Звон металла и чавканье пронзённых тел, насаживаемых на мечи и копья, точно рыбы на крючки. Шею пронзила неожиданная боль, и Ситрик схватился за неё рукой, ощущая, как горячая кровь хлынула в рот. Он услышал крик Холя и хруст его крыла. Пальцы сковало холодом. Костёр поднимался всё выше, взвивая пёстрые языки к раскрашенному мареной и бычьей кровью небу. В его треске слышался хруст сминаемых костей.
Кто-то коснулся его плеча, и Ситрик вздрогнул, выпадая из оцепенения.
– Тебе больно? – поинтересовалась Илька, и, подняв глаза, парень наткнулся на её ивовый взор. – Что-то с шеей?
Ситрик вздохнул и снова выпрямился на скамейке, облокотившись о стол. Его трясло.
– В этом мире нет смерти, но я всюду приношу её с собой, – прошептал он. – Даже сюда.
– Что? – переспросила Илька.
– Где бы я ни был, там всюду случается горе. Смерть ходит за мной по пятам. Я думал, что поборол её, но, кажется, она со мной навечно. Мой дух тёмен и порочен. Я не знаю, что ещё, кроме облика смерти, таится в этом мраке, но оно пугает меня…
Илька нахмурилась и заглянула в его полную миску.
– Поешь, – приказным тоном произнесла она да налила в кружку душистое пиво. – И выпей. А потом иди спать.
– Ты не понимаешь, – усмехнулся Ситрик.
– А что тут понимать? – фыркнула Илька. – Тебе отдохнуть и поесть надо.
Ситрик не мог не согласиться с ней, а потому лишь вздохнул и взял в пальцы сочный кусок баранины.
Эгиль закончил игру, и его струны перестали тянуть из раненого сердца душу, погружая её во мрак. Ситрик отвернулся от огня, пытаясь забыть видения Йоля. Всё ведь случилось не так давно и было живо в памяти. Он забыл о чужих смертях, пока пытался пережить исчезновение Холя, но они нашли его, ворвавшись в музыку.
Правда, стоило пойти спать…
На второй день Ситрик играл куда лучше, наловчившись. Илька устала сидеть рядом и теперь бродила по долине ручья, рассматривая камни в быстрой воде и поглаживая чуткими пальцами цветы. Ситрик смотрел на неё и играл, пытаясь превратить в музыку всё то, что он видел снаружи и внутри себя так, как это делал Эгиль.
Нёккен высунулся из воды в полдень и, несмотря на яркое солнце, ронявшее свои золотые стрелы на землю, уселся на берегу напротив Ситрика. Он покачивался, слушая игру, и снова беспокойно перебирал пальцами, точно в руках его была невидимая лира. На поясе его висела кружка, в какой парень оставил для духа подношение. Чувствуя на себе пристальный взгляд, Ситрик старался изо всех сил, боясь сбиться, однако уставшие от долгой игры пальцы всё же сорвались со струн, и над ручьём повис оборванный стылый звук.
Дух склонил голову, моргнул тёмными влажными глазами и произнёс:
– У тебя музыка ещё хуже, чем у Эгиля.
– Спасибо, – улыбнулся Ситрик.
– За что ты благодаришь меня?
– За то, что ты назвал мою игру музыкой и сравнил с Эгилем, – усмехнулся Ситрик, встряхнув правой рукой.
– От моей игры танцуют деревья, от его – только травы. А от твоей – вянут уши. И живот крутит. Верно, так танцуют мои кишки после того дрянного пива, которое ты мне принёс.
Ситрик улыбнулся с прищуром. Сам-то он знал, что его игра не настолько плоха, а пива вкуснее он никогда не пробовал.
– Может, тогда научишь меня играть? – спросил он.
– Тебя учить – только время зря тратить, – фыркнул нёккен. – Из Эгиля, может, что и вышло бы. Да только он отказался от моего наставничества!
– Ты не хочешь меня учить, потому что нечему.
– Это ещё почему? – Дух сощурил глаза.
Ситрик бросил быстрый взгляд на Ильку. Девушка, притаившаяся за спиной нёккена, села в траву и, расстелив на коленях свой платок, принялась медленно и беззвучно срезать своим зачарованным ножом листья лютиков. Дух, увлечённый разговором, того не заметил.
– Эгиль и я знаем побольше твоего в музыке, – хвастливо бросил Ситрик, повышая голос.
– А вот и нет! – воспротивился нёккен.
Хитрая улыбка не сходила с лица Ситрика. Он снова коснулся смычком струн и заиграл.
– Вряд ли ты знаешь, как записать музыку рунами, – медленно произнёс он, не отвлекаясь от игры.
– Музыку – рунами? – Нёккен скорчил недовольную гримасу. – Какой дурак это придумал?
– Другой водяной дух, – так же медленно ответил Ситрик. – Он старше и мудрее тебя. От его игры не то что деревья – камни танцуют. Скалы, подобные той, с какой течёт твой водопад.
Нёккен замолчал, жадно уставившись в лицо парня. Он явно ждал, когда Ситрик снова откроет рот и расскажет что-то ещё про руны, но тот замолчал, и вместо его голоса звучали лишь шум водопада и тонущая в нём негромкая музыка.
– А ты знаешь, как её записать? – наконец спросил дух. Терпение испарялось в нём, как влага с лягушачьей кожи.
– Знаю. Он поведал мне.
– Расскажи!
– Нет, не расскажу, ты же не хочешь учить меня играть, – произнёс Ситрик, посматривая на Ильку. Девушка успела нарвать достаточно листьев лютика и теперь собирала лапчатку.
Ситрик продолжал улыбаться, точно коварный рыжеволосый бог, а нёккен затрясся от негодования.
– Научу! – выпалил дух. – Только покажи руны!
– Договорились, – согласился Ситрик.
Нёккен вскочил на камень и, устроившись за спиной парня, взял его ладони в свои. Он дёрнул рукой и зашипел змеёй, только коснулся пальцев Ситрика, точно обжёгся, но всё же ухватился за ладони твёрже. Соединил свои пальцы с пальцами ученика и принялся водить чужой рукой по струнам и двигать локтем, управляя смычком. Конский волос запел от его прикосновения громко и яростно, отдаваясь вибрацией где-то в костях.
Водопад, кажется, затих, остановился, не желая нарушать игру духа и Ситрика. Парень и сам замер, боясь дышать. Холодные пальцы нёккена двигались уверенно, и напряжённые струны выли и шептали от касания смычка голосами двенадцати рек. От музыки сводило нутро: она звучала всюду, опутав, околдовав, подчинив. Просачивалась, как вода сквозь трещины в камне. Она была невыносимо прекрасна и стройна, и так же прекрасно было единое движение рук двух музыкантов.
На деревьях затряслась листва, зашумела, и из сырой земли полезли корни, сплетаясь и танцуя друг с другом. Берег заходил от гула, поднявшегося от дубов, но пальцы нёккена даже не дрогнули. Он продолжал играть чужими руками, зажмурившись от удовольствия и мерно дыша. Дыхание его и само звучало как музыка, опускаясь на плечо Ситрика.
Когда со струн сорвался последний звук, в воздухе застыла оглушительная тишина. Деревья замерли, как прежде, спрятав корни в землю. Зашептал быстрым потоком водопад, вновь наполняя ручей водой.
Нёккен спрыгнул с
