”.
Во-первых, “Лолита” написана не равнодушным, а страстным пером (не говоря уже о том, что в ней отразились некоторые глубинные гностические мотивы набоковского мирочувствия: нерождающая женственность, женственность эльфа — гнушение плотью). Вырос же пресловутый “сюжет” не из окончательной “смены вех” американского периода — а еще из поэзии Сирина (оставим в стороне “Камеру обскуру”), из несколько пугающего стихотворения “Лилит” ( Лилит — Лолита : тут параллель, не говоря уже о теме). Набоков решился его опубликовать только в 1970 году, в сборнике “Poems and Problems”, как он сам указывает — через сорок с лишним лет после написания, сопроводив текст осторожнейшими (или ироничными?) примечаниями: написано, дескать, “чтобы позабавить приятеля”; “догадливый читатель воздержится от поисков в этой абстрактной фантазии какой-либо связи с моей позднейшей прозой” (курсив мой. — И. Р. ). “Догадливый читатель”, ясное дело, вычитает из этого комментария смысл, прямо противоположный сказанному в нем. Личный лиризм (не в “документальном”, конечно, смысле) стихотворения “Лилит”, в общем, несомненен. И что в романе с родственным “сюжетом” нет прохладной стилистической отстраненности — несомненно тоже. Приводимые Вами примеры безвкусицы (не во всем убедительные) невозмутимый идолопоклонник стиля как раз и не допустил бы .
Во-вторых, “Лолита” создана если не сознанием, то “подсознанием” русского писателя, волей-неволей учитывающего опыт Достоевского и “гиперморализм” (знаменитый попрек Вик. Ерофеева!) русской классики. Вместо аргументов стоит привести отрывок из стихотворения Юрия Ряшенцева, написанного еще тогда, когда запретная прежде “Лолита” только выплыла на поверхность текущего литературного процесса как объект живой дискуссии, и напечатанного в № 1 “Нового мира” за 1988 год.
Но есть в расхваленной, охаянной,
чужой для россиян “Лолите”
страничка жизни неприкаянной —
огнь Божий в чертовом копыте.
Дитя, утеха плоти отчима,
его и жертва, и проклятье,
недетской жизнью измолочено,
стоит в засаленном халате,
стоит дитя, дитем беременно,
и мастер — англосакс дотоле —
вдруг обнаруживает — временно! —
всю полноту российской боли.
.....................................
Да, состраданье карамзинское,
отечественных перьев сила,
сквозь вдохновенье сатанинское
на краткий миг заголосило
и в шок повергло сноба, циника —
всех этих книжных клерикалов,
как голосом Алеши-инока
заговоривший Свидригайлов.
Думается, автор этого стихотворения ответил на вопрос о “морализме” создателя “Лолиты” весьма точно.
С уважением
И. Б. Роднянская.
Книги
Игорь Буренин (брынь). Луна луна. М., “Запасной выход/Emergency Exit”, 2005, 64 стр., 2000 экз.
Избранные стихотворения из наследия молодого львовского поэта (а также архитектора и художника) Игоря Буренина (1962 — 1998), “яркого представителя львовской школы”: “да, я живу все больше невпопад, / но языку еще доступно благо / пролепетать: вот яблоко... вот влага... / и повторить: где осень — там я рад. / Ну, нищий, да, — преступнейшая радость! / И каторжная тяжесть по ночам, / и слово, что теплее, чем очаг, / и мысль, что не достанется врачам, — / и все, мой ангел, все, что раньше ада. / Немеют жернова, спешит рука — / пора, пора прощать уже на слове, — / спешит рука, все легче быть не внове, / в коробке света спит уставший ка — / и век шуршит тихонечко, по-вдовьи...”
Франсуа Вийон. Сочинения. Перевод с французского Юрия Корнеева. М., “Натюрморт”, 2006, 287 стр., 5000 экз.
Наиболее полное собрание текстов Франсуа Вийона, включающее Малое завещание, Большое завещание, баллады, стихотворения и баллады на воровском жаргоне.
Елена Долгопят. Гардеробщик. Андрей Матвеев. Зона неудач. Дмитрий Бортников. Спящая красавица. Денис Коваленко. Хавчик фореве (комплект из 4 книг). М., “Престиж Книга”; “Рипол Классик”, 2006, 1376 стр., 5000 экз.
Издатели свели под одну обложку (точнее — в одну коробку) писателей двух поколений — среднего и совсем еще молодого (Бортников, Коваленко). “Гардеробщик” Елены Долгопят уже знаком читателю “Нового мира” (см. 2005, № 2); роман екатеринбуржца Андрея Матвеева, построенный в свойственной ему манере интеллектуальной игры, в данном случае имитирующей приемы компьютерных игр, изображает столкновение человека, воспитанного советскими временами, с нравами времен наступивших. “Спящую красавицу” Бортникова — уже третий роман молодого автора — критики называют “почти гениальным микстом Рабле, Платонова, Лимонова и Натали Саррот”; “Хавчик фореве” Дениса Коваленко в современной стилистике воспроизводит традиционный сюжет Растиньяка, покоряющего Париж, коим в данном случае является сегодняшняя Москва.
Елена Елагина. Как есть. Книга стихотворений. “Urbi”. Литературный альманах. Выпуск пятьдесят третий. Серия “Новый Орфей” (19). СПб., АО “Журнал „Звезда””, 2006, 96 стр., 350 экз.
Новая — пятая — книга стихов петербургского поэта, а также литературного и арт-критика. “И мыло смылится, и испарится спирт, / И медленной реки изменится теченье, / И выветрится соль, и выдохнется мирт, / И всех небесных числ изменятся значенья, / Но в вечность, как в себя, нетленная душа / Глядится, не боясь ни порчи, ни забвенья, / Поет без слов, рисует без карандаша / И, как молитвы, всласть твердит стихотворенья”.
